– Заткнись! – рявкнул убийца Фроди и Бруни.
Маг, до сих пор тщательно следивший, чтобы высокопоставленному пленнику не причиняли даже намека на вред, никак не отреагировал. Он торопливо перепрыгивал с кочки на кочку, то и дело проваливаясь в ржавую жижу, смешно придерживая края широко развевающегося одеяния.
Дирт, глядя ему в спину, облизал соленую кровь с губы и злорадно прошептал:
– Не успеете.
* * *
Мексарош никогда не жаловался на отсутствие выносливости, но и похвастаться ее избытком не мог. В небыстром темпе по нормальной дороге он мог шагать почти без устали от рассвета до заката, если не был обременен тяжелым грузом. Но магов не принято использовать в качестве носильщиков, потому он не мог припомнить ни единого случая, когда ему приходилось таскать серьезную поклажу. Да и пешком ходил не так уж часто, передвигаясь в основном верхом или даже на удобной повозке.
Лошади не очень-то любили путешествовать по морю, да и долгие передвижения по суше не планировались, и потому стойла в трюме «Татавии» остались пустыми. Однако все планы были разрушены из-за дерзкого мальчишки, который, несмотря на свое в высшей степени благородное происхождение, жил жизнью простого браконьера. И мало того что пришлось забраться пешком столь далеко от берега, теперь он был вынужден бежать сломя голову, спасая самое ценное – жизнь. И бежать не по ровной дороге, а по залитым дурной водой кочкам, по виду которых ни за что не угадать, выдержит вес тела или нет.
Вот и эта не выдержала. Мексарош с коротким криком завалился вперед, лицо при этом глубоко погрузилось в холодную, омерзительно выглядевшую жижу. Поднимаясь, он расслышал, как по равнине пронесся странный, ни на что прежде слышанное не похожий звук. Будто сказочный исполин испустил горестный громоподобный выдох.
Просыпающийся великан.
А еще Мексарош понял, что из всего отряда расслышал это он один. Ведь уши здесь ни при чем, всплеск невидимой силы может ощутить только тот, у кого имеется особый дар.
Древняя магия. Что бы ни излучало ту силу, которую он почуял еще на другой стороне холма, оно пробуждалось. Высвобождалось, преодолевая сопротивление инерции мира, туго раскручивалось подобно на совесть затянутой пружине в механических часах, начавших входить в моду при императорском дворе.
Мальчишка, будь он трижды проклят, сделал именно то, что обещал жрец дмартов и чего так боялся Патавилетти. Он завел отряд в гиблое место, не пожалев при этом никого, в том числе и самого себя. Вон, несмотря на стреноженность, скачет впереди от кочки к кочке и весело скалится, то и дело оглядываясь. Доволен, словно кот, запертый в кладовке, где хранят свежую сметану. Думает, что убил всех. Что он там кричит? Что-то про розу, море и ветер. Свихнулся, что ли?
Мексарош понял, хоть лес близок, но они не успеют. Слишком сильна неведомая магия, и слишком быстро растет ее поток. Он вспомнил останки птиц на черном камне, всех воинов ждет такая же судьба. И пленники тоже умрут, включая бесценного Дирта. Упрямый мальчишка покинет мир живых, унеся с собой тайну великих амулетов, созданных гением лэрда Далсера.
Уцелеет лишь один – Мексарош. Он не для того выбрался из грязи, чтобы закончить свои дни здесь, в ржавой воде, где даже вездесущие лягушки опасаются селиться.
Мексарош выживет. За эти дни он как следует отдохнул от того напряжения сил, которое едва не убило его дар. В тот раз он спасся от сюрприза, устроенного Далсером, спасется и сейчас, из западни, в которую угодил из-за коварства его хитрого выкормыша.
Новый вздох. Скорее даже стон, от которого похолодела кровь в жилах. Мексарош задрожал, ощутив, как рвутся невидимые тончайшие нити, что связывают воедино все элементы привычного мира. Проклятые древние придумали что-то, чему здесь не место. Но они решили иначе, выпустив это из неуемного желания убивать других, себе подобных. Они ничем не брезговали. Доходили до того, что открывали пути в мир демонов, привлекая их на службу.
Даже гению лэрда Далсера не совладать с этим. Это не жалкие амулеты, какого бы уровня они ни были. Это брешь в ткани мира, это то, чего не должно быть. Но оно существует, и оно не терпит чужого присутствия. Все, кто оказывался рядом, обречены. Мексарош похолодел, увидев лишь край бездны, которая вот-вот разверзнется под улепетывающим к лесу отрядом. Если бы увидел чуть больше, потерял бы рассудок, разум человеческий не в силах постичь глубину изнанки привычной вселенной.
Это не камни Далсера, от этого нет никакого спасения, хоть сжигай свой дар без остатка. Сил человеческих не хватит. Сейчас оно ударит, сожрет, растерзает тела тех, кто отважился подойти к месту, где спало то, что будить не следовало. Маг, который сотворил это, давно превратился в прах, но дело его рук продолжает убивать все, до чего дотягивается.
Голова взорвалась болью настолько нестерпимой, что Мексарош вскрикнул. Третий стон пробуждающейся смерти. И похоже, последний. Потому что ощутил это не только он, а и все остальные, лишенные даже капли магического таланта. Слишком сильный удар, раз даже быдло проняло. Некоторые упали, кто-то взвыл волком. А Дирт, обернувшись, бросился назад, вцепился в толстяка Мади, отчаянно заорал:
– Преподобный! Ко мне! Быстрее!
Жрец еретиков, остановившись, медленно покачал головой, сложил руки перед грудью:
– Прощай, Дирт.
Мальчишка кивнул:
– Прощайте. И простите. Сапфир.
В следующий миг его тело исчезло. Вместо него над гладью болота застыл смолисто-черный шар, диаметром чуть больше роста высокого человека. При этом Мади откинуло далеко в сторону. Оглушенный неожиданным ударом толстяк без крика пролетел не меньше десятка шагов, после чего плюхнулся в жижу и остался в ней лежать без движения.
Мексарош остановился, выдернул руку из складок одеяния, на раскрытой ладони блеснула ажурная хрустальная звездочка. За эту безобидную с виду безделушку можно было купить баронское звание и замок с парой-тройкой деревень, получив на сдачу не один сундук серебра. Или оказаться поутру в сточной канаве, подставив помойным крысам на совесть перерезанное горло, если ты не в силах защитить бесценное сокровище от толпы желающих им завладеть.
«Звезда Тритоса». Во всем мире не насчитать и десяти находок этого древнейшего амулета. Даже самому себе Мексарош не хотел напоминать, каким образом ему досталась эта ценнейшая вещь и как он сумел сохранить факт обладания ею от всего мира. Пришлось тогда пойти на многое, очень многое, переступив через свои же пусть и гибкие, но принципы.
Самое странное, что Мексарош сам не понимал, ради чего пошел на это. Просто выпала уникальная возможность, и он ее использовал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
