Королевский сан сам по себе обладает силой. Тостиг пытался удержать своих воинов, но боевой дух оставил викингов...
Вот и все. Тостиг продолжал сражаться, кажется, только он один еще и держался на ногах, вокруг него лежали мертвые и умирающие. Мы подошли ближе и увидели, что Тостиг истекает кровью, хлещущей из десятка, а то и двух десятков ран. Уронив меч и щит, он потянулся снять шлем. Гарольд подбежал помочь брату, но тот рухнул наземь, прежде чем король подоспел к нему. Гарольд приподнял его, обнимая за плечи, голова Тостига опустилась ему на грудь.
Он успел еще кое-что вымолвить, умирая. Сперва: «Говорил же я тебе, что вернусь», а потом, глядя на Воителя Керна, которого я держал над его головой, сказал брату: «Хорошее знамя, Гарольд. Мне нравится».
Гарольд отпустил Олава, сына Харальда, в Норвегию с остатками его армии. Они приплыли к нам на двух сотнях кораблей, для обратного пути понадобилось всего две дюжины. Тостига с почестями похоронили в соборе Йорка, Харальд получил свои семь футов английской земли на том самом месте, где упал. А пока совершалось все это, войско, только что отмахавшее без малого двести миль и выдержавшее тяжелейшую из битв, какие разыгрывались до той поры на английской земле, отдыхало. Мы устали, господи, как мы устали! Мы понесли большие потери, из четырех тысяч дружинников, явившихся сюда из Уолтхэма, уцелело менее трех тысяч, хотя все мы, кроме пятисот павших, пошли в Гастингс. Ульфрика не было с нами, не было Хельмрика – какой-то сакс метнул в него топор, приняв за врага. Маленького Альберта мы так и не нашли, ни живым, ни мертвым. Три тысячи трупов осталось на этом поле...
Через два дня, двадцать седьмого сентября, Вильгельм отплыл из Сен-Валери и на следующий день к вечеру высадился в Певенси. Мы узнали об этом тремя днями позже, в воскресенье, через шесть дней после битвы при Стэмфорд-Бридже.
Часть VII Все это
Глава сорок восьмая
На следующее утро, проснувшись довольно поздно, Квинт, Тайлефер и Уолт отправились прогуляться по Сиде. Этот красивый город располагался на побережье между двумя мысами, отстоявшими друг от друга примерно на полмили. От мыса до мыса шла новая крепостная стена с башнями, облицованная красновато-коричневым камнем. Она изгибалась дугой, возвышаясь над узкой равниной, где выращивали хлопок и фрукты; по ту сторону долины уходили ввысь горы, заросшие лесом, к подножью лепились оливковые рощи и виноградники.
Короткая мощеная дорога привела их в город, уютный, но обветшавший. В среднем раз в двадцать лет его разоряли пираты, изысканные парки и сады чередовались с пустырями; корни кедров и кипарисов, пробившись наружу, взломали мраморные плиты во дворах заброшенных вилл, и вместо клумб буйно разрослись лесные цветы; ящерки грелись на солнце, мелькали, словно золотисто-зеленые искорки, в одичавших розовых кустах. Друзья шли от гавани узкими улицами, над головами висело белье, быстро сохнувшее в теплом ароматном воздухе. Они купили маленькие коричневые булочки, усыпанные коричневым же сахаром, который получали здесь из сахарного тростника, купили виноград и фиги, длинные липкие и сладкие палочки из смеси миндального ореха, кунжутного масла и меда. Тайлефер наполнил обе фляги – одну вином, другую водой.
Они вышли на старинную площадь. Здесь еще стояли храмы и колоннады, хотя площадь густо заросла ракитником и куманикой, мраморные блоки и кирпичи растащили для строительства новых домов или ремонта тех самых улиц, по которым только что прошли путники. Статуи сбросили с пьедесталов, наиболее хрупкие и выступающие их части – носы, пальцы, пенисы – отломились и разбились вдребезги. Правда, в искусственном гроте, святилище нимф, укрытом от чужих взглядов пышным кустарником и решеткой, они наткнулись на трех мраморных Харит, простиравших руки над небольшим прудом с неподвижной темной водой. Две Грации повернулись к храму, выставив на обозрение путников великолепные зады, а та, что посередине, смотрела на изящно изогнутую ногу своей сестры. Мрамор был медового цвета, почти без прожилок. На ближней стороне пруда кто-то оставил небольшую ветку с тремя золотыми плодами айвы, очевидно, приношение богиням. Все трое мужчин ощутили в груди какое-то сладостное томление – желание соединялось в нем с преклонением перед божеством.
На внутренней стороне площади они обнаружили руины древнего театра. Бесчисленные ряды полукругом поднимались вверх над тенистыми галереями, прямая, стягивавшая дугу, служила сценой. Театр разрушили не вандалы, а землетрясение. Почти всю мраморную облицовку содрали, но огромные скрепленные известкой блоки, которые греки и римляне использовали при строительстве общественных зданий, устояли перед натиском последующих поколений, пытавшихся растащить стены по кирпичику. Трое путников поднялись по высоким ступеням, сели на самом верху – отсюда был виден залив, его изумрудно-зеленая, потом синяя, фиолетовая и, наконец, розовато-лиловая вода, треугольные паруса рыбачьих лодок, маленькие торговые суденышки и чистая ясная линия горизонта. К северу уходили горы, высокие пики Тавра, и на нем...
– Господи, снег! – воскликнул Квинт.
Да, это был снег, чистый, без всякой примеси, такой яркий, каким бывает только осенний снег в горах.
Разложив свои припасы на разбитой каменной плите, на которую не позарились мародеры, друзья неторопливо принялись за еду – спешить было некуда, и хотелось продлить удовольствие. После первых же глотков вина Уолт погрузился в сон. Это был даже не сон, а грезы, навеянные той веткой с тремя золотыми плодами айвы в храме Харит.
Процессия, вернее просто толпа, шла по меловой дорожке через поля, через березовую рощу. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листья берез, бросали на белый известняк желтые пятна света, чередовавшиеся с лиловыми тенями. Завывали дудки, палочки били по обтянутым кожей барабанам. Впереди шагал Уолт, волосы его украшал венок из цветов, на шее висела еще одна гирлянда. Бэр, самый сильный мужчина в Иверне, нес за хозяином десятифутовый дубовый шест, тоже увитый цветами, увенчанный цветочной короной. Легкий ветер раздувал разноцветные ткани одежд. Уолт накинул ярко-зеленый плащ поверх крашенной шафраном рубашки, надел золотой обруч на шею, золотой фибулой скрепил плащ, сверкали золотые браслеты на обеих руках, золотая пряжка на поясе, ярче золота блестели начищенные сапоги.
Все собрались, все, жившие, работавшие, служившие в Иверне, надели лучшие свои одежды, которые накануне постирали и высушили, разложив на кустах. Самые сильные юноши тащили бочонки эля или большие кожаные бутыли с брагой, двое волокли полуторагодовалого кабанчика, только нынче утром убитого и выпотрошенного, но еще не разделанного, два лесника перебросили через плечо по косуле. Крестьяне несли за ноги живых кур и уток, а гуси вперевалку бежали за толпой, пытаясь взмахнуть подрезанными крыльями. Неугомонно болтавшим ребятишкам вручили корзины с хлебами, сырами и пирогами из ячменя и меда, строго-настрого запретив пробовать это лакомство по дороге. Собралось более ста человек, многие пришли из соседних деревень и усадеб, явился даже Бран, вождь углежогов, в рогатой оленьей маске, а за ним следовали пять угольно черных подручных.
За ручьем, возле которого десять лет тому назад обручились Уолт и Эрика, гостей встречали старейшины Шротона вместе с дядей, тетей и кузинами Эрики из Чайлд-Оукфорда, усадьбы, расположенной по ту сторону холма. Старейшины Иверна, Уолт и Бэр, дудочники и барабанщики торжественно перешли на ту сторону по узкому мостику, и там новые родичи заключили их в объятия, в то время как остальные гости, шлепая по воде, переходили ручей вброд.
Пологая дорожка шла вверх через поля. Урожай уже был собран, и вид открывался по меньшей мере на полмили, до соседней усадьбы и деревень вокруг Хэмблдона. Там, в полумиле впереди, у ворот своего дома, в белом платье, с золотой сеточкой на соломенных волосах, под аркой из ветвей плодоносной яблони ждала его Эрика.
– Скоро надо будет спуститься на рынок, – предупредил Тайлефер, выплевывая виноградные косточки в руку, заставляя их исчезнуть и вновь обнаруживая в ухе Уолта. – Сударыня заказывала морского окуня.
– Уолт куда-то ушел от нас, – добавил фокусник, проводя рукой перед словно ослепшими глазами англичанина.
Уолт встряхнул головой, рассмеялся – не часто он смеялся после той битвы.
– Сны наяву.
Квинт устремил беспокойный взгляд на залив.
– Только что причалил корабль, – сообщил он, – под мусульманским флагом с полумесяцем.
Приплыл с запада, стало быть, по всей вероятности, пойдет дальше на восток, в Тир, Сидон, а то и в Иоппию. Стоит поговорить с капитаном. В любом случае нельзя бесконечно злоупотреблять гостеприимством нашей госпожи, лучше самим уехать, пока нас не прогнали.
