– Действительно… – Кондратка едва не носом воткнулся в жертвенник – разглядывал изображения.
Похоже, ему давно нужно поменять очки.
– Это… Это потрясающе! – Он вскочил на ноги, схватил мою руку и начал тискать ее как любимую женщину. – Вы открыли мне глаза! Феноменально… Эти рельефы произведут фурор в научном мире!
– Не забудьте упомянуть в своих научных трудах и мое имя. Ну, скажем, как проводника в эти места. А то ведь никто не поверит, что некий гражданин, весьма далекий от науки, сумел определить уникальность данных рельефов. Я, конечно, человек скромный, но, знаете, иногда хочется, чтобы твое имя занесли на скрижали истории. А то живешь, живешь, мучаешься на этой земле, что-то там творишь, изобретаешь, кувыркаешься, как цирковая обезьяна, денежки копишь, детей растишь, дом строишь, и в конечном итоге после тебя остается лишь горстка безымянного праха. Всего-то.
– Обязательно упомяну!
Как же, упомянешь… Так я тебе и поверил. Я покривил губы в горькой усмешке.
Ничто так быстро не забывается, как доброе дело, которое ты сделал человеку. Увы, благодарность никогда не входила в число обязательных человеческих добродетелей. А уж в современном жестоком и эгоистичном мире – и подавно.
– Ладно, братья по разуму, славой как-нибудь сочтемся. А сейчас нам нужно думать совсем о другом… – Я возвратился к костру. – И кстати, это открытие меня совершенно не радует.
– Почему? – воинственно спросил Кондратка, поправляя свои круглые окуляры.
– А потому, что наша тихая деревенька со временем превратится в Содом и Гоморру. Сюда потянутся туристы, для них начнут строить дорогу (и быстренько, под шумок, вырубят окрестные леса), затем соорудят гостиницу… ну и так далее. Вплоть до кабака и казино. И получатся вместо тихого патриархального уголка безалаберные и шумные Нью-Васюки.
– Ну, это будет не скоро…
– Что меня в какой-то мере и подбадривает.
Я подбросил в костер сухих веток и сел. Вечер уже спрятал в своем бездонном кармане солнце, разогнал оранжевые тучки и начал окрашивать небо в темно-серые тона. Неподалеку жалобно закричала выпь, над нашими головами бесшумно пролетела сова (какой ляд занес ее на болота?), а где-то высоко и в стороне неприятно зудел реактивный самолет, напоминая в каком веке мы живем.
В общем, жизнь продолжалась.
Глава 25
Утором мы позавтракали плотно. Нам предстояла тяжелая дорога по болоту, поэтому на общем совете решили харчи не экономить (чему Кондратка был рад без памяти; он полночи проворочался без сна – его мучил голод; но я не дал ему ни кусочка, и на всякий случай положил вещмешок с продуктами себе под голову).
– Надо искать продолжение гати, – твердил Зосима. – Она где-то тута. – Стоя на берегу, он потыкал слегой в грязь.
– Хорошо бы… – сказал я с надеждой; но бес сомнения все равно не преминул больно царапнуть своими когтями по сердцу, еще сильнее разбередив и так дурные мысли.
Глядя на болотистую равнину, местами покрытую, как лишаями, островками зелени, я почувствовал, как мое сердце екнуло и сжалось до размера грецкого ореха. Мама миа! Мало мне было болот в южно-американской сельве, так еще и свои родные хляби дернула меня нелегкая мерить шагами.
Одно утешало – здесь не было таких гадов, как в чужой сторонке. Там одна анаконда чего стоит. Я уже не говорю о разных болотных змеях, от укусов которых практически нет противоядия.
– Надо искать, – опять повторил Зосима.
Взгляды всей троицы скрестились на мне. Я тяжко вздохнул и сказал:
– Как что, так сразу Косой, Косой… Может, вы, Николай Карлович рискнете? – Я указал кивком головы на болото. – Вдруг вам повезет?
– Я человек невезучий, – сухо отбрил меня Идиомыч.
– Понял. А как вы смотрите на это дельце, Кондратий Иванович? По-моему, у вас феноменальные способности по части преодоления болотистой местности, если судить по тому, как лихо вы убежали от погони. Вся ямины запросто миновали, на одной голой интуиции.
Кондратка замялся, начал что-то мямлить, но я уже его не слушал и начал раздеваться. Конечно, Зосима полез бы в болото без лишнего словоблудия. Он таков. Но в этом случае я бы просто сгорел со стыда.
Послать старика бултыхаться в холодной мерзкой грязи, а самому сидеть, развалившись, на бережку и давать советы… – нет уж, увольте. Это нужно быть просто бессовестным человеком.
Хотя… такие отмороженные у нас случаются. Некоторые даже своих престарелых родителей выгоняют из дому, превращая их в бомжей.
Как говорили раньше мудрые человеколюбы: дети – цветы нашей жизни. Наверное. Но в моих скитаниях мне приходилось видеть цветочки, которые нельзя даже нюхать, потому что наступит сначала умопомрачение, а затем придет капец.
Так что насчет цветочков нужно выражаться осторожно…
Я нашел начало гати только через час. В отличие от той, что вплотную подходила к острову с другой стороны, эта вымостка, судя по всему, была более старой, местами расползлась, так как бревна все же сгнили, и не доставала до острова метров на тридцать.
Наверное, с той поры в болоте поднялся уровень воды, и остров немного подтопило.
– Ну что, двинули? – спросил я, когда все разоблачились.
– С Богом! – истово сказал Кондратка и перекрестился.
Ух ты, а я и не знал, что он такой богомольный…
Идиомыч промолчал, а Зосима что-то тихо, про себя, пробубнил. Наверное, просил лешего дорожку подлатать, чтобы трясин было поменьше.
А дорожка вышла у нас еще та. Мы попали в самые гиблые места Пимкиного болота. Это была его северная оконечность, которая считалась у местных жителей (и небезосновательно) преддверием ада.
Любой наш шаг вправо-влево с бревенчатой отмостки мог закончиться трагически. Но самое плохое было то, что и гать, как я уже говорил, прохудилась.
Временами она пропадала, и нам приходилось, зажав страх в кулаке, брести по грудь в вонючей жиже. Хорошо хоть мы могли определить верное направление по остаткам гати под ногами.
А еще приходилось тащить и плотики. Мы не рискнули бросить их на острове, хотя и намеревались. И правильно сделали – несколько раз они нас здорово выручали.
Короче говоря, это был поход смертников. Если бы спустя пять-шесть часов после того, как мы оставили остров, мне сказали, что нужно возвращаться обратно, так как вперед ходу нет, я бы отказался – сил не было даже материться.
Но все в жизни когда-нибудь кончается (да и жизнь, в принципе, конечна; а разговоры о бессмертной душе, по моему мнению, это своего рода допинг для разуверившихся; хотя категорически я бы не стал это утверждать), а потому пришел конец и нашим страданиям.
Мы выползли из болота только к вечеру. Такое мизерное расстояние – и так долго нам пришлось идти…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
