Пока наш поезд медленно полз на запад, практически на всем протяжении пути нам постоянно встречались тяжело груженные товарные поезда, проезжавшие в противоположном направлении. Это были воинские эшелоны с солдатами Красной армии (с 1946 г. называлась Советская армия. — Ред.) и полагавшейся им по штату техникой. Увиденное заставило меня подумать, не разразится ли вот-вот новая война, успеем ли мы до ее начала пересечь границу. Еще на вокзале Челябинска мы остановились рядом с одним таким эшелоном, где я разговорился с каким-то сержантом, который подтвердил мои подозрения.
— Нас отправляют на север, на побережье, — сказал он, — потому что скоро будет война с Америкой. Но, — он оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает, — лично я собираюсь сойти с поезда и отправиться в Казахстан. Там моя жена, по приказу правительства ее отправили туда пять лет назад, когда я был еще в Германии. Я хотел бы увидеться с ней. И только после этого я согласен ехать на север.
— В зону лагерей проще попасть, чем выехать оттуда, — сказал я ему. — К тому же ваша жена могла с тех пор измениться. Может быть, она не захочет с вами встречаться, а может быть, ее уже нет в живых.
Я искренне не хотел, чтобы этот человек ехал туда, вспомнив тех развратных, вечно сексуально неудовлетворенных вульгарных самок, в которых успели превратиться некогда респектабельные жены.
— Я должен увидеть ее, что бы ни случилось, — ответил сержант. — Если они оставят меня там, что ж, пусть. Я готов к этому.
— Но вы не можете себе даже представить, какая там жизнь. Вы пожалеете об этом, едва успев переехать через Волгу. (Автор напутал. Челябинск более чем в 1100 километрах к востоку от Волги. По поводу качества работы его кураторов уже говорилось. — Ред.) Послушайте совета того, кто там был. Забудьте о вашей жене. Даже если вы ее найдете, то ничем не сможете ей помочь. Держитесь подальше от тех мест и будьте благодарны за то, что имеете.
Но моя речь имела тот же эффект, как если бы мне вздумалось охотиться на слона, швыряя в него галькой. Сержант был готов поставить на кон свою жизнь, но не отступить. Я понял это по его горящим упрямым огнем глазам, по упрямо расправленным плечам. Но, как все убежденные в своей правоте люди, он говорил спокойно, почти без эмоций.
— Ее забрали у меня, пока я воевал на одной войне, и я не собираюсь отправляться на вторую, пока не увижу ее. Прощай, и, если снова начнется война, надеюсь, что мы не встретимся с тобой там снова.
Мы обменялись рукопожатиями, и он бросился к тронувшемуся с места поезду, озлобленный решительный мужчина, готовый вступить на путь саморазрушения.
Другие встречи с русскими солдатами проходили не так дружелюбно.
— Мы покончили с вами, немцами, — кричали они нам, — а теперь сделаем то же самое с американцами (вот это правда. — Ред.)!
Когда наш поезд проезжал мимо очередного воинского эшелона, мы никогда не могли заранее знать, что встретит нас: град камней или водка и табак в подарок. Иногда на полосе отчуждения возникали драки, и тогда станционное начальство спешило поскорее отправить поезда. Я сам был свидетелем того, как наш повар завязал ссору с одним пьяным русским и они осыпали друг друга оскорблениями, пока на русского кто-то не вылил ведро с водой. Наш поезд покатил дальше под взрывы хохота с обеих сторон.
Через двадцать дней мы приехали в Тулу, областной центр, расположенный к югу от Москвы. Наш поезд посетила группа каких-то функционеров высокого ранга, они засыпали нас вопросами о том, как нас кормили, какими были условия в дороге. Я отвечал коротко и очень бодро, но некоторые мои спутники имели глупость начать жаловаться. Их имена тут же переписали, а потом всех их сняли с поезда, и никто из нас больше их не видел. Насколько же важно для человека уметь держать язык за зубами, особенно тогда, когда цель так близка! Даже если бы мне за последние три дня совсем не давали есть, я и тогда и не подумал бы жаловаться.
Прошло еще пять дней, и нас привезли на границу, в город Брест, пункт, до которого мне удалось добраться во время последней безуспешной попытки к бегству. Это было так давно! Благодаря той собаке мне пришлось провести в неволе лишние пять лет. На этот раз нас тоже задержали для проверки, но теперь меня это уже мало волновало. Пограничники с собаками долго и утомительно что-то вынюхивали, а мы испуганно стояли в проходе, и наши сердца готовы были выпрыгнуть через рты. В результате проверки были задержаны с отправкой три вагона, в которых сидели двести военнопленных. Почему и насколько задержали наших товарищей, мы так и не узнали. Остальных перевели в вагоны с колесами для более узкой европейской колеи, и на следующий день началось наше путешествие по Польше. Теперь позади остались не только лагеря, но и сама Россия. И все же страх покинул нас не до конца. Мы все еще находились в зоне влияния Советского Союза, и, поступи соответствующая команда из Москвы, нас живо вернули бы в Карабаш и места, расположенные еще восточнее.
В моей памяти ничего не осталось от той поездки по территории Польши, разве что туманные воспоминания о Варшаве и Познани. Я был весь в нетерпении, ожидая приезда в Германию, и то, как нас приняли в Восточной зоне (советской зоне оккупации), в городе Франкфурте-на-Одере, превзошло все ожидания. На платформе нас обнимал каждый встречный. Потом нас отвезли в лагерь, где всех ждала ванна. Каждому выдали немного денег и отпустили погулять в город, пока за нами не прибудет транспорт, который повезет нас дальше, на Запад. Все относились к нам как к давно потерянным братьям.
Когда я бродил в центральной части города, то меня ждало открытие, которое привело меня в состояние близкое к шоку. Огромные плакаты торжественно информировали, что я могу добровольно наняться для работы в СССР. Приглашение было озвучено цветистым языком, будто речь шла о туристической поездке на каникулы. С трудом поборов желание порвать плакаты, я поспешил прочь. Про себя я представлял себе сотрудников туристических агентств, приговаривающих: «Добро пожаловать в солнечную Сибирь, настоящий рай для рабочих. Вам будет обеспечен бесплатный проезд до места назначения, четырехразовое питание и т. д.» Одновременно в уме вспыхивало ироничное название: «Отзыв счастливого клиента: «Годы, проведенные в Сибири, были лучшими в моей жизни». И тут я обнаружил, что стою перед множеством точно таких же плакатов. Напротив, уставившись на них, с искривленным в скептической усмешке ртом, стоял Томас. Я быстро увел его оттуда в ближайшее кафе, где сердито спросил, собирается ли он все же добраться до Ганновера или намерен вернуться в Карабаш.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
