Война расковывала людей, обнажала их главные качества. А постоянное соседство со смертью и ждавшей за ней вечностью очищало от лицемерия и фальши. Толстовская идея «опрощения» нашла здесь самую благодатную почву.
Очарованный Кавказом, Толстой решил поступить на военную службу. Сдав экзамен, граф поступил юнкером в артиллерийскую бригаду, которая дислоцировалась под Кизляром. Он показал себя храбрым солдатом, был представлен к наградам, но так ни одну и не получил. Зато опыт и впечатления, полученные на Кавказе, легли в основу его будущих произведений.
Он любил читать Руссо, но теперь его больше увлекали сказания и легенды горцев, их живописные костюмы и обычаи, особенности характера, подробности быта. «Сокровища поэтические необычайные»,— писал он в дневнике.
Толстой обрел много новых друзей. Одним из них был удалой чеченец Садо, считавшийся мирным. Они стали кунаками и часто бывали вместе. Летом 1853 года, направляясь из станицы Воздвиженской в Грозную, они оторвались от основного отряда, и тут на них налетел отряд горцев. До крепости было уже недалеко, и Толстой с Садо помчались вперед. Лошадь Толстого явно отставала и плен был бы неминуем, если бы Садо не отдал графу своего коня и не убедил горцев прекратить преследование. «Едва не попал в плен,— записал Толстой в своем дневнике 23 июня 1853 года,— но в этом случае вел себя хорошо, хотя и слишком чувствительно». Случай этот вместе с опубликованным в газете «Кавказ» сообщением о том, как офицер П. Готовницкий и солдат И. Дудатьев попали в плен к горцам, а затем бежали, лег в основу рассказа «Кавказский пленник», в котором горская девочка старается помочь попавшим в плен русским офицерам. А в «Набеге» Толстой писал уже о том, как русский офицер спасает раненого чеченца.
Сохранивший для мира великого писателя Садо этим не ограничился. Позже он сумел отыграть у офицера, которому был должен Толстой, весь его проигрыш. Об этом написал Льву брат Николай: «Приходил Садо, принес деньги. Будет ли доволен брат мой? — спрашивает».
Служба на Кавказе сделала Толстого другим человеком. Он освободился от романтического очарования героев Марлинского и Лермонтова. Его больше интересовали жизнь и сознание простого человека, не по своей воле ввергнутого в ужас вселенского братоубийства. В «Набеге» он выразит это так: «Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных?..»
Но сначала было написано «Детство». Толстой дерзнул послать свое сочинение Н. Некрасову в «Современник». Повесть напечатали. Успех был оглушительным. Имя Толстого стало известным и популярным. В промежутках между ратными делами он продолжал писать.
Толстой прослужил на Кавказе два года. Прибыв сюда мало кому известным частным лицом, он покидал его в чине офицера и в славе нового литературного дарования.
В 1853 году, когда началась Крымская война, Толстой уже сражался в Дунайской армии, а затем участвовал в тяжелой обороне Севастополя.
Под ядрами неприятеля 26-летний Толстой написал «Рубку леса». Вместе с беспощадной правдой о варварском уничтожении природы Кавказа и войне с горцами в рассказе выведены образы офицеров, мечтающих променять «романтический» Кавказ «на жизнь самую пошлую и бедную, только без опасностей и службы».
«Я начинаю любить Кавказ, хоть посмертной, но сильной любовью,— писал он в своем дневнике 9 июля 1854 года.— Действительно хорош этот край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи — война и свобода».
В аду блокады Толстой начал писать и «Севастопольские рассказы», обратившие на себя внимание самого государя.
Уже на склоне лет, в мировой славе литературного гения, Толстой вернулся к своему давнему замыслу. «Хаджи-Мурат» стал его последним большим произведением.
После Толстого литературный Кавказ стал другим. Фокус его повестей сосредоточился на сути человеческого бытия, уничтожаемого чуждыми ему политическими амбициями и «государственными интересами».
На Кавказе, а также позже, работая над «Хаджи-Муратом», Толстой с особенным интересом изучал ислам, видя в нем особую ступень нравственного развития человечества.
Это отразилось в его письме семье Векиловых, просивших совета о выборе вероисповедания для своих сыновей, поскольку отец их был мусульманином, а мать христианкой, и брак их был узаконен лишь по воле императора ввиду немалых заслуг картографа Векилова. «Как ни странно это сказать,— писал Толстой,— для меня, ставящего выше всего христианские идеалы и христианское учение в его истинном смысле, для меня не может быть никакого сомнения и в том, что магометанство по своим внешним формам стоит несравненно выше церковного православия. Так что, если человеку поставлено только два выбора: держаться церковного православия или магометанства, для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе, и всякий предпочтет магометанство с признаками одного догмата, единого Бога и Его пророка, вместо того сложного и непонятного богословия — Троицы, искупления, таинств, Богородицы, святых и их изображений и сложных богослужений».
В то время как человечество уповало на прогресс и тешилось техническими изобретениями, Толстой думал о вечном, о всемирной любви и необходимости всеобщего просвещения.
Святейший Синод, не разделяя порывов великой души, отлучил писателя от церкви: «…Граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекшись от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви».
Богоискательство его не удовлетворило, Оптина пустынь не исцелила его душевного смятения, а всемирная слава не приносила утешения.
Ему казалось, что настоящая жизнь осталась там, в горах Кавказа.
Напрасный подвиг Аргутинского
В феврале 1853 года Барятинский сумел взять реванш за свое поражение под Ведено, разбив у реки Мичик отряд горских ополченцев.
Дальнейшие наступательные действия против Шамиля Воронцов приостановил. Назревала новая война с Турцией, и основные силы были передислоцированы в Закавказье для отражения возможного османского вторжения.
Наместник даже подумывал о полном выводе регулярных войск из Дагестана и Чечни, чтобы сохранить Кавказ в целом. Но опытные генералы отговорили Воронцова от этой затеи. Они считали, что Шамиль, если дать ему укрепиться, станет опаснее всей турецкой армии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
