(которому до недавнего времени номинально подчинялась Киевская митрополия).
Димитрий Ростовский, митрополит ростовский и ярославский
Он решил использовать обратившегося к нему за помощью константинопольского экс-патриарха Дионисия. В оплату за услуги патриарх московский потребовал от того „писать и запрещать малороссам тяжко… чтобы не имели в презрении духовную власть". Дионисий получил из Москвы текст своих будущих грамот к царям, патриарху Иоакиму и украинским архиереям вместе с инструкцией, „как подобает действовать". Согласно инструкции, грамоты из Константинополя должны быть составлены „якобы на соборе", „писать же подобает, якобы от самого себя пишете, услышав о таком новом учении… а не яко я (Иоаким. - А. Б.) писал вам и возвестил сие". В случае правильного выполнения инструкции греческий „авторитет" получал от московского патриарха 50 золотых; „если же не отпишете со всяким прилежанием, как подобает, - восприимете… от страшного Судии".
Переписка с Константинополем наглядно раскрывает истинное отношение „мудроборцев" к грекам (у которых только в 1685 году была куплена Софьей и Голицыным Киевская митрополия). Легенда о „греческих учителях православия" служила оправданием духовной диктатуры патриарха московского и его приближенных. Свой „символ веры" Иоаким, кстати, откровенно изложил еще в 1664 году, когда его „допрашивали о вере" перед поставлением в архимандриты московского Чудовского монастыря. „Я, государь, - сказал будущий патриарх царю, - не знаю ни старой веры, ни новой, но что велят начальники, то и готов творить и слушать их во всем!" [34]
Последующая деятельность Иоакима подтвердила его верность изложенному кредо. Ученик Никона стал жестоким его преследователем и в то же время - верным последователем. Он настоял на зверских казнях „соловецких сидельцев" после подавления восстания в монастыре. Указные статьи Иоакима 1685 года узаконили по всей стране массовые пытки и сожжения „инакомыслящих" христиан. Он же проявил немалую изобретательность в попытках „оградить" духовных лиц от светской юрисдикции. Патриарх пытался уничтожить введенное указом царя Федора Алексеевича служилое платье западного типа, запретить европейскую живопись и медицину. Личные качества Иоакима, безусловно, способствовали обострению кризисных явлений в русской православной церкви, „верхи" которой все более теряли авторитет по мере противодействия прогрессивным тенденциям в развитии Российского государства [35].
Однако Медведев не склонен был объяснять сложившуюся ситуацию личными качествами патриарха. Не Иоаким, а сама идея авторитарной духовной власти выступает в сочинениях просветителя как препятствие к познанию истины. Еще в „Созерцании", описывая недоверие, с которым относились к патриарху восставшие, Сильвестр старательно избегал обличений политического противника царевны Софьи. Во время спора о пресуществлении, отмечая волюнтаризм патриарха, Медведев подходит к его личной оценке еще мягче. „Напрасно-де смутили душу святейшего патриарха греки, - „многажды" говаривал он в частных беседах, - а он, святейший, человек добрый и бодрый, а учился мало и речей богословских не знает"; это справщик Евфимий и ризничий Иоакинф „святую душу святейшего патриарха возмущают". Любопытно, что и другой свидетель (позднейший участник спора о евхаристии), Гавриил Домецкий, писал сходно: „Немалое диво в том, что Евфимий, такой простяк, привлек на свою сторону учителей Софрония и Иоанникия; не рады, впрочем, были и они, что в такое дело впутались…" [36]
Не только Лихуды, но и патриарх Иоаким, по словам очевидца, „не рад был, впутавшись в такое дело, и много раз со слезами жаловался на монаха Евфимия, который подбил его на это". В ходе полемики авторитет Иоакима стремительно падал. Если в 1687 году канцлер В. В. Голицын писал: „О патриаршей дурости подивляюся, то к 1689 году он Иоакима и его компанию уже „выразумел". Другой видный политический деятель, Л. Р. Неплюев, сказал человеку, который посоветовал ему обратиться к патриарху: „От сего нашего патриарха ни благословения, ни клятвы не ищем;…плюнь на него".
Не лучше обстояло дело с авторитетом патриарха в церковных кругах. „Патриарх мало и грамоте умеет… ничего не знает, непостоянен, трус, прикажет благовестить то так, то иначе, а поучение станет читать - только гноит, и слушать нечего", - говорил архиепископ Иосиф коломенский. Но он же, будучи нетрезв, признавал, что патриарх был лишь наиболее видной, но не самой действенной частью механизма церковной власти: „На соборе только и говорят нижегородский митрополит (Филарет. - А. Б.) да я, а патриарх только бороду уставив сидит". Известно, что в 80-е годы грамоты и проповеди за Иоакима писал известный литератор Карион Истомин, памфлеты - крупные публицисты и книжники Афанасий Холмогорский и Игнатий Рим-ский-Корсаков (будущий митрополит сибирский и тобольский). Многие, в том числе преемник Иоакима Адриан, видели неправоту „мудроборцев", но не показывали виду. Медведев слишком хорошо знал этот безликий механизм, чтобы обличать отдельные личности: его удар был направлен на всю систему авторитарной власти, которая, по его мнению, была губительна для веры и церкви. Время показало, насколько просветитель оказался прав.
На позиции Медведева сказалось не только понятное нежелание наносить ущерб церкви, открыто критикуя ее главу, но и ясное понимание противоположности силовых приемов поиску истины. Принципиальный отказ от „неразумных", антигуманных методов был характерен для Сильвестра и во внутриполитической борьбе. В 1689 году приближенные Шакловитого сообщили Медведеву, что тот планирует покушение на Л. К. Нарышкина, Б. А. Голицына и других лидеров „петровской" оппозиции, без которых „бы у царевны Софии с царем Петром было советно (то есть не было бы конфликта. - А. Б.)". Сильвестр настойчиво рекомендовал Шакловитому отказаться от использования террора в придворной борьбе, а его агентов предостерег, что такие методы непременно обернутся против них самих. Он же указал на неосуществимость замысла коронации царевны, не видя другого пути, кроме примирения ее с Петром. Позже, на следствии, выяснилось, что просветитель отчетливо понимал, что „оприч худа" сторонникам Софьи, если она потеряет власть, „ждать нечего". Но прямо или косвенно (путем совета) став на путь насилия, Медведев изменил бы себе, предал бы идеалы разума и „гражданской свободы", защита и распространение которых стали целью его жизни.
Столь же бескомпромиссно отстаивали свои идеалы „мудроборцы", с точки зрения которых верующие должны были лишь исполнять указания „свыше" и не рассуждать. Они довольно быстро обнаружили, сколь опасно пользоваться чужим оружием, и сожалели отнюдь не о своем отступлении от истины, а лишь о том, что ввязались в полемику, не сумев сразу уничтожить противника. Правда, в этом им мешали неуступчивые светские власти. Царевна Софья сочла необходимым дать Медведеву высказаться в свое оправдание (по обвинению в „еретичестве") и даже позволила посвятить себе книгу „Манна". В. В. Голицын лично переслал Сильвестру полученную от Мазепы книгу Иннокентия Монастырского против новоявленных „грекофилов". Ф. Л.
