захватив Харун, можно было диктовать условия Дамаску. Корысть взяла свое, и Коронный совет высказался за войну. Для проформы к Унуру направили посла с требованием оставить Харун и признать власть Алтан Таша. Напрасно турок взывал к совести и нормам права Иерусалимского королевства, не допускавшим, чтобы один государь поддерживал мятежного вассала своего союзника — все было напрасно[469].
В марте 1147 г. армия крестоносцев во главе с юным королем, который, к слову сказать, до последнего пытался не допустить этой войны, переправилась через Иордань и направилась на Восток, вверх по долине Ярмака. От отчаяния Унур обратился к тому человеку, которого смертельно боялся, — Нур ад-Дину, предложив атабегу руку своей дочери в обмен на помощь. 30 марта того же года соглашение было подписано, а уже 17 апреля свадебный кортеж в сопровождении офицеров свиты Нур ад-Дина прибыл в Алеппо. Очень быстро родственники объединились и осадили город Салькад, гарнизон которого попытался выиграть несколько дней, надеясь на скорый приход рыцарей из Иерусалима. Но пилигримов ждала трагическая развязка: жена Алтан Таша сдала Нур ад-Дину город Босра, где латиняне надеялись найти отдых и воду, и теперь пилигримам пришлось спешно поворачивать назад, чтобы не погибнуть в пустыне. Однако за ними следовала армия двух турецких правителей, нещадно добивавшая арьергард, где, к своей чести, храбро сражался юный король Балдуин III.
С великим трудом крестоносцы вернулись в Иерусалим. Но в итоге всей этой кампании Унур, отвоевавший назад Хауран, больше не числился в рядах союзников латинян или как минимум нейтральных зрителей. Теперь он кипел справедливым негодованием и только ждал момента, чтобы посчитаться с крестоносцами. А Нур ад-Дин, перед которым униженно склонил колено эмир Дамаска, стал признанным властителем мусульманского мира. Вскоре после этого он начал войну с Антиохией и захватил почти все земли, расположенные восточнее Оронта. Коварный же Алтан Таш был ослеплен и брошен в тюрьму[470].
Известия об этих событиях и о падении Эдессы повергло Западную Европу в шок, особенно сильное впечатление оно произвело во Франции, рыцари которой были наиболее тесно связаны с крестоносными государствами Востока. Сама собой родилась инициатива идти на выручку Эдессы. Однако для реализации такой идеи необходимо было получить высокую санкцию Апостольского престола, что было не так-то просто. Римским епископом в то время являлся Евгений III (1145–1153), благочестивый аскет, не отличавшийся, однако, ни энергией, ни характером, ни силой воли. Его положение был столь шатким, что только помощь Германского короля Конрада III Гогенштауфена могла обеспечить понтифику безопасность в самой Италии.
Попытки воззвать к честолюбию западных рыцарей предприняли и армяне, до сих пор не один раз стоявшие с пилигримами в сражениях против турок плечом к плечу. Они верно решили, что единственным лицом, чей голос может быть услышан, является не королева Мелизенда, а апостолик. А потому уже в 1140 г. на Соборе в Иерусалиме пообещали в присутствии латинского патриарха изменить армянское вероисповедание по образцу Римско-католического. Если, конечно, папа обещает им военную помощь. В 1145 г. посольство армян торжественно посетило резиденцию папы Евгения III и просило направить к ним лиц, способных исправить обряд на латинский манер. Высказал свое мнение и весьма влиятельный в клерикальных кругах Запада архиепископ Гуго из Великого Гибеллума, когда ему удалось вырваться в Рим и получить аудиенцию у папы[471].
Но все решилось довольно просто: неожиданно общественная инициатива нашла самого высокого покровителя в лице короля Франции Людовика VII (1137–1180). Помимо романтических мотивов (а король слыл на Западе настоящим рыцарем и благочестивым христианином), у Людовика VII присутствовало желание реабилитироваться перед Римским престолом и помириться с папой, которого серьезно оскорбил незадолго перед этими событиями. Случилось так, что понтифик отказался утвердить одного галльского епископа, поставленного на кафедру по приказу короля. Людовик VII настаивал на своем, и это противостояние вызвало гнев апостолика, излившееся на все Французское королевство. Как полагали, виновником ссоры стал Тибо II (1125–1152), граф Шампани, интриговавший против собственного государя. Горя жаждой мщения, Людовик VII вторгся во владения непокорного вассала, опустошил Шампань, захватил город Витри и предал мечу его жителей. Многие из них желали укрыться в храме у подножия алтаря, но французы подожгли храм, в котором погибло 1300 человек[472].
Прежде чем взять на себя роль ходатая перед Римским престолом, Французский король спросил мнение своего духовника аббата Сугерия, который осторожно посоветовал ему удостовериться в поддержке крестоносного движения у духовенства и аристократии. Но тут Французского короля активно и горячо поддержал св. Бернард, пользовавшийся чрезвычайно высоким авторитетом на Западе. На Государственном собрании 1146 г., состоявшемся в Бургундии, св. Бернард сел рядом с Людовиком VII, надел на него плащ с крестом и произнес пламенную речь о защите Гроба Господня доблестными французскими рыцарями. После этого ажиотаж достиг своего пика, и вопрос о походе французов мог считаться решенным — Южная и Средняя Франция выставили войско общей численностью около 70 тыс. бойцов[473].
Если бы новый Крестовый поход ограничился той целью, которую ставил перед собой Людовик VII — возвращение Эдессы под власть Креста, и если бы этот поход был исключительно французским, можно было не сомневаться в его успехе: королевская армия имела все шансы без труда разгромить армию Нур ад-Дина. Но тут св. Бернард совершил роковую ошибку — привыкнув повелевать сердцами всего христианского мира, он поспешил в Германию, чтобы сделать из сугубо французского предприятия общеевропейское. Надо сказать, это была невероятно тяжелая задача — Конрад III, едва успевавший умиротворять противоборствующих ему саксонских и бургундских баронов из партии Вельфов, и слышать не хотел о Крестовом походе. Кроме того, на нем висел груз ответственности за Римского папу и не угасало желание возвратить себе контроль над Италией, чему, конечно, активно противодействовали норманны Сицилии.
Но св. Бернард не унывал — накануне 1147 г. он прибыл к Германскому королю, чтобы отпраздновать Новый год, и после мессы произнес такую зажигательную речь, что всколыхнул души всех присутствовавших в храме немцев. Обратившись от имени Христа к императору, св. Бернард произнес: «Я дал тебе все, что Я могу дать: могущество, власть, всю полноту духовных и физических сил. Какое же употребление ты сделал из всех этих даров для службы Мне? Ты не защищаешь даже того места, где Я умер, где Я дал спасение душе твоей! А язычники скоро распространятся по всему миру!» Несмотря на грубость эпохи, этого было достаточно, чтобы Конрад III, по щекам которого обильно текли слезы, воскликнул: «Довольно! Я буду служить Тому, Кто искупил меня!»
Впрочем,
