Вэндем дернулся вперед, но затем остановился в нерешительности. Вольф нанес удар ножом, но непонятное движение Вэндема сбило его с толку, и удар прошел мимо. Вэндем ударил кулаком, и Вольф отшатнулся. Элин увидела, что из носа у Вольфа течет кровь.
Затем они снова пошли по кругу, как боксеры на ринге. Вэндем опять рванулся вперед. На этот раз Вольф сумел уклониться от удара. Вэндем нанес удар ногой, но Вольф был уже вне досягаемости. Блеснул нож, и Элин увидела порез на брюках Вэндема. Вольф ударил еще раз, но Вэндем успел отскочить. На его штанине расплывалось темное пятно.
Элин взглянула на Билли. Мальчик лежал на полу с закрытыми глазами. Положив его на сиденье, Элин не смогла определить, жив он или мертв. Она дотронулась до его лица. Он не шевелился.
– Билли, – простонала она, – о, Билли!
Выглянув из машины, она увидела Вэндема, опустившегося на одно колено. Его левая рука безжизненно повисла, а плечо было темным от крови. Защищаясь от следующего удара, он выставил перед собой правую руку. К нему приближался Вольф.
Элин выпрыгнула из автомобиля. В руках она все еще сжимала металлический обломок рычага передач. Вольф уже занес руку с ножом для удара. Глядя в спину Вольфа, она помчалась на него, спотыкаясь. Вольф нанес удар. Вэндем, дернувшись в сторону, уклонился, и лезвие прошло мимо. Элин взмахнула металлическим штырем и изо всех сил ударила им Вольфа по затылку. Какое-то мгновение он стоял совершенно неподвижно.
– О боже, – взмолилась Элин.
Затем она ударила его еще раз и еще.
Он рухнул на песок.
Элин нанесла еще один удар.
Потом она выронила свое оружие и опустилась на колени рядом с Вэндемом.
– Неплохая работа, – похвалил он слабым голосом.
– Ты можешь встать?
Он оперся на ее плечо и поднялся на ноги.
– Рана не такая страшная, как кажется, – успокоил ее он.
– Дай я посмотрю.
– Потом. Сначала помоги мне вот с этим.
Здоровой рукой он взял Вольфа, лежащего без сознания, за щиколотку и потащил его к машине. Элин помогала ему, ухватив Вольфа за руку. Подтащив его безжизненное тело к машине, Вэндем взял его руку и положил ее на порожек, ладонью вниз. Затем он поднял ногу и опустил ее вниз на локоть Вольфа. Раздался хруст. Элин побелела.
– Это для того, чтобы у нас не возникли проблемы, когда он очухается.
Вэндем просунул голову в салон и положил ладонь Билли на грудь.
– Жив, – обрадовался он. – Слава богу.
Билли открыл глаза.
– Все в порядке, – сказал ему Вэндем.
Глаза Билли опять закрылись.
Вэндем сел за руль.
– Где рычаг передач?
– Отломился. Это им я била его по голове.
Вэндем включил зажигание. Машина дернулась.
– Она еще на скорости.
Он нажал сцепление и снова повернул ключ. Мотор заработал. Вэндем медленно отпустил сцепление, и машина тронулась с места. Затем он заглушил мотор.
– Мы на колесах, – сообщил он. – Нам здорово повезло!
– Что будем делать с Вольфом?
– Засунем его в багажник.
Вэндем еще раз посмотрел на Билли. Он уже пришел в сознание, и глаза его были открыты.
– Как дела, сынок? – спросил Вэндем.
– Извини, – сказал Билли, – меня тошнило, и я не мог ничего поделать.
Вэндем взглянул на Элин.
– Тебе придется сесть за руль, – попросил он.
Глаза его были полны слез.
Глава 10
Внезапно раздался рев близко летящих самолетов. Роммель взглянул вверх и увидел британские бомбардировщики, вылетающие из-за ближайшей гряды холмов. В армии их называли «партийными митингами», потому что их боевые порядки в точности повторяли построения военно-воздушных парадов в Нюрнберге в предвоенные годы.
– В укрытие! – закричал Роммель и нырнул в ближайший окоп.
Шум был такой сильный, что слух уже отказывался воспринимать его. Роммель лежал в укрытии, закрыв глаза. У него болел живот. Ему прислали врача из Германии, но он знал, что единственное лекарство, которое может помочь ему сейчас, – это победа. Он сильно похудел: мундир висел на нем, как на вешалке, и воротнички форменных рубашек стали велики. Он начал быстро лысеть, и волосы его во многих местах посеребрила седина.
Сегодня было 1 сентября, и все вышло чертовски нескладно. То самое слабое место в оборонительной линии союзников оказывалось все более похожим на засаду. Там, где минные поля должны были быть редкими, обнаруживались плотно заминированные участки; вместо твердого грунта – зыбучие пески; а линия Алам Хальфа Ридж оказывала мощное сопротивление вместо того, чтобы стать быстрой добычей германских сил. Вся стратегия Роммеля, разведка и данные агента – все это ни к черту не годилось.
Бомбардировщики пролетели у него над головой. Роммель выбрался из укрытия. Его адъютанты и другие офицеры тоже вышли из укрытия и собрались вокруг него. Он посмотрел в бинокль на то, что творилось в пустыне. Множество боевых машин стояли в песках и горели, как факелы. «Если неприятель пойдет в атаку, – подумал Роммель, – мы сможем вступить с ним в бой». Но союзники окопались и не думали высовываться, продолжая прямой наводкой уничтожать его танки.
Все летело к черту! Передовые части его сил не дошли всего пятнадцать миль до Александрии и были остановлены. «Пятнадцать миль. Еще пятнадцать миль, и Египет был бы моим», – подумал Роммель. Он обвел взглядом собравшихся вокруг него офицеров. Как всегда, выражение их лиц повторяло его собственное. На них было написано: «Поражение».
* * *
Он знал, что видит это в кошмарном сне, но не мог заставить себя проснуться.
Камера размером шесть на четыре фута – половину ее занимала койка. Под койкой стояла параша. Стены – из гладкого серого камня. С потолка на голом проводе свисала маленькая электрическая лампочка. В одном конце камеры была дверь, в другом – маленькое квадратное оконце чуть выше уровня глаз – в него видно ярко-голубое небо.
Он подумал: «Я скоро проснусь, и все будет нормально. Я открою глаза, и рядом со мной на шелковой простыне будет лежать красивая женщина. Я буду трогать ее груди, – при этих мыслях его охватило желание, – она проснется и поцелует меня, и мы будем пить шампанское…» Эта картина, однако, не удержалась в его спящем мозгу и снова сменилась видением тюремной камеры. Где-то рядом тяжело бухал барабан, и, повинуясь его ритму, снаружи маршировали солдаты. Этот барабанный бой леденил ему душу – бум-бум, бум-бум; барабан и солдаты, и тесные серые стены камеры, и этот далекий, дразнящий квадратик голубого неба – им овладел такой страх, что он заставил себя проснуться и открыть глаза.
Непонимающим взглядом он обвел пространство вокруг себя. Это был не сон – он уже не сомневался в этом, – он проснулся, но вокруг была та же самая тюремная камера: шесть на четыре фута, и половину ее занимала койка, на которой он лежал. Он встал и заглянул под койку. Там стояла параша.
Вольф выпрямился, а затем спокойно и методично стал биться головой о стену.
* * *
Иерусалим, 24 сентября 1942 г.
Моя дорогая Элин!
Сегодня я ходил к Западной Стене, которую еще называют Стеной Плача. Я стоял перед ней вместе с другими единоверцами и молился. Я написал квитлах и опустил его в щель в стене. Да примет Господь мою просьбу!
Иерусалим – одно из самых красивых мест в мире. Конечно, я живу кое-как, сплю на матраце на полу в маленькой комнатке на шестерых. Иногда мне удается подработать – я подметаю пол в мастерской, куда один из моих товарищей по комнате носит доски для плотников. Я очень беден, как всегда, но зато я в Иерусалиме, а это лучше, чем быть богатым и жить в Египте.
Через пустыню я перебрался в британском военном грузовике. Меня спросили, что бы я делал, если бы меня не подвезли, и я сказал, что собирался идти пешком. Думаю, что они посчитали меня сумасшедшим. Однако это – самое разумное из того, что я сделал в жизни.
Должен сообщить тебе, что я умираю. Болезнь моя неизлечима, и доктора не помогут, даже если бы у меня были деньги, чтобы их нанять. Осталось мне жить несколько недель, может быть, пару месяцев. Не горюй. Я никогда не был так счастлив в своей жизни, как сейчас.
Хочу сказать тебе, что я испросил в своей записке Господу. Я просил Бога ниспослать счастья моей дочери Элин. Я верю, что он исполнит мою просьбу.
Прощай.
Твой отец.
* * *
Копченый окорок был нарезан тонкими, как бумага, ломтиками, которые потом свернули в тонкие трубочки. Булочки домашней выпечки, свежие, как само утро; баночку картофельного салата с настоящим майонезом и хрустящими кружочками лука; бутылку вина, бутылку содовой, пакет с апельсинами и пачку его любимых сигарет – все это Элин начала упаковывать в корзинку для пикника.
Не успела она закрыть крышку, как в дверь постучали. Она пошла открывать, на ходу снимая фартук.
