— Здравые мысли, — проворчал Лобов.
— И все-таки, Иван, тебе придется полетать, — сказал Вериадзе. — Надо еще раз осмотреть и сфотографировать район. Пурга быстро хоронит все живое, но она сама же выдает свои тайны… То, что было скрыто вчера, может сегодня оказаться на поверхности.
— Добро, — сказал Лобов, — будем летать. Хлопцы, готовить машину!
Четыре дня продолжались полеты, и четверо суток группа в составе Вериадзе, Белова, Локка, Жиро, Фомина и Мики шаг за шагом обследовала лабиринт. Ледяная пещера стала базой подземных маршрутов. В ней бессменно дежурил радист, а «спелеологи» возвращались сюда лишь затем, чтобы передохнуть немного. Лазали по лабиринту двумя группами. С первой всегда шел Мики. Группы не отдалялись друг от друга более чем на сто пятьдесят — двести метров. Связь с Ледяной пещерой поддерживали по радио. В Большой кабине обосновался Лобов с механиками. Днем они летали, а ночью несли вахту на базе.
В конце четвертого дня поисков в лабиринте Вериадзе вызвал по радио Большую кабину.
— Ничего нового, — лаконично доложил Лобов. — Я только что вернулся. Ребята заняты самолетом. Погода отличная. Ночью ждем до минус тридцати. Из Солнечной сообщили, что все в порядке. Ковальский поправляется, но с памятью по-старому. Что у вас?
— Тоже — в порядке, и тоже — ничего нового.
— Кончаете? — поинтересовался Белов.
— Похоже, что да… Лабиринт очень сложный. Нижние этажи недоступны — каналы становятся слишком узкими. Даже Мики не проберется. А широкие проходы забиты льдом. Сергей набросал план обследованных частей. Получается, что осталось посмотреть самый дальний — южный участок. Он находится где-то под ледником. Там тоже большинство ходов занято льдом, но местами можно пробраться…
— И никаких следов?
— Конечно, никаких… Убежден, что лабиринт никем не посещался, кроме верхней части, где до нас побывали Сто-нор и его товарищи.
— А что говорит Юрий?
— Преимущественно молчит… Позвать его к микрофону?
— Не надо… У меня все…
— У меня тоже…
— Значит, до утра. Привет ребятам!
— Спокойной ночи, Иван.
Вериадзе выключил передатчик. Оглянулся. Локк и радист спали на раскладных койках поверх спальных мешков. Жиро готовил ужин. Фомин что-то рисовал в полевом дневнике. Белов, подперев руками голову, сидел в дальнем углу за грудой ящиков.
Вериадзе прошелся по Ледяной пещере, осторожно обходя раскладные койки, рюкзаки, сложенное на полу снаряжение. Потом подошел к Белову, сел рядом.
Белов вопросительно взглянул на товарища и снова опустил голову.
— Не получается, Юрий, — тихо сказал Вериадзе. — Не получается по-твоему… Выходит, все-таки я прав… Пора кончать и возвращаться к нашим собственным делам. Туг нет ничего, кроме лабиринта. И не было того, о чем они рассказывали, — Вериадзе кивнул в сторону доктора и Локка. — А все эти загадочные исчезновения и убийство — пусть их власти разбираются. В конце концов это не наше дело.
— Но наше дело помочь им.
— В чем?
— Разгадать эти загадки.
— А если загадок нет? Если существует лишь то, что они сами хотят скрыть?
— Однако они обратились к нам за помощью.
— Обратились с большим опозданием. Помнишь, что было вначале? Мы предлагали помощь, а они отмалчивались. Отмалчивались до тех пор, пока не исчез геофизик и не был убит Стонор.
— Смерть Стонора не может быть делом человеческих рук. Утверждаю это с полной ответственностью как биолог и как врач.
— Генацвале, даже их власти в Управлении Фолклендских островов подозревают неладное. Ведь запретили хоронить Стонора…
— Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь, Шота?
— Ну, скажи…
— Ты уверен, что тут произошло преступление, что Локк и Жиро сообщники и один из них — убийца.
— Н-не совсем, — смутился Вериадзе. — У меня могут быть подозрения, но уверенность — откуда же?..
— Нет, — твердо сказал Белов. — Сейчас ты кривишь душой, Шота. Именно — ты убежден, и не хочешь признаться в этом. И самое скверное: твоя убежденность опирается не на факты, а на домыслы…
— Не на домыслы, генацвале, на логику…
— Ну вот и признался.
— Не лови на слове, — рассердился Вериадзе. — Подозревать каждый имеет право. Хоть ты и понял мою точку зрения, ты ее чрезмерно упрощаешь. Я не исключаю нервного расстройства, групповой галлюцинации, массового приступа безумия, при котором могло почудиться все что угодно и случиться черт знает что. Странно даже: я, не психиатр, утверждаю то, что, по моему разумению, должен был бы утверждать ты…
— Так получается именно потому, что ты не психиатр, Шота.
— Опять парапсихология?
— Да! И могу добавить — Локк уверен, что ты, Шота, считаешь его убийцей, и больше всего на свете он теперь хочет встречи с «призраками», чтобы оправдаться в твоих глазах.
— Ой-вай, — растерялся Вериадзе. — Нехорошо получается… А ты не ошибаешься, Юрий? Или он тебе это сказал?
— Нет, не говорил, конечно. Но я не ошибаюсь. И не понимаю, почему тебя смутили мои слова. Ведь ты действительно считаешь его убийцей.
— Ну, это я про себя и для себя…
— Значит, дело не в самой сути твоего отношения к Локку, а лишь в том, чтобы он пока не догадался о ней…
— Зачем все уточнять, дорогой! Конечно, нехорошо, что он догадался. И в конце концов я ведь тоже человек, могу и ошибиться…
— Вот это ценное замечание, Шота! Но, понимаешь: не то, чтобы Локк по твоему виду или поведению догадался о твоих мыслях о нем. Нет… Просто у него постепенно появилась уверенность, что ты считаешь его виновным, так же как в тебе — убежденность, что он действительно виноват.
— Гм… что же такое получается, генацвале? Для тебя все мозги прозрачные. Выходит, ты можешь читать самые сокровенные мысли, как слепой читает пальцами страницы рельефного шрифта? Я начинаю тебя побаиваться…
— Напрасно… Я никогда не злоупотреблял этой своей особенностью. И лучшее тому подтверждение — даже ты ничего не знал о ней. Но тут мы очутились в особой ситуации…
— Значит, ты по-прежнему настаиваешь на своем, генацвале?
— Да.
— Слушай, интересно, а о чем думает Жиро?
Белов покачал головой:
— Я ведь сказал, что не злоупотреблял и никогда не стану злоупотреблять своей способностью читать чужие мысли. То, о чем думает Жиро, совсем не интересно, ни для тебя, ни для разгадки здешних тайн.
— Значит, ты считаешь, что надо продолжать?
— Конечно… Ведь мы еще ни на шаг не приблизились к разгадке. Мы обязаны продолжать, Шота.
— Может, ты веришь и в «призраков»?