«А разве сейчас не так?», подумал Дафан, но Гицилла была слишком погружена в дебри собственных мыслей, и не услышала бы его, если бы он сказал это вслух.
— Оно скажет нам, что мы всего лишь машины, — говорила Гицилла, ее голос звучал со странным надрывом, словно она начинала бояться сама себя, — или марионетки, действующие по предписанному ритуалу, который мы не можем ни изменить, ни понять. Разум какой провидицы выдержал бы это? Какие мысли и чувства она бы при этом испытывала? Она испытала бы абсолютный ужас, чувство всеохватывающей и неизбежной ловушки. Наши враги хотят сделать будущее именно таким, Дафан — и такой они хотят сделать всю жизнь. Они желают принести в мир порядок. Что ж, я рада, что в своих видениях я вижу лишь путаницу и неопределенность. Если бы я ее не видела, я не была бы свободной, не была бы человеком, и бог, наделивший меня этим даром, был бы самым чудовищным тираном.
Но ее голос звучал совсем не радостно. Казалось, она чувствует, что должна радоваться, но не могла найти для этого достаточно смелости. Дафан подумал, что по-своему Гицилла напугана не меньше его — но это «по-своему» слишком отличалось от того, что испытывал он.
«Вот вам и свобода», подумал Дафан. «Вот вам и право быть человеком».
Они все же смогли найти ориентир в сумерках. Пока светило солнце, они видели птиц разных видов, порхавших над кустами, или перепрыгивавших с одного куста на другой, но когда начало темнеть, птицы стали собираться в неожиданно большие стаи, во множестве взлетали в воздух, кружились туда-сюда, издавая разные крики, а потом направились к своим гнездам.
— Туда! — сказала Гицилла, указывая в направлении, в котором летела одна из стай, немного к северу от их пути. — Там мы найдем воду. Придется отклониться от пути, но я все равно не думаю, что мы сможем дойти до Эльвенора ночью — уж лучше сделать крюк.
— Надеюсь, вода недалеко, — сказал Дафан — но быстро понял, что если бы вода была слишком далеко, они бы не увидели, как птицы садятся. Несмотря на страшную усталость, они с Гициллой даже смогли ускорить шаг — жажда подстегивала их.
Когда полностью наступила ночь, двое беглецов оказались на краю впадины, имевшей форму блюдца. В ее середине был пруд, окруженный камышами и какими-то фантастическими цветущими растениями. Они выглядели гораздо более странными, чем все растения, которые Дафан видел раньше.
В деревне была поговорка, призывавшая детей остерегаться садов бога. Раньше Дафан не понимал ее значения, но когда увидел эти невероятно причудливые цветы, он понял, какие сады мог выращивать бог Гульзакандры. Увы, сейчас Дафану было не до того, чтобы проявлять осторожность. Отчаянная жажда отбросила все остальные соображения. Пробравшись сквозь заросли камышей, он бросился на край пруда, зачерпывая воду руками и наполняя свой иссохший рот.
Вокруг чирикали птицы — но, пока он пил, их голоса постепенно затихали.
Когда он напился, то даже не стал пытаться встать на ноги, а просто перевернулся на спину и лежал, глядя в небо.
Звезды были видны на небе в изобилии, и они были подвижны, как всегда. Они постоянно меняли свое положение, как будто случайно, и при этом изменялись их цвет и яркость.
Дафан подумал, так ли подвижны звезды сейчас, как были они тогда, когда он был еще маленьким. Все говорили, что сейчас звезды стали спокойнее, что со временем они становятся все менее подвижными — но сам Дафан не мог с уверенностью это утверждать. Он не помнил времени, когда движение звезд было заметно более активным. «Возможно ли», думал он, «что лишь страх заставил наших старейшин думать, будто звезды успокаиваются?».
Говорили, что когда звезды последний раз были неподвижны, мир постигла страшная кара: с небес пришел Империум. Было предсказано, что когда звезды снова остановятся, Империум придет снова. Да, Империум пришел — но когда патер Салтана хотел особенно напугать паству, он говорил об Империуме за пределами мирового Империума — об Истинном Империуме, невообразимо огромном. Патер Салтана всегда говорил, что с мировым Империумом можно бороться — хотя Дафан больше не верил в это — но Истинный Империум неодолим. И если бог Гульзакандры не будет доволен молитвами и жертвоприношениями своего народа — так проповедовал патер Салтана, и его глаза при этом становились злыми и страшными — тогда бог лишь остановит свою руку, звезды снова встанут неподвижно, и смерть изольется с небес огненным дождем.
Согласно словам патера Салтаны — когда он был настроен менее сурово — на самом деле звезды не двигались, так же, как солнце, которое, казалось, двигалось вокруг мира. Но лишь казалось, что солнце движется в небе, потому что вращалась сама планета, так и звезды лишь казались подвижными, потому что мир находился посреди необычного шторма, ветра которого возмущали саму структуру космоса, создавая волны в пустоте. Тем не менее, смерть грозила обрушиться с неба пылающим ураганом, если люди Гульзакандры будут скупы в своих жертвоприношениях и нерадивы в молитвах.
Взошли все три луны, и все они были полные. Раньше Дафан видел все три полных луны одновременно лишь два раза, но тогда они были гораздо дальше расположены одна от другой. Он не думал, что когда-нибудь увидит их так близко вместе, даже в неполной фазе. Дафан подумал, что, когда они достигнут зенита, они должны будут оказаться еще ближе, образовав как бы вершины равностороннего треугольника.
— Дафан! — закричала Гицилла, так громко, что он мгновенно вскочил.
Очень вовремя. Он услышал звук захлопнувшихся челюстей, так близко, что волна зловонного дыхания окатила его, взметнув волосы на затылке.
Дафан не тратил время на то, чтобы оглядываться. Он бросился прочь от пруда, скрывшись в камышах.
К тому времени, когда он, наконец, обернулся, на поверхности пруда ничего не было видно, кроме расходившихся кругов на воде.
Над ним возник силуэт Гициллы, закрыв собой часть звезд. Дафан не видел, как она протянула ему руку, но как-то понял это. Он взял ее руку, и Гицилла помогла ему встать. В ее прикосновении было что-то, заставившее его содрогнуться, но он все равно был ей благодарен.
— Что это было? — спросил он.
— Я не знаю, как оно называется, — сказала Гицилла. — У него была длинная шея и голова как у змеи, но, кажется, его тело гораздо крупнее, и скрыто под поверхности воды. Не думаю, что это существо выйдет из воды, а если выйдет, то будет двигаться медленно, но лучше нам отойти подальше, на всякий случай.
Дафан был рад видеть, что Гицилла сейчас больше похожа на себя прежнюю.
— Там, в сорока или пятидесяти шагах есть место, где мы сможем отдохнуть, — добавила она. — Земля там не голая, и в то же время трава не слишком высокая и колючая, и мы можем сделать подстилки из нарезанных камышей. У тебя есть нож?
— Только маленький, — ответил Дафан, вспомнив, каким ужасно бесполезным казался его нож, когда нужно было оружие. Однако нож вполне сгодился на то, чтобы резать камыши, когда Дафан ломал твердые стебли.
— Мы должны что-то поесть, — сказал Дафан Гицилле, когда они сделали импровизированные подстилки. — Даже если это не настоящая еда, она, по крайней мере, заглушит голод.
— Нет, — сказала Гицилла. — Слишком рискованно. Мы найдем что-нибудь завтра, когда пойдем дальше. Она тоже знала о том, что нужно остерегаться садов бога, и, должно быть, пришла к тому же заключению о природе этого места, что и Дафан. Возможно, она была одной из избранных истинного бога, но даже она не смела есть плоды из его сада.
Дафану казалось, что голод не даст ему заснуть, и он был вовсе не уверен, что хочет спать, учитывая, что пруд может привлекать хищников с равнины, и помня о тех хищниках, что уже таились под спокойной поверхностью воды. Но он недооценивал, насколько он измучен; как только он лег, то сразу же погрузился в сон, столь же беспокойный, как звезды в небе над ним, и полный пугающих сновидений.
Дафан никогда раньше не проявлял ни малейшего признака магических способностей. Как и все остальные деревенские дети, он послушно рассказывал о своих снах патеру Салтане, почти сразу же с того времени, как научился говорить, и помнил, как разочарован он был, когда оказалось, что его сны не представляют ничего интересного. Рассказы Гициллы о ее снах звучали для неискушенного слуха Дафана не слишком отличающимися от его собственных, и он испытывал ревность, когда патер Салтана проявлял к снам Гициллы больший интерес.
Сейчас Дафану снились корабли в космосе: корабли, похожие на отрубленные пальцы, или на странные глаза, или на птичьи кости, но сделанные из сверкающего металла. Ему снились целые стаи кораблей, синхронно кружившиеся в космосе, стрелявшие огнем, выжигающим целые миры, направлявшие удары молний в сердца самих богов — но Дафан понимал, что это не могут быть видения, которые видят Сновидцы Мудрости. Это был лишь всплеск воображения, порожденный ужасом, питаемый страхом и наделенный гротескной чудовищностью от лихорадочного жара в его крови.
