Тем временем Андрей, сдирая лопатой дерн с поросшей травою дорожки, пожимал плечами и бормотал; уж очень ему не нравилась вся эта путаница: чего требуют господа и из-за чего сами мечутся? И, кажется, святой вот человек Анфиса Петровна, а накричала же и запуталась. Будто во всем этом есть тайный какой-то грех. От мыслей таких опять смутно стало и темно на душе у Андрея; работа повалилась из рук, и, крякнув, вонзил он скребок в землю, пошел к Анфисе Петровне, постучался в спальню и сказал:
- Дело есть у меня к вам, насчет давешнего; как разговор понимать...
Анфиса Петровна не ответила; Андрей сел в кресло и, отмахиваясь от надоедливой мухи, стал терпеливо ждать...
Наконец дверь спальни приоткрылась, Анфиса Петровна просунула голову, с распущенными волосами, вскрикнула вдруг, захлопнулась и спустя время сказала:
- Поди вон...
- Так-то проще, - пробормотал Андрей, - понятнее, - и, покачав головой, медленно побрел к морю.
Там на золотом и теплом песке, щурясь на низкое солнце, разулся он, разделся и, войдя в воду, вытянул тело, откинул косматые волосы, грудью вдохнул солоноватую прохладу и сказал:
- Отлично; я завтра уйду, мудрят господа очень со мной.
И пока он ворочался и полоскался в зеленоватой воде, простучал мотоциклет, и по берегу, увязая в песке и махая Андрею картузом, бежал Сергей Алексеевич... Андрей, прикрываясь, вышел, а Сергей Алексеевич, присев на корточках у самой воды, поспешно заговорил:
- Андрей, я тебе сейчас принесу белье и шляпу; мы едем в город... Пожалуйста, не отказывайся... Понимаешь, замечательная штука вышла... Тебя страшно там ждут, да кто еще - очаровательные дамы... Я им все рассказал, рвут и мечут - подай им знаменитого затворника, и все тут... Останешься доволен; там есть одна такая - Зязя, влюбчивая - страсть... Она тебя непременно осчастливит, ей-богу...
И Сергей Алексеевич убежал за бельем и шляпой. Андрей хотел было крикнуть ему вдогонку, но кровь ударила в голову, пересохло горло, и, перегнувшись, он ухватился за колени, бормоча:
- Экая пакость, поманили - и перекорячило всего. Когда же Сергей Алексеевич вернулся, Андрей сидел, обхватив голые колени, уперев в них бороду, и от закатного солнца он казался весь красным. Сергею Алексеевичу он ничего не ответил, уговоров будто не слушал, а потом стал глядеть Сергею Алексеевичу в глаза, спросил к чему-то: "А выручать кто будет?" - медленно оделся и, не поднимая головы, пошел к дому...
- Ты подожди на крылечке, - сказал Сергей Алексеевич, - я живо буду готов... Да смотри, тетке ничего не говори.
Андрей, прислонясь к перилам, стоял как в тумане; что делать? ехать ли? Страшно это. А ни воли, ни совести нет. И Андрей не почувствовал, как Анфиса Петровна, сойдя к нему с крыльца, потянула за рукав.
- Прости меня, - сказала она, - я не хотела обидеть... Видишь ли... Сядем на приступки. Андрей, я не знаю, какой ты человек, и не сужу, но ты меня обидел...
Андрей, сев рядом, повернул к Анфисе Петровне голову; лицо ее казалось оранжевым от заката, и глубокие, в старушечьих морщинах глаза теплились огоньком.
- Ты меня не уважаешь, Андрей, - продолжала тетушка, и под взглядом Андрея побледнели ее щеки, она встала, откинулась на перила, закрылась рукой, быстро ее отдернула и продолжала торопливо: - Ты меня не уважаешь, это ужасно... Но я все равно скажу... В тебе, Андрей, слишком много животного, но душа прекрасная и страшно близка мне. И, хотя ты для одного себя живешь и страдаешь, у тебя есть идея, а это главное... У Сергея ее нет... И молодежь и все потеряли веру... Я вот путаюсь, но пойми, у меня здесь пустота... Чем ее заполнить... Не знаю...
Анфиса Петровна запнулась; Андрей продолжал глядеть не то насмешливо, не то нагло; тогда тетушка, не в силах отвести взгляда, вытянула шею, челюсть у нее дрогнула, и, брызгая слюною, крикнула: "Ах ты, мужик", - и ткнула Андрея ногой...
И Андрей, не зная сам почему, закинул косматую голову, раскрыл бородатый рот и принялся хохотать густым басом...
От неожиданного смеха стало ему вдруг все ясно и легко, словно отвалили камень.
Анфиса Петровна закрыла лицо и принялась молча плакать.
ДАМЫ
В тот вечер во дворике ресторана "Экспресс" (таковы названия на юге), за белой скатертью, освещенные свечами, сидели пять дам, в нетерпении оборачивая огромные шляпы, с перьями и кружевами, к небольшой дверке, которая вела через проход на улицу.
Четыре кирпичных стены ограждали дворик, посыпанный красным песком. Посредине бил фонтан, и брызги с тонким звоном падали на стеклянные красные шары, утвержденные вокруг бассейна на белых тумбах; и каждый шар поблескивал; по стенам, цепляясь за ветхую решетку, полз дикий виноград, и кудрявыми шапками темнели лавры; на углу перед плюшевой беседкой стояла гипсовая Диана с отбитой рукой, невдалеке на палке была прибита доска с кривою надписью: "Шашлыки". И сверху, из-за черных труб, заглядывая в глубокий этот колодезь на полные и напудренные лица дам, вылезала большая луна...
- Чего же он нейдет, это несносно, - сказала Варенька.
- Я умираю, хочу видеть монаха, - простонала самая полная из дам, Зязя, и тронула язычком красные губы.
- Вот еще, от этого не умирают, - ответила Софочка, жена почтмейстера.
Остальные дамы - Аня и Маня, наморщив лбы, сидели прямо и важно, дожидаясь еды.
На дворик зашли два татарина; один, седой и усатый, сел на сырой песок, зазвенев бубном, другой же, слепой юноша, принялся играть на скрипке жалобно, негромко и дико.
- Ах, как я люблю меланхолию, - прошептала Зязя... А Варенька, закинув за голову руки, так что с острых локтей ее упали черные кружева, прикрикнула:
- А ну вас тут, жилы только тянут, играйте веселое...
Старик поднял выше бубен, юноша затоптался, но песня осталась такой же печальной.
Недолго дамам пришлось томиться: из глубины прохода послышался шум и голос Баклушина:
- Как хочешь, отец, не пущу, честное слово. Mesdames, идите на помощь!
Зязя приложила полные руки к сердцу и шумно ахнула; Софочка захлопала в ладоши, крича: "Пришли, пришли!" - и, подняв бокал, выпила; Варенька же, подхватив красное платье, побежала в проход.
Там, при свете фонаря, увидела она у стены косматого человека, который упирался, показывая белые зубы, а Баклушин, одетый в смятый фрак, толкал его коленкой; два лакея в стороне хихикали, прикрывая грязными салфетками рты.
И, делая все по вдохновению, поднялась Варенька на цыпочки, охватила Андрея голой рукой и поцеловала в мягкие губы...
Андрей ахнул и ослаб. Сергей Алексеевич обиженно закричал "браво", а Варенька, обернув к Андрею горбоносый свой правый, более красивый, профиль, подняла, опустила и быстро скосила глаза и, молвив: "Идите же к нам", убежала во дворик. И Андрей, у которого от внезапного поцелуя все перепуталось, покорно пошел вслед; его усадили между Варенькой и Зязей, обвязали салфеткой, и дамы, наперерыв расспрашивая, наклонялись к нему, щекоча перьями и краями шляп.
- Жил я, ничего особенного, - говорил Андрей, как во сне. - А сейчас ничего не понимаю, будто я и не на земле...
Взяв подсунутый стакан, Андрей выпил его медленно, по-мужицки, перед тем перекрестясь... Все переглянулись и притихли. Андрей положил на стол кулак и, помотав головой, сказал:
- Чудно очень... Гуляю с барынями... А я думал, барыни на диване сидят за окошком и вот так только пальчиком: квик, квик.
- Вы довольны, дуся? - наклонясь к Варенькиному уху, прошептал Сергей Алексеевич. - Я столько трудов с ним потратил. Теперь да?
- Может быть, и да, - медленно ответила Варенька, глядя на Андрея.
Принесли шашлыки, и дамы доверху наполнили тарелку Андрея; Варенька поднесла ему ко рту стакан; Зязя, навалясь грудью, улыбалась великолепными губами. Андрей, задыхаясь, ел и пил, и в отуманенной голове его возникла дикая идея.
А в это время из темноты на скатерть скользнула неслышным полетом мышь, тронув холодком лицо у Зязи. Зязя пронзительно вскрикнула и потянула за скатерть. Андрей, словно ему напомнили, встал, следя полет летучей мыши... Потом ладонью провел по лицу, усмехнулся в ответ на повернутые с любопытством головы, согнул руки кренделем и начал топтаться; все засмеялись, мерно ударяя в ладоши; Варенька, выхватив у татарина бубен, стала около, выгибаясь и позванивая.
Тогда Андрей, загребая ногами, пустился вприсядку...
- Вот он какой у меня, - закричал Сергей Алексеевич, - и, подняв фалды, тоже запрыгал; Маня и Аня громко шептали: "По-моему, это неприлично..." Зязя так рассмеялась, что на груди у нее лопнул лиф; Софочка вскочила на стул, плеща из бокала.
Наконец Андрей, шатаясь, подошел к столу, охватил Зязю, посадил на колени и поцеловал... Зязя взвизгивала и отбивалась, а Варенька бросила бубен, часто дыша.
- Нечего визжать, когда довольна, как свинья, - сказала она Зязе.
У Андрея налились жилы на крутой шее, и, целуя все чаще, поднялся он и пошел к выходу, прижимая толстую Зязю к себе. Все переполошились; Сергей Алексеевич преградил было дорогу, но, отброшенный ударом ноги, выругался... А Зязя, вцепясь Андрею в бороду, побелела, закинула голову и круглым коленом уперлась ему в грудь.
