— А ты разве не знаешь?
— Нет.
— Послушай, Семен, со мной-то ты, кажется, мог бы быть откровенным!
— Так я откровенный. — Семен развел руками. — Дальше некуда. Уж не хочешь ли ты меня исповедовать?
— Ну, для этого я не гожусь. Слишком грешен.
И прекрасно! Давай тогда покончим с расспросами и выпьем чайку. Я уже два часа держу чайник подогретым.
И он широким жестом как хозяин гостя — пригласил меня к столу.
Там были разложены всякие копченые закуски, маслянисто чернела икра в тарелках, поблескивала бутылка водки. И глядя на роскошный этот стол и на улыбающееся лицо Семена, я почувствовал, как замерзшая, усталая, тоскующая душа моя понемногу успокаивается, начинает отогреваться.
Потом мы пили чай, а я к тому же еще и водочку, и закусывали с аппетитом. И я удивлялся выдержке Семена. Он ни единым словом, ни единым жестом не выказал своей причастности к тайне…
— А как ты, собственно, меня нашел? — погодя спросил я.
— С помощью Верочки.
— Ты разве с ней знаком?
— Нет, но я хорошо знаю Ивана — того мужика, что работает гардеробщиком в чайной.
Семен допил чай. Отставил чашку и подмигнул мне:
— Он рассказывал, какие у вас с Верочкой отношения… Тебе крупно повезло, ты не думаешь?
— Наверное. Но это другой разговор. И что же Иван?
— Он объяснил, как ее найти. А она дала твой адрес.
— Так вот просто дала, не зная, кому и зачем?
— Ну, не так все просто… Ее старики — староверы. И они немножко знакомы с моей родней. В сущности, мы все тут — свои люди…
— Да, конечно. В общем, тебе ясна ситуация? Ты знаешь, что кодла начала на меня охоту?
— Слышал. Они, кажется, прислали тебе какое-то письмо?
— Предупреждение о мести. Это старый трюк, существовавший еще в пору средневековья.
— Но я не пойму: какой все-таки смысл в таких записках? Какая здесь идея?
— Идея дьявольская. Человека как бы подвергают моральным пыткам. Казнят его страхом. Это, так сказать, прелюдия… Ну, а потом уже следует нормальная, обычная смерть.
— Нормальная, обычная смерть, — повторил он задумчиво. И вздохнул глубоко. И сразу что-то изменилось в его облике. Передо мною сидел уже не прежний — добродушный, улыбчивый парень, а совсем другой человек. С жесткими складками у рта. С холодным прищуром глаз. — Так кто же, по-твоему, автор письма? Каин?
— Вне всякого сомнения.
— Эх, если бы узнать, где он, сука, скрывается…
— Могу тебе сказать. Мне теперь все известно.
— Что-о? — Семен подался ко мне. — Тебе известно? Так где же?
— В Подтесове. В одном доме… У меня где-то записано… Если хочешь — найду.
— Найди.
— Ладно. И что же мы будем делать?
— Сейчас ляжем, поспим. — Он взглянул на ручные свои часы. — Уже четвертый час все-таки… А вечерком нагрянем туда.
— Как, прямо туда? В самое логово?
— Ну, ясно, — сказал Семен. — Это лучший вариант. Да у нас и нет другого… — И добавил, помедлив: — Пора ожидания кончилась, понимаешь?
— Не совсем…
— Но ты же сам мне только что объяснил: они сначала наказывают страхом. Так вот, тебя уже наказали! А теперь близится, по-моему, момент для „обычной, нормальной смерти"… Все разыграно по плану.
— Да, — сказал я, — как-то я обо всем этом не подумал. Ведь и верно — по плану.
— Ну, мы этот план поломаем!
На вешалке, у входа, висели вещи Семена — потертая кожаная куртка, рюкзак и охотничий карабин. Друг мой направился туда. Снял со стены винтовку.
И сейчас же я сказал:
— Имей в виду: милиция интересуется именно таким вот карабином! Причем установлено, что человек, учинивший стрельбу, пользовался „уральскими" патронами, которые продавались в Енисейске только в двух магазинах…
— Интересно, — отозвался Семен, — но меня это все не касается. Во-первых, винтовочку свою я приобрел не здесь, а на Байкале, пять лет назад… А патроны купил с рук, у одного спекулянта, и тоже не здесь! Так что заподозрить меня не в чем, абсолютно не в чем!
Он достал из рюкзака ружейную мазь и стал чистить оружие. И глядя, как он старательно, ловко делает это, я вдруг спросил:
— Объясни-ка мне, как же все-таки религиозность согласовывается с этим? и указал пальцем на карабин.
— А очень просто, — беззаботно ответил Семен. — Земля наша грешна, и мир суров. И в нем — как сказано в Священном Писании — „есть люди Бога и есть люди дьявола"…
— Неужели так прямо сказано? удивился я. — Что ж, это точно. И к сожалению, первых немного, а число вторых растет неудержимо…
— И о вторых тоже есть указание. Какое же?
— Плохое дерево надо срубать под корень. — Семен осмотрел карабин и клацнул затвором. — И предавать огню…
— Постой, постой, — пробормотал я. — Как же так? Ведь Иисус, насколько мне известно, говорит только о любви, проповедует только добро.
— Конечно. Но иногда Он еще и учит, как защищаться от зла…
— Как же это Он учит?
— Да я ж тебе только что объяснил! И есть другие цитаты. Возьми хотя бы Евангелие от Луки. Там написано: „Если сильный с оружием защищает свой дом — имение его в безопасности".
Он прислонил винтовку к стене и добавил, потягиваясь:
— А лучшая защита, как известно, нападение!
— Ну, брат, это уже не из Евангелия…
— Из другой книжки, — согласился Семен. — Где-то я давно это вычитал и, вот видишь, запомнил. Сказано-то ведь здорово, а? А теперь давай-ка покончим с философией и попытаемся уснуть.
* * *
Последний катер в Подтесово уходил в полночь. Пассажиров в этот час почти уже не было. И мы с Семеном, как мне показалось, сумели проехать никем не замеченными, не узнанными.
По дороге я вкратце поведал ему все, что знал, о Клаве и о Каине. Семен слушал меня молча, угрюмо. Потом сказал с брезгливой гримасой:
— Подходящая парочка!
— Да, — кивнул я, — подобрались удачно: два трупоеда…
Мы стояли у фальшборта и смотрели на приближающиеся огни села. Из-за Семенова плеча торчал приклад карабина: так обычно, вниз стволом, носят оружие сибиряки. На широком ремне, перепоясывающем тужурку, висел большой изогнутый нож. У меня же нож был — по-блатному — спрятан за голенищем сапога. А за спиною моей тоже торчало ружье. Но не винтовка, а охотничья двустволка самого крупного, двенадцатого калибра. Мы были хорошо вооружены и знали, что дело нам предстоит нешуточное.
— Одно меня немножко беспокоит, — проговорил негромко Семен. — Эта баба проклятая! Если она там окажется, все станет сложнее…
— О ней ты не думай, не заботься, — ответил я. — Это ведь не человек. Это монстр. Если уж говорить о „людях дьявола", так она — классический экземпляр!
