И вот как-то вечером Агнесса села у лампы и методически перелистала весь четвертый том. В одном из писем 1680 года 'она, наконец, нашла то, что искала, то, что ждало ее так долго и могло никогда не дойти до нее - ведь этого едва и не случилось. В тексте письма уже полустершимся карандашом была подчеркнута фраза: "Я встречала души более прямые, чем печатная строка, души, для которых добродетель столь естественна, как для лошадей естественна побежка рысью". И на полях стояло одно слово, написанное рукою ее друга: "Агнесса".
Она закрыла книгу, не перечитав подчеркнутых строк, - они и так с этого мгновения врезались ей в память. Она легла в постель и тотчас погасила свет, но долго не могла уснуть, ее неотступно преследовала прочитанная фраза. Первое чувство, вызванное этими пометками, было недоверие. Как? Она, Агнесса Буссардель, добродетельная женщина? Хотя бы в том смысле, какой Мано придавала этому слову? Текли ночные часы, и постепенно Агнесса прониклась уверенностью, что она и в самом деле хорошая, что она одна из тех, кто без помощи религии, без наставлений, без запретов сохраняет душевную чистоту по безотчетному велению совести и в конечном счете обходятся без кодекса морали, да они и не нуждаются в нем. В течение пятнадцати лет, поступая так, Как разум и совесть позволяли и даже обязывали ее поступать, она совершала, по мнению ее среды, предосудительные поступки. Но на основании каких критериев считались они предосудительными? Повсюду в том обществе, где она жила, царили мерзость, срам. Они как раз и управляли тем самым миром, который обвинял ее. Миром, из которого она наконец бежала. Там главенствовали догмы, кодексы, контракты. Там взывали к священному писанию. Но нигде так нагло не нарушали заповедей, как в этом мире. Заповеди служили в нем орудием нападения, Агнесса сама испытала на себе удары, угрожавшие ее уму, ее сердцу и даже ее ребенку. Семья Агнессы, опираясь на общественный уклад, обрушивала на нее всю тяжесть этих правил и установлений.
Агнесса не спала всю ночь. Но утром надо было вставать. Был первый день учебных занятий, и ей нужно было отвезти .сына в Канн. Она рассталась с ним у дверей лицея и, вернувшись домой, легла в постель. У нее кружилась голова. Ирма, которую она научила водить машину, съездила за Рокки в час завтрака и отвезла его обратно в лицей. Тем временем Агнесса, запершись у себя в спальне, то спала глубоким сном, то пробуждалась и лежала в полудремоте. Пометки, сделанные в книге рукою Мано, потрясли ее. В течение двенадцати-пятнадцати часов, пока длилась бессонная ночь и дневной прерывистый сон, она переходила от одного душевного состояния к другому, она совершила путешествие во времени и в пространстве. Ей повстречалось тридцать призраков, появившихся и исчезнувших на ее пути, - образы Буссарделей, маленького Рокки-Рено в разную пору его детства, образы Нормана, Ксавье, Эмильена, Мано, образ цыгана, склонявшегося над нею, его смуглое заросшее мягкой бородой лицо и огромные зрачки быстрых глаз.
Она встала во второй половине дня, разбитая и вместе с тем отдохнувшая, в блаженном спокойствии души, словно разрешившись наконец от бремени. Одевалась она тщательно, достала из гардероба свой лучший джемпер и длинные брюки, отлично сидевшие на ней, и, подкрашивая перед зеркалом губы, нашла, что она красива. По лестнице она спускалась с мыслью, что уже полюбила свой новый дом, в котором вновь обрела покровительство своей умершей подруги и который благотворная сила труда, быть может, сделает счастливым домом.
Около половины пятого Агнесса уже была в Канне у подъезда лицея. Поставив свой джип в тени платана, она стала терпеливо ждать.
Пробила половина пятого. Минуту-другую на бульваре по-прежнему царила тишина, и вдруг из дверей лицея вырвалась шумная орава мальчишек. Агнесса не различила сына в этом мчавшемся полчище, но вот он отделился от других и бросился к ней. На нем были короткие штаны и клетчатая рубашка, он несся, размахивая руками, делая большие прыжки и мотая головой, как жеребенок, а подбежав, бросил сумку на заднее сиденье машины.
- Мамми, ты не очень торопишься? Мне надо поговорить с товарищем. Со мной рядом в классе сидит потрясающий парень. Он мне все расскажет. Я ведь новенький, ничего еще не знаю.
Она смотрела на него, улыбаясь, и не решалась поцеловать его, так как других мальчиков не ждали у дверей лицея матери.
- Ступай.
- Спасибо.
Он помчался. Она крикнула:
- Можешь не спешить.
Он, не оборачиваясь, помахал рукой - слышу, мол, слышу. Агнесса наблюдала за ним. Он с увлечением разговаривал с несколькими мальчиками, вероятно одноклассниками, и когда двери лицея уже заперли, собеседники все еще продолжали стоять у подъезда.
Агнесса не хотела торопить сына и молча смотрела на него, гордясь тем, что он выше и физически лучше развит, чем его сверстники. Ему пошли на пользу свежий воздух, гимнастические упражнения, карабканье по скалам на мысе Байю, работа на огороде. Но одиночество, в котором он жил на острове, не сделало его нелюдимым. Достаточно было одного дня, чтобы он усвоил повадки и тон бывалого школьника. Он с удовольствием принимал участие в разговорах и шутках товарищей. Один из них, прислушиваясь к самому бойкому говоруну, оперся на плечо Рокки, и мать заметила, что ее сын, переступив с ноги на ногу, с готовностью оказал товарищу поддержку. Видя, как он ведет себя в обществе других мальчиков, Агнесса делала своего рода открытия, познавая натуру родного сына. В ней говорили и материнская любовь, и какое-то смутное мужское чувство товарищества, - она поняла, что сын интересует ее больше в последний год или два - с тех пор как подрос и стал приближаться к юношескому возрасту. Значит, она не принадлежит к числу тех матерей, которым сыновья всего милее в раннем детстве, - с сожалением вспоминая об их младенческой поре, эти мамаши пытаются продолжить ее слащавыми нежностями и требованиями покорности. "Нет, я не буду водить его на помочах, - говорила мысленно Агнесса, - И от меня он ничего не будет скрывать". Ради сына она всегда будет молода душой. Уже не раз в трудные минуты жизни ребенок был ей прибежищем и утешением. Теперь он окончательно станет ее оплотом. Быть может, самые большие радости своей женской жизни она почерпнет благодаря сыну.
Благодаря ему она найдет свой истинный путь и удовлетворит глубочайшую потребность своей души - потребность в чистоте. Агнесса вспомнила о Нормане, красивом юноше, в жилах которого текла индейская кровь, - Рокки походил на него, во всяком случае у него были такие же черные глаза с ослепительной эмалью белков, изогнутые, как лук, коралловые губы и два ровных ряда крепких зубов, немного звериных - из-за того, что передние зубы неплотно прилегали друг к другу, - счастливая, говорят, примета. Близ своего сына она вновь проникнется спокойной и чистой приязнью к молодежи.
Стайка мальчиков разлетелась в разные стороны. Рокки подбежал к джипу, прыгнул в него.
- Мамми, знаешь, что ребята про тебя сказали? "У тебя мать здорово красивая".
И оба дружно расхохотались.
- Предлагаю двинуться в объезд, - сказала Агнесса, - через Вальбон и Вильнев-Лубе, а то Седьмое шоссе всегда забито машинами. Согласен?
- Да! Да-да-да-да!
Джип помчался по берегу под косыми лучами солнца.
- Ну что, лицеист? Как прошел первый день?
- Хорошо. Ребята ужас какие симпатяги.
- А учителя?
- Ну что ж, и учителя ничего.
Рокки пустился в подробности. Время от времени мать, поворачиваясь, смотрела на него, радуясь, что он так увлечен, так быстро приноровился к новой обстановке.
- Мамми, миленькая, позволь я поведу!
- Не сейчас, после Вальбона, когда меньше будет машин.
Подъехали к Вальбону, о нем уже издали возвестил запах осенних роз, которые тормошил ветерок на исходе жаркого южного дня,
Пейзаж был иной, чем на мысе Байю. В полях, всегда залитых солнцем, в буйной зелени, в зарослях сахарного тростника, в садах царило чисто романское изобилие. Хлеб уже сжали, да и виноград уже был собран, но цветы пестрели повсюду, даже на откосах дороги. Природа отдыхала от чрезмерного летнего зноя и плодородия; земля блаженствовала, набираясь новых сил, и расцвела пышной осенней красотой.
Проехали спуск к Био, и тогда дорога стала менее извилистой, менее людной. Рокки, пристроившись впереди матери, взялся за руль. Агнесса по-прежнему держала ноги на педалях, ограждая сына обеими руками, готовая в случае нужды вмешаться.
- Ой, мамми! - сказал он, проехав километра два. - Пересядь на другое место, я один буду вести машину. Ну, пожалуйста!
- Нет, не пересяду, у тебя нет шоферских прав, тебе по закону не положено.
- Вот трусиха! Боится жандармов!
- Боюсь, потому что ты нисколько не боишься.
- Стану я бояться!
Агнесса придерживала Рокки коленями и, оберегая эту юную жизнь, прижимала его к своей груди. Мальчик неплохо вел машину. Он вез свою мать, увлекая ее все дальше от прежней жизни, от решеток парка Монсо, откуда она вырвалась.
