- Но кто же хочет убивать тебя, почтенный Клавдий? Ты брат Германика, дядя Гая и единственный наследник дома Юлиев. Мы провозгласим тебя императором!
Не обращая внимания на Клавдия, просившего не выдавать его присутствия и оставить в покое, среди его любимых книг и занятий, Грат позвал своих товарищей по оружию и они бережно подняли с земли отбивавшегося от них супруга Мессалины. Держа нового императора высоко над своими головами, они на вытянутых руках вынесли его на улицу. И в этот миг за их спинами раздался торжествующий женский крик:
- Браво, доблестные преторианцы! Вот он, мой добрый Клавдий! Вот кто достоин стать вашим императором! Вы получите щедрое вознаграждение за вашу преданность. Каждому из тех, кого я сейчас вижу, императорская казна выплатит по шесть тысяч сестерциев!
Это была Мессалина. С трудом переводя дыхание, она опиралась на руку Калисто, которого встретила на Форуме. Больше не в силах оставаться дома, она решила пренебречь положением будущей матери и, изнемогая от тяжести своего тела, бросилась разыскивать супруга. И вышло так, что нашла его как раз в тот момент, когда преторианцы, движимые непредвиденным душевным порывом, сами провозгласили Клавдия императором! Кто бы мог вообразить более счастливое стечение обстоятельств! Услышав обещание жены ошеломленного Тиберия Друза, солдаты дружно вскричали:
- Да здравствует император Клавдий! Ура императору Клавдию!
Отовсюду уже доносились восторженные приветствия собравшихся толп, когда, перекрывая и этот нараставший шум, и счастливые возгласы Мессалины, прозвучал чей-то громкий призыв:
- В казармы преторианцев!
И тридцать луженых глоток разом подхватили:
- В лагеря претория! В лагеря претория!
- Да здравствует наш император!
- Ура императору Клавдию!
Ободряемые солдатами и плебеями, присоединявшимися по пути, они направились в сторону Эсквилинского холма. А в это время другая толпа, состоявшая из патрициев, всадников и клиентов, возглавляемых Кассием Хереей, Сабином и Папинием, двигалась к Марсову Полю, радостно крича:
- Да здравствует свобода!
- Да здравствует Республика! Свобода! Да здравствует свобода! Республика! Свобода!
ГЛАВА XIV
Клавдий в лагере преторианцев - Херея и Сабин получают свободу - Сальве, императрица Мессалина Августа!
Три часа спустя Кассий Херея покинул заговорщиков, перед тем приказав Юлию Лупу отправиться в дом Калигулы, найти там Цезонию с маленькой Друзиллой и обеих предать смерти. Уничтожению подлежала даже семья тирана. И, пока Луп выполнял данное ему поручение, бледный Кассий Херея, медленно переставляя ноги и бессильно опустив голову на грудь, - словом, больше напоминая зыбкую тень, чем человека из плоти и крови, неуверенно брел в сторону крытого портика, где недавно происходило побоище. Там, в конце длинного коридора, ведущего к дому Германика, отца Калигулы, находились несколько помещений, которые занимал отряд преторианской стражи. В одном из них были собраны трупы тех, кто пал в сегодняшней подземной битве. Гвардейцы оставили свой пост, чтобы присоединиться к товарищам по оружию, провозглашавшим нового императора.
Пустота и безмолвие царили в этом месте. Было темно - уже приближалась ночь. Кассий Херея поднялся к главному входу особняка и прошел в каморку остиария. Прикованный цепью, тот не мог двинуться дальше, чем она позволяла, а потому, свернувшись калачиком на лежанке, дрожал всем телом, напуганный странным шумом, доносившимся сначала, и еще более странной тишиной, наступившей впоследствии. Атрий освещала лампада, которую он зажег, чтобы рассеять мрак, усиливавший его страхи. Кассий Херея снял светильник с крюка, вбитого в стену, и, не сказав рабу ни слова, направился в комнаты преторианской охраны.
Держа лампаду над головой, он заглянул в первые два помещения и, наконец, вошел в третье, где увидел несколько человеческих фигур, неподвижно распростертых на земле. Сделав три или четыре шага вглубь этой комнаты, Херея почувствовал, что его ноги ступают по чему-то липкому, покрывавшему мозаичный пол. Тогда он опустил светильник и обнаружил, что стоит в луже густой, черной крови, следы которой широкими полосами тянулись к порогу. Вздрогнув от отвращения, трибун отпрыгнул туда, где заметил островок сухой поверхности. Там он поставил лампаду на землю и провел рукой по лбу. Затем осмотрелся и увидел три обезглавленных тела, беспорядочно сваленных в ближнем углу, рядом с головами. Два часа назад Кассий Херея уже видел эти головы. Они были насажены на германские пики, воткнутые посередине театральной арены. Все три принадлежали сенаторам Нонию Аспренату, Норбану Флакху и Публию Антею, погибшим от мечей германцев. Позже те отрубили их головы от туловищ и с триумфом отнесли в театр. В дальнем углу на полу лежал труп Луция. Кассий Херея встал на колени перед этим телом. В его груди между двумя краями рассеченной туники зияла глубокая рана. Старик молча припал к телу своего сына и несколько раз поцеловал его холодное, бескровное лицо.
Через какое-то время приглушенные рыдания нарушили мертвую тишину.
Кассий Херея долго и безутешно плакал, склонившись над каменным лицом сына. Потом поднялся, взял лампаду и, поставив ее возле трупа Луция, снова встал на колени. Глаза мертвеца были широко раскрыты, в неподвижных зрачках застыли страх и отчаяние. Трибун попробовал прикрыть веки Луция, но они не слушались его дрожавших пальцев, словно не желали избавлять отца-убийцу от этого ужасного предсмертного взгляда. Тогда Херея выпрямился и вытащил меч из ножен, но едва он приставил к своей груди острие, а рукоятью уперся в стену, как почувствовал, что на его правое плечо легла чья-то рука, и в тот же момент чей-то голос тихо произнес:
- Ты уже выполнил свой долг, раз хочешь покончить с собой?
Кассий резко обернулся и увидел Корнелия Сабина.
Несчастный отец опустил глаза, из которых еще текли слезы, и, ничего не ответив, потупил голову. - Ты уже выплатил весь свой долг? Смертью тирана куплена свобода? Ты сделал все, что мог и что должен был сделать для твоей родины?
- Во имя богов! - выдохнул Херея. - Я убил своего сына.
- Это верно: высота твоего самоотречения достойна самых древних времен нашего народа. Но неужели ты убил своего сына и не позволил спастись тирану только для того, чтобы увидеть, как империя переходит от Калигулы к Клавдию? Неужели ты думаешь, что у тебя не осталось никаких обязанностей в то время, как почти все центурии и когорты преторианцев в нашем лагере провозглашают императором этого отъевшегося борова, приходящегося дядей Германику?
Херея снова промолчал, и тогда Сабин добавил:
- Убери оружие и ступай за мной, чтобы придать силы свободным людям и пробудить души трусливых. Умереть ты еще успеешь.
Он заставил Кассия вложить меч в ножны и повлек его за собой, говоря:
- Я сразу понял, куда ты захочешь пойти и что захочешь сделать. Будь я на твоем месте, то после всего, что произошло, я бы тоже мог прийти к такому решению, если бы не нужно было завершать начатое. Вот я и последовал за тобой, чтобы помешать тебе выполнить то, что ты задумал.
С такими разговорами Сабин привел Херею на Форум, где в курии сенат уже давно обсуждал, как быть с неожиданными препятствиями, возникшими на пути к восстановлению Республики. Перед курией стояли две тысячи преторианцев из четырех когорт, которыми командовали Сабин, Херея, Папиний и Луп. Солдат окружали толпы клиентов и вооруженных патрициев, полных решимости отстоять древние порядки. На ассамблее сенаторов выступал консул Гней Сенций Сатурнин, произносивший речь о благородной любви к родине и свободе. На примере грабежей, учиненных Гаем, он доказывал, что единоличная власть губительна для достоинства каждого человека, ибо в этом случае все пороки правителя передаются народу. В лености и праздности римлян, обнаружившейся в последнее время, он обвинял прежде всего Гая Цезаря, успевшего разорить страну всего за четыре года. Консул говорил о необходимости вернуться к старым формам правления, когда волю диктовали не люди и их страсти, а обычаи и
справедливые законы. Поэтому, - убеждал Сатурнин, - сенаторам необходимо срочно принять декрет, назначающий почести всем, кто освободил их от тирании. В заключение он сказал, что первым такую славу заслужил Кассий Херея, который за свою доблесть и энергию достоин большего восхищения, чем Юний Брут и Кассий Лонгин, ибо они, убив Цезаря, спасли Рим от гражданской войны, а Кассий Херея, избавив родину от тирана, излечил ее от смертельной болезни [I].
К этим словам присоединились Минуциан, Помпедий и Валерий Азиатик, которые, правда, посетовали, что не смогут принять деятельного участия в почестях по случаю убийства Гая Цезаря [II].
Итак, сенат утвердил публичные мероприятия, призванные возвеличить благородный поступок Кассия Хереи. Однако, получив известия о мятеже среди преторианцев и о провозглашении ими нового императора, отцы города разошлись во мнениях, хотя все вместе решили оставаться в курии, чтобы проследить за дальнейшим развитием событий и пресечь гражданские беспорядки, если таковые начнутся.
