Таким образом, подтверждается структура того политического организма, который назван расплывчатым термином «славяне». «Славяне» в данном случае не славяне вообще, а только один союз племен, где во главе мелких племен стоят главы-раисы (князья), а над всем союзом стоит глава глав или князь князей, приравненный к падишаху, но имеющий свой титул — «свиет-малик». В самом это составном титуле «царя» явно ощущается и составной характер державы этого «царя». Он — князь над князьями отдельных племен; он — князь всего племенного союза Вятичей. Мы присутствуем здесь при зарождении феодальной иерархии: над князьями отдельных племен (которые в свою очередь властвуют над старейшинами родов) появляется высшая власть, князь князей, глава глав. К моменту появления феодальных отношений иерархия уже будет существовать, вырастая из недр племенного строя, не требуя обязательного «дарения» власти сверху, без бенефиция, без пожалования власти вассалам.
Специального рассмотрения требует второй титул «главы глав» — «свиет-малик», расшифрованный востоковедами, как «свиет» — царь, «свиет» — князь[394]. Ближайшую аналогию этому титулу мы находим в договоре Руси с Византией 911 г., где несколько раз упоминаются «светлые князи». Восточные записи сохранили даже фонетику русской титулатуры: слово «светлый» писалось через «ѣ», и произношение было близко к дифтонгу «ие»; так что титул «свиет-малик» очень точно передает русское «свѣт»-князь. Договор 911 г. заключен от имени
1) «великаго кънязя Русьскаго и от вьсех иже суть под рукою его свѣтьлых и великых къиязь и его великых бояр…»;
2) не должно быть никакой вины «от сущих под рукою наших къиязь светьлых…»;
3) «да храните такуже любъвь к кънязем нашим светьлым Русьскым и к вьсем, иже суть под рукою светьлаго кънязя нашего…»[395].
Здесь перед нами, во-первых, постоянное напоминание греческой стороне о том, что договор заключается не только от имени киевского князя, но и от всей совокупности его вассалов, от «светлых князей Русских», а во-вторых, здесь тоже очень четко обозначена феодальная иерархия, греки должны любить не только «великого князя Русского», не только его вассалов «светлых князей», но и всех тех, которые находятся под рукой каждого «светлого князя», что для того времени могло означать только князей племен, составивших союз под главенством общего «светлого князя», «свиет-малика» восточных источников.
Как мы видели выше (из формулы «се бо токмо словенеск язык в Руси»), киевскому князю, примерно за столетие до Олега, уже подчинялось пять или шесть племенных союзов. Олег после своего набега на Среднее Поднепровье собирал здесь дань с четырех союзов (885 г.); к моменту заключения договора их могло быть больше. Юридическая забота о светлых князьях, которые то и дело отпадали от Киева, свидетельствует о большой заинтересованности такого временного киевского князя, каким был Олег, в удовлетворении интересов всех звеньев той местной системы, во главе которой он оказался благодаря захвату Киева. А система эта давняя, корни ее уходят в эпоху наивысшего расцвета племенного строя, в эпоху интеграции мелких племен в союзы с последующим превращением их в феодальные княжества.
Драгоценные сведения Путешественника, видевшего племенной союз Вятичей под властью «падишаха» (именуемого вятичами светлым князем), связывают воедино иерархию князей 911 г. с политической ситуацией в одном из окраинных племенных союзов значительно более раннего времени (примерно начала IX в.), где светлый князь всех Вятичей (всей земли Вятичей) уже был сюзереном, «главою глав» племенных князей, «иже суть под рукою светлого князя».
Как видим, система вассалитета естественно вырастала из племенного строя и начала оформляться еще в пору интеграции племен. Ни о каких пожалованиях сверху ни в одном источнике нет и речи. Летописная фраза о князьях в разных городах, «под Олегом сущих», только об этом одном и говорит, что местные князья были подвластны киевскому князю, но ничем не намекает на пожалование. Единственное летописное упоминание о местных городских властях, поставленных князем, относится к 882 г., но и оно никоим образом не может быть истолковано как пожалование: «И приде (Олег) к Смольньску в Кривиче и прея град и посади мужь свои… и възя Любьчь и посади мужь свой». Завоеватель сажает своих управителей, посадников, но эти мужи не становятся князьями, а тем более светлыми князьями. Любеч был домениальиым замком, и наличие в нем княжеского коменданта естественно; в Смоленске был один из центров сбора дани, и княжий муж-распорядитель тоже был нужен там. Эта единственная фраза окончательно разграничивает управление в двух городах (в принципе и оно еще не бенефиций) и устойчивую систему соподчинения племен с их «главами» союзу в целом, его «главе глав». В рассказе Путешественника присутствует, однако, не только князь всех Вятичей, но и князья мелких племен, которых можно видеть в тех «правителях на окраинах его (падишаха) владений», к которым под надзор ссылают преступников (Ибн-Русте). Летопись тоже сохранила память о многих князьях, одновременно существовавших в пределах одного союза племен. Древляне, убив князя Игоря, отвечали его вдове, что «бяше бо мужь твои акы вълк, въсхыщая и грабя, а наши кънязи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю…»[396]. Древлянский князь Мал, сватавшийся за Ольгу, был, очевидно, «главою глав», «светлым князем» всего союза Древлян.
Не меньший интерес, чем «главы» и «глава глав» представляет сообщение о ежегодном объезде всех славян (Вятичей) своим «царем».
«Царь ежегодно объезжает их. И если у кого из них есть дочь, то царь берет по одному из ее платьев в год, а если сын, то также берет по одному из платьев в год. У кого же нет ни сына, ни дочери, тот дает по одному из платьев жены или рабыни в год» (Ибн-Русте).
Перед нами типичное полюдье подобное тому, которое так красочно и деловито описано византийским императором Константином Багрянородным применительно к Руси середины X в., по только значительно меньших масштабов — там речь пойдет о грандиозном объезде земель нескольких племенных союзов, здесь же — только об одном союзе Вятичей.
Помимо большого общерусского полюдья середины X в., мы знаем о полюдье несравненно меньшего масштаба по соседству с Вятичами, правда для значительно более позднего времени. В 1190 г. владимиросуздальский князь Всеволод Большое Гнездо совершал полюдье зимой. И по времени (февраль — начало марта), и по маршруту мы застаем лишь финальную стадию кругового объезда: Переяславль-Залесский (8 февраля), Ростов (25 февраля), Суздаль (10 марта), Владимир (16 марта)[397]. Полюдье сопровождалось сбором дани, судебным разбирательством на местах и двигалось неспешно. Средняя скорость — около 7–8 км с сутки[398].
Полюдье в земле Вятичей можно представить себе только предположительно. Рассуждая логически, оно должно было бы начинаться в столице, например, в Дедославле близ Тулы, затем вниз по Упе идти до Оки (близ Мценска), а далее — долгим путем вниз по течению магистральной реки вятичей — Оки — до самого конца вятических поселений на юго-востоке, до района Старой Рязани. Обратный путь на запад к Дедославлю — через Пронск, вверх по Проне. Такой воображаемый маршрут составил бы около 700 км и занял бы около трех зимних месяцев. К этому маршруту сходятся устья девяти притоков Оки, текущих со всех концов земли Вятичей. Между прочим, очерченный район является местом сосредоточения ранних монетных кладов IX–X вв.
В описании полюдья у вятичей некоторое недоумение вызывает то, что «царь» взимает дань «платьями». Б. Н. Заходер пояснил, что соответствующее слово могло означать вообще «подарок», «подношение»[399], но в данном случае едва ли его можно толковать так расширительно: подарок должен был бы идти от самого подданного, от главы семьи, а здесь дань перечислена по нисходящим степеням:
Платье дочери; платье сына; платье жены; платье рабыни.
Учитывая непременное присутствие пушнины как в составе дани («белая веверица», «черная куна» и др.), так и в составе экспорта (обобщенно «скора» — мех вообще), можно думать, что дань платьями подразумевала или реальную меховую одежду, что маловероятно, или же некое количество выделанного меха, потребное для изготовления какого-то условного вида одежды.
Беличья шкурка равна по площади 200–400 кв. см; на изготовление одежды из беличьего меха требуется около трех квадратных метров меха, что в среднем соответствует примерно 100 беличьим шкуркам. Это количество резко расходится с тем, что сообщают летописи о взимании дани пушниной: одна шкурка с одного «дыма» — двора. «Одежда», упоминаемая Ибн-Русте (если она меховая), такова, что требует сбора белок с целой сотни «дымов».
