Я кивнул.
— Так, не подумав, и брякнул — ничего, мол, не пожалею. На все готов. Даже душу продать…
С утра вдруг азарт появился. День раскачивался, другой, потом накатило. Вот какой пейзаж родился на холсте. Сюжет явно неземной, краски необычные. Светило голубовато-белое, широкое, сплюснутое снизу и сверху. Скалистый берег… Океанские волны бьют в прибрежные камни. Скалы красноватые — по-видимому, железа в них избыток, — морская ширь густо-красная. До вишневого примеса на горизонте… На берегу непонятное сооружение, домик или сарай. Подворье ясно очерчено изгородью, однако вокруг, по берегу, холмистая, обильная растительностью степь. Травы, знаете ли, напоминают колючую проволоку — такие вьющиеся, жесткие и стебли усыпаны крючковатыми шипами.
Я за день закончил пейзаж. Вижу, что закончил, а оторваться от полотна не могу — то в одном месте подправлю, то в другом. Сережа как-то сразу невзлюбил эту картину, назвал её «жутью», попросил смыть. Я ни в какую! Совсем голову от усердия потерял — решил, что вернулись прежние деньки, однако как ни понукал себя, больше ничего стоящего в голову не приходило. Волей-неволей возвращался к этому пейзажу… Ведь что-то подталкивало меня к точной передаче деталей, что-то водило рукой. Дело дошло до того, что спустя несколько дней нарисованная поверхность океана ожила, заволновалась. Я явственно ощутил грохот прибоя, дуновение ветра — запахи были какие-то чудные. Вернее, ошеломляло их сочетание…
Мы вернулись в вагон. Кривая усмешка застыла на лице Виктора Александровича.
— Как только мы с сыном вернулись в Снов, я навестил Рогулина. Он едва не выгнал меня, узнав, что я отважился вместе с Сережей навестить зону. Начал кричать, что я совсем разума лишился. И словно, эта, накаркал спустя две недели сын остался ночевать на даче. Ночью там случился пожар и все, нет больше Сережи.
— А картина? — после короткого молчания спросил я.
— Обнаружили в саду. Обгорела малость, а так в полном порядке. По-видимому, он её на подоконник в мансарде поставил. Но почему он сам в окно не выпрыгнул? — со злобным удивлением спросил Виктор Александрович. Что ему могло помешать?
Я пожал плечами. Очагов как-то сник.
— Уже скоро год, как нет Алеши. Мать до сих пор не верит, хотя и труп нашли, и группа крови, судя по экспертизе, сходится. Думаете, несчастный случай? — он искоса глянул на меня.
Я не ответил.
— Не сочтите меня за сумасшедшего, но и я тоже не верю. Рогулин посоветовал обратиться к вам. Я взываю к состраданию, у вас тоже два сына. Думаю, что заполучив этот браслет, вы сами сидите по уши в дерьме. Я не настаиваю, не предлагаю деньги, но если потребуется… Я никогда и никому не расскажу про вашу разборку с Бесом. Глупо связываться с группой, в которой запросто разгуливают огромные белые кошки. Я достаточно начитан и сметлив, чтобы не догадаться, что события, случившиеся в Москве в тридцатые годы, в момент посещения столицы неким Воландом, едва ли можно назвать полным вымыслом. Каждый внимательный читатель уверен, что в той старой истории есть рациональное зерно…
Он неожиданно подмигнул. Я потерял дар речи, он закурил уже прямо в вагоне и, ткнув сигаретой в окно, продолжил.
— Черный кот, белый кот. Чувствуете аналогию? Я же не прошу вернуть мне деньги за осетрину второй свежести. И квартира мне не нужна. Я, конечно, грешен, но не до такой степени, чтобы лишать меня последней надежды.
— Послушайте, давайте рассуждать здраво. Даже если все, что вы рассказали, правда; если в ваших, слишком далеко идущих предположениях есть крупица истины, то где искать вашего сына? В каких краях? В Якутии, где теперь снега повыше головы?
— Но вы же ездите под Калязин на рыбалку и там буквально исчезаете из поля зрения. Может, подледный улов в Якутии будет удачливее? Поездку я оплачу. Как вы не можете понять! Мне бы только узнать о его судьбе! Я ко всему готов. Пусть исчезновение Сережи — это происки нечистой силы, я и на это мракобесие согласен. Только скажите, что с ним случилось? Где его могила? Вы же эксперт!!
— Послушайте, если найден труп, если он идентифицирован, чем я-то могу помочь? У меня даже фотографии вашего сына нет.
— Есть, есть! — всплеснул руками Очагов. — Вот она, можете полюбоваться.
Я поднес снимок поближе, вгляделся…
На меня, эта, с фотографии смотрел Дружок.
Глава 5
Я не сказал ему ни да, ни нет. Попросил фотографию — Очагов охотно вручил мне снимок. Домашние уже спали, я расположился на кухне, поставил перед собой карточку.
Парнишка, эта, стоял в полный рост. Ветровка расстегнута, рубашка в полоску, джинсы. Десятиклассник… Голубоглазый… Взгляд осмысленный…
Ну что, Дружочек? Хозяин вновь достал меня? В тот самый момент, когда мы с Жорой добрались до разгадки свернутого в первичное яйцо Ковчега? Значит, фламатер здесь? В этом теперь не было сомнений. Он снова нанес удар. Не в меня он метил — это было ясно. То есть, не в меня конкретно, а в самое сокровенное, чем живет каждый из нас вне зависимости от гражданства, пола, национальности…
Великие планы строили мы с Властелином меча в отношении Ковчега. Овладей им, обвяжись волшебным поясом, и всякой дряни, терзающей землю, всякой нечисти, прорывающейся из недр Миров Возмездия скоро пришел бы конец. Власть над миром из области преданий, вымысла, стала бы реальной целью. Средством, с помощью которого хранители смогли бы установить на нашей бренной планете новый порядок, когда бы каждое существо, каждая травинка, букашка, зверек, люди наконец, почувствовали себя частью великой животворящей силы. Владея такой мощью, мы с легкостью защитили бы их от всяких бед, совладали со злом, наметили путь к совершенству. Это была обоюдоострая сила, я отчетливо понимал это. Сколько раз охочие до спасения человечества слабые людишки пытались построить царство Божие на земле…
Теперь эти рассуждения оказались не более, чем риторика. Человечишко, недоросток, десятикалссник смотрел на меня с любительской фотографии. Он попал в беду, он уже успел однажды умереть у меня на глазах. Теперь мне вновь предлагалась партия, в которой белые вынуждены были сражаться за спасение одной-единственной человеческой жизни, а черные боролись за власть над миром.
Слова, слова, слова!
Я вздохнул…
На следующий день, вечером позвонил Очагову и сообщил, что мне надо взглянуть на картину.
— Пожалуйста, — согласился Очагов. — Жена бережет её как зеницу ока. Спрятала на всякий случай, чтобы и со мной беды не приключилось. Можно прямо сейчас зайти ко мне.
Жена Виктора Александровича — красивая, молчаливая женщина средних лет — по-видимому, ждала меня. Поздоровавшись, она вопросительно глянула на мужа — тот в её присутствии как-то сразу обмяк, заулыбался, неопределенно пожал плечами. Сразу было видно, что им было хорошо вдвоем. Втроем, правда, было бы ещё лучше… Возможно, тогда из глаз Натальи Павловны исчезла бы пугливая настороженность, с какой она смотрела на меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
