Ей почти все так же плохо на похоронах Димки. Вечером она, Великанова и еще несколько одноклассников в мрачном настроении сидели на заднем дворе школы и пили пиво. Место смерти Димки было огорожено деревянными столбиками с красной ленточкой, и они старались туда не смотреть. Настя уныло глядела перед собой, и невесть откуда взявшийся Мартынов сочувственно сказал ей: «Ты так не переживай, подруга. Ты сейчас, как смерть, бледная. На-ка, дунь...» Он дат ей косяк, она автоматически взяла, сделала пару затяжек и закашлялась. Тут подскочила Великанова и сначала послала матом Мартынова с его косяком, а потом Настю. Настя слабо улыбнулась — Маринка такая смешная, когда ругается... Пока Великанова продолжала костить Мартынова на чем свет стоит, Настя нетвердой походкой ушла, и ноги сами приносят ее к месту, огороженному деревянными столбиками. Она какое-то время тупо смотрела в одну точку, а потом воздух вокруг нее начинает меняться, в нем возникают извилистые цветные линии. Они двигаются, переплетаются, и у них есть не только цвет и запах. У них есть нечто еще, что Настя не может назвать это ни одним известным ей словом. Она завороженно наблюдает этот калейдоскоп, а потом вдруг понимает его смысл и испуганно отступает назад.
К ней подошла Великанова. «Ты видишь это?» — спросила Настя. «Что?» — непонимающе сказала Великанова. Все понятно. Настя в который раз понимает одну вещь, которую потом тщательно старается забыть, — с ней что-то не так. Она не такая, как все. Наверное, она больная. И лучше об этом помолчать.
Потом Настя шла домой, и по дороге ее сопровождали эти цветные контуры, бешено крутящиеся в воздухе. Она и представить себе не могла, что вокруг может существовать такое разнообразие цветов, форм и запахов. Она пришла домой, махнула рукой отчиму... И застыла на пороге. Ее внутренности закручиваются в тугой узел, она бросилась в туалет, упала на колени и склонила голову над унитазом... Отчим сочувственно покашливал за дверью.
На следующее утро, пока отчим на работе, она смотрелась в зеркало и видела свои расширенные напуганные зрачки. Она пыталась убедить себя, что увиденное вчера было простой галлюцинацией, но...
Закусив палец, Настя начала вспоминать выпускной — от того момента, когда они с отчимом выходят из дома, и до встречи рассвета на бульваре. Настя помнила, что она изрядно задубела тогда, искала в толпе отчима или Димку, чтобы одолжить пиджак... Она не увидела ни того, ни другого.
В следующие несколько дней она лихорадочно размышляла, она надеялась, что виденные ею цветные контуры поблекнут в памяти, и тем самым будет доказана их нереальность... Но они остались столь же яркими и реальными, как и в ту ночь, когда она впервые их увидела.
Тогда Настя решилась на эксперимент. Она купила пачку сигарет, вышла в центр города, в сквер, села на лавочку и неумело закурила. Постепенно она справилась с дымом, осторожно впуская его внутрь себя и лишь изредка срываясь в кашель. Она выкурила сигарету, но ничего не произошло — ей лишь кажется, что контуры предметов и людей утратили свою четкость. Поразмыслив, Настя закурила вторую сигарету — теперь она более расслаблена, она откидывается на спинку лавочки...
И оно приходит. Настя испытала такое ощущение, как будто она стала воронкой, втягивающей в себя обилие картинок и звуков, причем секунду назад этих картинок и звуков она не видела. Секунду назад перед ней лишь мельтешили людские фигуры — кто вправо, кто влево... Теперь она видела не людей, а коконы из сотен цветных линий, причем каждый кокон сугубо индивидуален, каждый составлен из особого набора цветов... Что удивительно, Настя успевала запомнить каждый из этих наборов, и теперь она уже их не спутает один с другим. Разнятся не только наборы цветов, но и их интенсивность — громко разговаривающий по мобильному бизнесмен излучат нереально яркое свечение, а вот кокон шаркающего по асфальту пенсионера бледен, почти прозрачен...
И еще — человек проходит, но еще какое-то время в воздухе висит след от его цветового кокона. Чем ярче был кокон, тем дольше держался в воздухе след. Настя поняла, что это зависит от эмоционального состояния человека — обычно след растворяется быстро, но возбужденный, взволнованный человек оставляет после себя длинную полосу своего цветового набора. Человек, совершающий убийство, должно быть, переживает огромный стресс. Он оставляет после себя след, который продержится в воздухе сутки или даже несколько суток.
Именно такой след Настя видела на мести гибели Димки. А потом она видела совсем свежий цветовой след того же цветового набора. Того же человека.
Через пять-шесть минут Настины глаза больше не улавливают цветовых линий, они видят лишь обычных людей, обычные здания, обычные машины...
И тут ее тошнит, как и тогда, дома. Настя ожидала чего-то подобного. Это как расплата за то, что ей позволено заглянуть туда, куда никто другой заглянуть не может.
Эксперимент удался. И ей так плохо, как, наверное, не было никогда в жизни, включая день смерти матери. Потому что тогда источником зла был чужой человек. А теперь...
Она позвонила однокласснице, которая собиралась поступать на юридический факультет. Алена Левина — тот еще ботаник, она знает все учебники и все кодексы назубок.
Настя долго болтала с ней о всяких посторонних вещах — отвлекала от главного. И как бы между прочим:
— А вот есть такая статья — когда знаешь, кто совершил преступление, но не сообщаешь в милицию?
Алена на миг задумывалась, а потом называла номер статьи.
— Классно, — мрачно сказала Настя. — Это просто классно. И даже если этот преступник... Ну, например, твой... твой родственник?
Алена снова задумывается и говорит: это смотря какое преступление и какой родственник. С одной стороны, никто не обязан свидетельствовать против самого себя и ближайших родственников, но, с другой стороны...
Короче говоря — труба. Что с одной стороны, что с другой стороны.
Она собрала вещи и убежала на вокзал, думая, что никогда больше сюда не вернется и никогда никому не сможет рассказать то, что она поняла в ночь после похорон Димки.
Глава 41
Инга
1
А с ресторанным бизнесом придется завязать. Так подумал Мезенцев, когда они с Ингой вышли из кабинета. По пути им встретились Сева и Алик. Оба были неподвижны и молчаливы по причине пулевых ранений, несовместимых с жизнью.
— Алика можно было не трогать, — сказал Мезенцев. — Это все Севка воду мутил, прикидывался пай-мальчиком, а сам Тему Боксера нанял. Чтобы меня грохнуть и ресторан прибрать к рукам. Алик мог разве что сотню баксов из кассы стянуть. Не надо было Алика...
— Мне некогда было разбираться с твоим персоналом, — ответила Инга. — Мне просто не нужны свидетели. К тому же я не знаю, кто из них Алик, а кто Севка.
— То есть свидетелей ты не оставляешь, — задумчиво произнес Мезенцев.
— Как и все профессионалы.
Они вышли из ресторана на улицу. Инга поежилась, скрестила руки на груди. Мезенцев поймал себя на мысли, что хочет накинуть ей куртку на плечи. Полная шизофрения, которая однажды уже расплавила ему мозги — в Дагомысе. Хотя со стороны они вполне могли смотреться как обычная парочка, засидевшаяся в ресторане допоздна и теперь ждущая такси на пороге. Они могли бы быть обычными людьми, но что-то мешало им быть такими. Можно было сослаться на обстоятельства, но Мезенцеву почему-то казалось, что причины лежат ближе.
Вместо такси к порогу подъехал внушительных размеров «Сааб» с потушенными фарами.
— Мне будет спокойнее, — сказала Инга, сходя с крыльца к машине, — если ты отдашь мне свое оружие. На время.
— Мне будет спокойнее, если я тебе его не отдам, — сказал Мезенцев. — Я тут как-никак в меньшинстве. У вас организация, а я сам по себе.
— Но нам нет смысла тебя убивать. Потому что мертвый не скажет, где папка.
— Не будем спорить, — сказал Мезенцев. — Ствол будет при мне.
— Не будем спорить, — согласилась Инга, и тут же кто-то крепко двинул Мезенцеву по затылку.
2
Очнулся он на заднем сиденье «Сааба» с гудящей головой и слипшимися на затылке волосами. Шарить по карманам в поисках пистолета было просто смешно. Хорошо, что они хотя бы удостоили его заднего сиденья, а не запихнули в багажник — багажник у этого «Сааба» был как раз подходящий. Хотя нет, туда его не могли упрятать, ведь он должен был показывать дорогу.
Инга теперь сидела рядом с водителем, а Мезенцева подпирали с боков два каких-то хмурых парня. Мезенцева это задело даже больше, чем удар по башке, — со старым знакомым можно было и поприветливее обойтись. Инга же курила тонкую сигарету и не обращала на Мезенцева внимания. Ветер, прорываясь через приспущенное стекло, шевелил ее волосы, обнажая шею, которая даже теперь, после всего, что видел и знал Мезенцев, оставалась почти детской в своей уязвимости.
— Куда едем? — спросил водитель.
