– Какая?
– Я подумал, что – умер. Да, вот такая мысль пришла мне в голову, Павел Алексеевич!.. Иного объяснения тому, что я видел, ощущал, чувствовал, переживал, у меня тогда не было.
– Расскажите про небо. Что вы видели на нем?
– Да, кстати, это тоже любопытный и даже престранный момент. В какой-то момент небо… оно было яркого светло-голубого цвета… превратилось в огромный сегментированный экран.
– И?..
– И на этом вот необычном экране стали прокручивать кино…
– Кино?
– Запакованные ролики открывались один за другим, сливаясь в общую ленту, в общую картинку…
– И про что было это самое кино?
– Про всю мою прежнюю жизнь вплоть до того момента, когда я вошел в кафе «Энигма»… Знаете, не поручусь за точность собственного восприятия. Я и сейчас не смогу точно сказать: само ли это лазоревое небо, превратившееся в демонстрационный экран, перемещалось надо мной?.. Или же это я сам, мое тело, – или моя душа – паря над этим альпийским лугом, смещался от одного сегмента этого огромного «экрана» к другому, а затем к третьему, четвертому… и так далее. Не знаю, не знаю, – задумчиво сказал Логинов. – Как бы то ни было, я просмотрел… а, пожалуй, что, и пережил заново всю свою, в сущности, недолгую жизнь… И вот что еще интересно. Поначалу это движение – я его так воспринимал – было медленным. Но затем картинки стали открываться все с большей скоростью – так, словно кто-то регулировал процесс «раздачи», скроля с неравномерной скорость всю эту составленную из событийных роликов ленту моей жизни.
– И это все, что удалось вспомнить?
– Нет, не все, – после паузы сказал Логинов. – В какой-то момент случилось вот что… Меня перевернуло лицом к земле! А затем понесло по этому вот ровному, как стол, зеленому лугу к руслу реки… – Он вдруг усмехнулся. – Я уж было подумал, что река эта есть не что иное, как Стикс…[41] И что мне предстоит последнее в моей жизни путешествие в подземное царство, в царство мертвых Аид.
– Но перевозчик Харон на своей лодке так и не объявился?
– Произошло кое-что другое…
– Вам показали еще одно «кино»? Только на этот раз экраном служило уже не небо, а речная гладь?
Логинов бросил на него удивленный взгляд.
– Вы меня поражаете, Павел Алексеевич… Такое впечатление, что вы сами там побывали, в том необычном месте.
– Вы что-нибудь помните из того, что перед вами прокрутили в этой второй по счету ленте?
– Гм… Запомнилась только сцена казни… да и то фрагментами.
– Уточните, о каком времени идет речь? – требовательно произнес Редактор. – Это важно и для вас самого, и для меня!
Логинов посмотрел на него своими яркими синими глазами.
– Дело было в Риме… в год консульства Секста Юлия Цезаря и Луция Марция Филиппа. Вы, наверное, думаете, Павел Алексеевич, что я тронулся умом?
Павел Алексеевич помолчал немного; даже такому подготовленному человеку, как он, требовалось время, чтобы отыскать в памяти нужную информацию, сопоставить с только что прозвучавшими словами и сделать надлежащие выводы.
– Так, так… Имеем в вашем случае шестьсот шестьдесят третий год от основания Рима… – сказал он после паузы. – Итак, событие, о который вы обмолвились, имело место… или должна было произойти, в эпоху «республиканского» Рима…
– Это важно, по-вашему?
– Вы даже не представляете, как важны эти подробности!
– Девяносто первый год до нашей эры, – глухо сказал Логинов. – Я тоже умею считать, Павел Алексеевич.
– Где именно происходили эти события?
– Я уже сказал – в Риме!
– Точное место?!
– Где-то за Эсквилинскими воротами…
– Значит, все же не в самом городе, а в пригороде, за крепостной стеной?
– Да, вы правы. Но совсем невдалеке от Сервиевой стены…
– Чью именно казнь вы наблюдали? Вернее, чью казнь вам показали?
– Свою собственную, – глядя куда-то вдаль, сказал Логинов. – Там… в том месте, куда меня приволокли, было уже довольно много трупов. Некоторые тела были обезглавлены.
– Вы видели собственную смерть?
– Нет, – после паузы ответил Логинов. – Помню скользкий, залитый кровью низкий деревянный настил… Помню также рослого, атлетичного сложения римского воина… У меня связаны сзади руки… Он, схватив меня за предплечье, потащил на этот помост…
– Опишите, как выглядел воин? Что на нем было надето? Какие у него были доспехи, какое снаряжение?
– Лет ему двадцать пять… максимум – тридцать. Ростом под два метра… Очень силен – железную силу его пальцев я в тот момент ощутил на себе. На нем чешуйчатый панцирь «катафракта»… поножи… сам панцирь украшен наградными бляхами.
– Шлем?
– Шлем у него… – Логинов запнулся, вспоминая. – Шлем посеребрённый, с поперечным гребнем.
– Судя по вашему описанию, это не простой воин, не рядовой служака, но – центурион,[42] – озабоченно сказал Павел Алексеевич. – А что произошло далее, Дэн? Он втолкнул вас… или же втащил вас на этот окровавленный помост. И…
– Он извлек из ножен меч… это был короткий римский гладиус. – Логинов невольно коснулся рукой шеи. – А вот что было дальше, чем все закончилось, я не запомнил… Или же мне этого не показали.
Некоторое время они молчали. Павел Алексеевич прикидывал про себя, сколько еще времени у него есть в запасе, и что он еще должен сказать или сделать для того, чтобы помочь и этому парню, и самому себе, и еще многим другим людям, которые даже не подозревают о сгустившихся над их головами тучах. Что же касается Логинова, то он, судя по отстраненному выражению лица, мыслями своими витал где-то далеко.
– Значит, я все же урод, выродок, ненормальный… – сказал он вдруг глухим голосом. – Ну и как теперь с этим жить?
– Помилуйте, батюшка, что это вы на себя наговариваете?! Почему вы так отзываетесь о самом себе?
– А что, разве я не прав?
Павел Алексеевич усмехнулся.
– Может, прикажете и мне считать себя выродком или уродом?
– А вы-то тут при чем?!
Логинов покосился на стоящего рядом мужчину.
– Вы, конечно, странный… Только не обижайтесь, ладно? Но вы не выглядите ненормальным… в отличие от меня.
– Во-первых, не стану обижаться. Во-вторых… что еще можете обо мне сказать?
– Знаете, мне неловко. Мы с вами только недавно познакомились. Да и то, при весьма странных обстоятельствах.
– Вот именно, – Павел Алексеевич вновь усмехнулся краешком губ. – Не каждый день удается поймать за руку спеца, который взломал защиту крупнейшего московского датацентра и принялся разгонять суперкомп, входящий в дюжину самых мощных в мире… Что еще скажете обо мне?
– Ну… – Дэн смерил его взглядом. – Одеваетесь необычно… Прикид у вас мрачноватый… хотя и стильный, надо признать!
– Что еще?
– Еще странно то, что вы, хоть и слепой… простите…
– Ничего страшного, – Редактор снял свои круглые черные очки. – Как видите, у меня повреждены оба глаза.
– Вижу, – Логинов невольно передернул плечами, настолько неподвижными, жутковатыми, мертвыми казались глаза этого человека в черном. – Но ведь и вы, Павел Алексеевич, видите… не так ли?
– Так и есть, – спокойно сказал Редактор. – И если я вас вижу, Логинов… хотя и не так, совсем не так, как видят обычные люди… означает ли это, в свою очередь, что я «урод» или «выродок»?
– Простите, не хотел вас оскорблять. Тем более, указывать на ваш физический изъян.
– Не нужно извиняться. Вижу, вы пока еще не поняли, куда я клоню, Дэн…
– Пока не понял.
– Вы ведь не знаете, кто ваши настоящие родители, не так ли?
– И что из того, – хмуро сказал Логинов. – Вам-то какое до этого дело? Это моя личная жизнь!
– Ну так и я не знаю, кто мои настоящие родители… Меня ведь тоже, как и вас, воспитывали приемные родители. Кстати, это была бездетная пара… Они – люди научного склада, как в вашем случае.
– Даже так?.. – Логинов бросил на него удивленный взгляд. – Знаете, вы меня просто огорошили!..
– У нас очень похожие биографии. Не вот, чтобы совпадения были абсолютными… Этого нет, ибо различия имеются, и их – немало. Но и сходство есть несомненное. Во всяком случае, для меня.
– В чем, например?
– В свое время я тоже потерял девушку, которую любил… И я вбил себе в голову, что я должен что-то сделать…
– И что было дальше?
– Мной овладела навязчивая, маникальная мысль… в своем роде, сверхценная для меня идея…
– Идефикс? – пробормотал Дэн. – О, это мне знакомо.
– Да, верно, именно «идея-фикс»… Заключавшаяся в том, что нужно как-то вернуть ее, эту девушку к жизни.
