Должно было неизбежно настать время окончательного расхристианивания европейского мира, время всеобщего возвращения к древним забытым языческим культам, ибо только язычество способно в полной мере воплотить тайные бессознательные страхи коллективного начала перед неведомыми темными силами. Но именно германский фашизм, его идеология базировались на язычестве, отрицавшем всякое личностное начало и утверждавшем лишь власть безликой массы, слепо поклоняющейся одному жрецу или медиуму, напрямую связанному с этими тайными, темными силами.
Раз личность в этих условиях потеряла хоть какую-то значимость, и всесильным стал упомянутый уже закон больших чисел, то эта форма титанизма могла вдохновить любого окопного червя на самые фантастические мечтания, порожденные вконец искаженной психикой простого солдата, для которого массовая гибель товарищей стала повседневностью.
Французский траншейный перископ
Именно этот урок больших чисел, урок титанизма год за годом прекрасно усваивал капрал 16-го баварского резервного полка Адольф Гитлер. В своих письмах, адресованных другу, он не только рассказывал о присуждении ему очередной награды, но и о том, что потом станут называть «окопной правдой».
«Я не мог, к сожалению, спать, — откровенно признается будущий фюрер. — В четырех шагах от моей охапки соломы лежит мертвый конь. Судя по внешнему виду, он лежит здесь уже минимум две недели. Он уже наполовину разложился. Наконец, сразу за ним расположена немецкая батарея, и каждые 15 минут две мины пролетают над нашими головами в черную ночь. Сначала они летят с воем и шипением по воздуху, а потом вдали слышны два глухих удара. Каждый из нас прислушивается. Ведь это слышишь первый раз в жизни. И в то время, как мы, тихо перешептываясь, лежим там, тесно прижавшись друг к другу, и смотрим на звездное небо, вдали слышится какой-то шум, сначала далеко, потом все ближе и ближе начинает грохотать, и отдаленные залпы пушек становятся все чаще, пока в конце концов не превращаются в постоянный грохот. Каждый из нас вздрагивает. Говорят, англичане совершают одну из своих атак. Со страхом мы ожидаем худшего, не зная ничего о том, что, собственно, происходит. Но потом становится спокойнее, и наконец адский шум прекращается полностью, только наша батарея с грохотом выпускает в ночь каждые 15 минут свой железный привет. Утром мы видим огромную воронку от мины. Через пятнадцать минут мы в пути…
Мы ползем вперед до опушки леса. Над нами с воем и свистом проносятся пули и снаряды, в клочья разлетаются вокруг нас стволы деревьев и сучья. Потом снова разрываются мины на опушке леса, и кучи камней, земли и песка взметаются вверх, огромные деревья с корнями вырываются из земли, и все задыхаются в желто-зеленом, отвратительном, вонючем газе. Мы не можем лежать здесь вечно, и если уж нам суждено погибнуть, то уж лучше подальше отсюда…
Снова продвигаемся вперед. Я вскакиваю и бегу через луга и свекольные поля, перепрыгиваю через окопы, переползаю через проволоку и живую изгородь… Длинный окоп вижу перед собой, прыгаю в него, передо мной, сзади, слева и справа в окоп прыгают другие. Подо мной мертвые и раненые англичане. Теперь я понял, почему я прыгнул на что-то мягкое.
Мы начали атаку… Мы молниеносно продвинулись вперед по полям и после кровавого рукопашного боя выбили англичан одного за другим из окопа. Многие сдаются. Кто не сдается, того уничтожают. Мы очищаем окоп за окопом. Наконец мы добрались до большой дороги. Слева и справа от нас молодой лес. Итак, вперед, в лес. Доходим до места, где кончается лес и дальше идет открытая дорога. Слева — несколько усадеб, которые пока еще не заняты, и на нас обрушивается страшный огонь. Наши один за другим падают».
Когда начинаешь сопоставлять исторические факты, то первое, что бросается в глаза, так это случайность, или странное стечение обстоятельств, обладающих особым, почти мистическим значением. Создается впечатление, что в общем потоке исторического времени существуют провалы, сродни космическим черным дырам, где всякий здравый смысл отступает, а сама история сплетается тонкими женскими пальцами по воле невидимой капризной богини Судьбы. Как завяжется узелок, так и будет. И пусть гадают историки, что бы это все могло значить.
К таким провалам в общем историческом потоке времени можно отнести и следующий весьма примечательный эпизод. В ноябре 1980 года лондонский дом аукционов Сотби'с выставил на продажу за 70 000 марок в пересчете с фунтов стерлингов «Крест Виктория» бывшего британского ефрейтора Генри Тэнди, который утверждал, что он в окопной схватке один на один из жалости оставил в живых Гитлера в одном из сражений на Ипре. Генри Тэнди стало жалко «полуслепого, шатающегося, отравленного газом» будущего фюрера. Уже намного позднее бравый английский солдат узнал во всесильном диктаторе с характерными усиками и зачесом на левую сторону своего изможденного врага. Получается, что один ефрейтор мог спасти мир, но не сделал этого из соображений гуманности, а другой решил погубить этот мир и почти добился своей цели. Так в окопах Первой мировой, в буквальном смысле, сплелись судьбы всего человечества.
В ожидании атаки врага. Русский фронт
А пока солдаты убивали друг друга, не подозревая, что среди них находится будущий всесильный диктатор, штабная война продолжала набирать силу, и в декабре 1915 года был подготовлен проект плана боевых действий Антанты на следующий 1916 год. Союзники надеялись предпринять одновременное наступление как на Западе, так и на Востоке. Они рассчитывали также и на помощь Италии, которая вступила в войну в мае 1915 года на стороне Антанты.
Очень ярко описал траншейную войну Л. Д. Троцкий в своей статье «Траншея»:
«Несмотря на тяжелую артиллерию, аэропланы, телефоны, прожекторы, в этой затяжной и неподвижной войне ручные гранаты Густава-Адольфа и саперные работы Вобана дополняются, по меткой формуле «Figaro», нравами и картинами военного быта, почти что списанными с осады Трои.
Траншея тянется от Дюнкирхена до Бельфора. Она проползает по дюнам Фландрии, чернеющей полосой вьется по меловым пространствам Шампани, змеится в сосновых лесах Вогезов — линией в 800 километров. В этой щели скрывается французская армия, делающая усилия, чтобы устоять на месте. Французская траншея — не временный окоп, какие возводились не раз в разных местах и в разные моменты борьбы. Это решающая межа, малейшее передвижение которой в ту или другую сторону оплачивается неисчислимыми жертвами.
Когда затихает на секторе артиллерия, ничто не говорит о битве. Поле пустынно и мертво. Не видно солдат, не видно пушек. Ничто не говорит о том, что на этом небольшом пространстве идет своими таинственными путями жизнь нескольких тысяч человек. В черных норах сидят, спят, едят, перевязывают раны, умирают; по кулуарам или в соседних кустах передвигаются с места на место, — на поверхности ничего не видно и не слышно. Траншейная война есть прежде всего кровавая игра в прятки. Война кротов, столь противная «галльскому темпераменту»…
Лес после продолжительной артподготовки. Западный фронт
«Отвратительная свалка в подземелье навязана нам немцем», — жалуется и теперь еще подчас французская пресса. Но самобытность национального гения стерлась еще в одной области: французы сидят в траншеях, как немцы, как русские, как итальянцы. Траншея оказалась могущественнее «галльского темперамента».
Многие месяцы стоит траншея. Если бы знать, что в ней придется прожить так долго, ее бы сразу оборудовали иначе… А, может быть, и вовсе не хватило бы духу строить ее. Но предполагалось, что окопы — только пункты опоры для нового движения вперед. Их подправляли, постепенно обстраивали: укрепляли столбами, насыпали парапет, совершенствовали и маскировали бойницы. На оборудование шло все, что попадалось под руку: ствол дерева, ящик, мешки с землей, шинель убитого немца… Солдаты почти разучились относиться к траншее, как к временному убежищу. Они говорят о ней, как раньше о границе Франции, только понятие фронта для них гораздо более содержательно, ибо в нем — год борьбы и страданий.
Жизнь в траншеях стоит посредине между жизнью на «квартирах» второй линии (cantonnements) и между прямым боевым столкновением, атакой. Траншея дает солдату близкое соприкосновение с неприятелем. Даже когда нет вылазок, неприятель чувствуется непрерывно, в виде постоянной артиллерийской пальбы и ружейной стрельбы; часто слышатся немецкие голоса и шум подземных работ, иногда над парапетом подымается неприятельская голова, по вечерам раздается песня, нередко, особенно в разгар перестрелки или перед атакой, — ругательства и проклятия.
