Общее число евреев, спасенных поляками, оценивается по-разному, но никто не называет цифры меньшей, чем 100 тысяч человек. Стоит почитать, как по-доброму, даже любовно, пишут поляки про своих друзей-евреев [118; 119]. Интересно, издается ли что-то подобное в Израиле? Или оттуда несется только истеричный вой про поляков, сдавших нацистам всех «своих» евреев?
Общее число поляков, помогавших евреям, вряд ли когда-нибудь будет названо. На 1 января 1992 года из 9949 праведников мира поляков было 3558. То есть треть. Очевидно, что это — надводная часть айсберга. Далеко не обо всех героях вообще хоть что-то известно. Например, многие католические священники укрывали евреев (особенно детей) в монастырях. За это им угрожала смерть или отправка в лагерь уничтожения — и неизвестно, что страшнее. Но сами они считали свое поведение не подвигом, а естественным поступком христианина. Большинство этих приходских священников, монахов и монахинь были бы очень смущены, если бы их стали преувеличенно хвалить за такие поступки. На любом пьедестале эти люди, как правило, выходцы из простонародья, чувствовали бы себя крайне неуютно. Но общее число еврейских детишек, спасенных католическими священниками, превышает 20 000 человек.
Многие из этих ребятишек даже не помнили своих родителей или помнили их очень плохо. Все они были крещены, получили польские имена и тем самым были спрятаны от нацистов. И многие из них выросли поляками, в чем лично я не вижу совершенно никакой беды. Если кто-то. полагает, что им следовало умереть в газовых камерах, но не отречься от своего еврейства, пусть встанет и скажет; что ж, весьма интересно будет послушать.
Множество спасителей евреев осталось неизвестными просто в силу семейных причин: особенно если прятали еврейских детей, выдавая их за своих собственных. Один мой знакомый в Кракове (он просил его не называть) рассказал мне такую семейную историю… Старший брат его отца в 1943 году наблюдал очередной этап евреев, которых эсэсовцы гнали по улицам… Понятно, куда и зачем. В толпе смертников почти не было мужчин — женщины, множество детей, из которых самые маленькие еле могли идти. Как ни орали эсэсовцы, как ни лаяли собаки, дети 3–4 лет не могли двигаться быстро и ползли еле-еле.
Парень буквально прыгнул в этот этап, схватил первые два существа, до которых дотянулся, и закричал эсэсовцам:
— Что вы делаете! Это же мои сыновья! Вы убиваете польских детей!
Эсэсовец засмеялся и сказал:
— Ты хоть смотри, кого берешь. Это же девочки…
— Да! Да! Это мои дочки! Отдайте их мне!
И женщины, шедшие в толпе обреченных, стали тоже кричать:
— Мы знаем этого пана, это и правда его дети! Это ошибка, тут просто потеряны документы!
Эсэсовец опять засмеялся и велел:
— Ладно, забирай их. Но давай беги быстро и прими меры.
Парень не дал себя долго уговаривать и в тот же день «принял меры»: отнес девочек в костел. Священник тут же окрестил их и сделал соответствующие записи, выдал парню свидетельства о крещении — да еще такие, как будто девочек крестили два и три года назад. Что характерно — никто не донес. Отметим и это обстоятельство!
И еще отмечу поведение эсэсовца. Ему, этому многократному убийце евреев, по заслугам полагалось бы стать одновременно и праведником мира — ведь без него поляк никогда не смог бы спасти этих девочек. Такого же звания, по справедливости, должен удостоиться и комендант лагеря, выпустивший оттуда Павла. Парадокс? Абсурд? Что делать, такая была эта страшненькая эпоха. Если читателю хочется абсолютной ясности: вот «мы», вот «они», вот линия фронта между нами, ему следует взять другую книгу. Или Симонова, или Менахема Бегина, — у них все предельно ясно и сразу понятно, где «наши».
А в семье пана С.К., спасибо одному из этих эсэсовцев, появились две приемные сестры. Родителей они не помнили и до сих пор считают себя польками, а своего спасителя так и называют «папой». Сколько в Польше таких семей? Об этом знает только пан Бог.
Думаю, сказанного вполне достаточно для вывода: обвинять поляков в антисемитизме и неверно с точки зрения истории, и в высшей степени нечестно. Колоссальное испытание, шесть лет нацистской оккупации, вызвало к жизни очень… ну очень разные линии поведения. Разумеется, были среди поляков и самые настоящие преступники. Удивительно не это, восхищение и уважение к польскому народу вызывает то, что их было немного!
Но большинство поляков, независимо от склонности рассказывать национальные анекдоты, сделало на удивление симпатичный выбор. Шесть лет — срок, заметный даже в масштабах всей жизни, — поляки упорно старались жить по законам нормального общества, с его законами взаимовыручки. Многие люди, которым евреи совершенно не нравились, считали своим нравственным долгом спасать их. «Специфический польский парадокс: на оккупированной польской земле можно было одновременно быть антисемитом, героем антигитлеровского сопротивления и участником операций по спасению евреев», — писал пан Адам Михник в «Общей газете». Говоря откровенно — не вижу никакого парадокса. Любой человек, на глазах которого убивают детей, захочет их спасти, будет помогать беглецам из лагерей уничтожения и так далее. Не вижу в этом ничего ненормального для человеческой натуры.
Но если в стране живет народ, составляющий то ли 8 %, то ли 10 % населения, и у поляков есть некоторые основания считать, что этот народ хочет сокрушить законную польскую власть, установить что-то в духе того ужаса, что делается у восточного соседа… Естественно, они будут, спасая евреев от уничтожения, относиться к ним настороженно. Что в этом-то странного?
Только вот насчет антисемитов… Если бы поляки и правда были народом антисемитов, ни один польский еврей не дожил бы до конца войны. А вот он, факт: порядка миллиона польских евреев дожили до конца оккупации страны немецкими национал-социалистами. И еще то ли полмиллиона, то ли еще один миллион людей «смешанной крови». Все эти люди, независимо от своего собственного поведения, обязаны своей жизнью полякам.
Война и геноцид, крематории Освенцима и оккупация стали тем испытанием, которое выявило цену многому, — в том числе и нравственным качествам людей, и твердости их в догматах христианства.
Во Львове митрополит греко-католической церкви Андрей Шептицкий открыто выступил против геноцида. В 1942 году он написал послания лично Гитлеру и Гиммлеру (понятия не имею, дошли эти послания до них или не дошли) и обратился к прихожанам с пастырским посланием «Не убий!». В нем он прямо призывал спасать евреев в монастырях.
А в Словакии, в том же самом 1942 году, группа евреев во главе с раввином обратилась к местному католическому епископу: «Помогите! Нас угоняют на восток!» — «Вас не просто отправят на восток, — ответил епископ, — вы не просто умрете там от голода и болезней. Вас перебьют всех от мала до велика, женщин вместе с детьми, и это будет наказанием, которого вы заслужили за смерть нашего Господа и Спасителя».
Вот два священника, занимавших примерно одинаковое положение в иерархии, и каждый из них совершил выбор.
Если уж говорить о дорогах, которые мы выбираем, почему бы не отметить и множества выборов, совершенных самими евреями? Одни из них в 1939 году воевали на стороне государства, гражданами которого являлись. 32 216 евреев погибли в этой войне как солдаты; осеним себя крестным знамением. Пусть будет им пухом родная для них польская земля, и да будет Царствие небесное этим людям. Они сделали все, что было в их силах, для спасения своей родины и своего народа. Если крематории Майданека и Треблинки дымили — то именно они не имеют к этому никакого отношения.
Но как быть с другими? «Хуже обстоит дело с евреями. 80 % евреев искали избавления от службы в Войске Польском, говоря «сам за себя» [116, с. 69]. Эти люди не только дезертировали из армии в военное время (и тем заслужили смертную казнь по законам военного времени), не только предавали свою родину в час смертельной опасности, но и прямо помогали эсэсовцам прогнать свои этапы по улицам Кракова и Лодзи. Еврейская кровь — не только на эсэсовцах, но и на них.
Свой выбор сделали и евреи, работавшие в полиции в гетто, забивавшие своих сородичей в эшелоны, едущие на Освенцим.
Почему же идея коллективной вины, огульного обвинения поляков как народа-преступника, пустила такие глубокие корни? Может быть, это объясняет суждение учителя-еврея, который ездил с израильскими подростками в Польшу, чтобы показать им места, где жили их предки. И места, где погибли многие их родственники.
«Ассоциация с жертвами, соответственно, ставит очень выгодно их национальную нравственную позицию. Они в этой ассоциации могут принимать роль судьи: «Мы — жертвы, значит, мы можем судить. А есть немцы, поляки, в общем, плохие люди, которых мы можем осудить, а мы-то хорошие». Негативизм по отношению к полякам со стороны еврейских групп из Израиля. При том, что сами польские гиды — католики. Они испытывают большое чувство вины, совершено неосознанно, они не имели отношения к этим событиям. Плохо то, что школьники воспринимают все это как естественную вещь. Они это чувство вины переносят на конкретные народы, и это плохо» [120, с. 199].
