Произошло это после возвращения Виктории из Балтийска. На письменный стол Грибова легла копия письма, найденного среди развалин Кенигсберга.
Вероятно, есть какая-то закономерность в том, что оно найдено именно среди развалин.
Штурман «Летучего Голландца», наряду с другими фашистами, был повинен в разрушении своего родного города. Под конец войны действовал, как в бреду. Сослепу он наносил удары, не отдавая отчета в том, что каждый из ударов падает рикошетом на его близких.
И с монотонным, маниакальным упорством Венцель Ранке повторял и повторял свой припев: «Я жив!» Будто не только жену — себя самого старался уверить в этом.
Но Грибов сумел отбросить все лишнее — то есть личное. Письмо штурмана он прочел как штурман.
Словно бы процедил сквозь фильтр найденные в Балтийске листки, отжал из них ревнивые упреки и сентиментальные жалобы. На письменном столе остались лишь даты и факты.
Тайная деятельность «Летучего Голландца» была разносторонней. «Корабль мертвых», несомненно, участвовал в «торговле из-под полы», конвоируя английский никель. Но это было лишь одним из разделов его деятельности.
Он, несомненно, занимался не только экономической диверсией, но также и военной, политической, идеологической. Как морской бог Протей, беспрестанно менял обличье. Поэтому так трудно было понять, разгадать его.
То Цвишен готовился высадить в Ирландии организаторов восстания. То сопровождал транспорт с никелем. То принимал на борт какого-то «господина советника», которому поручено было «расшевелить этих финнов», — по-видимому, чтобы удержать от капитуляции.
Но во всех случаях Цвишен ввязывался лишь в крупную игру. «По маленькой» он не играл…
Факты и даты из письма Грибов сверил с другими имевшимися в его распоряжении сведениями. А затем «суммировал» выводы на небольшой, формата атласа, географической карте, которая всегда была под рукой.
Вскоре весь мировой океан испещрен красными зигзагами, короткими и длинными. Это след «Летучего Голландца». Иногда он пропадает, чтобы появиться через сотню, а то и тысячу миль. Да, едва различимый змеиный след, опоясавший весь земной шар…
Взяв за основу указания, мимоходом брошенные штурманом «Летучего Голландца», Грибов постарался восстановить прокладку курса. Ломаная тонкая линия как бы проступала меж строк. Так, при соответствующей обработке, возникает тайнопись, нанесенная на бумагу лимонным соком или раствором пирамидона.
Прежде всего Грибов положил на карту отрезок пути между Ирландией и Германией. Рядом проставил дату: «1940, июль». Он сумел установить, что ирландский экстремист, которого перебрасывали в Дублин, действительно существовал. Фамилия его была Райан. Но на подходе к цели он умер от сердечного припадка, что дало повод к вражде между Венцелем и Гейнцем.
Линия прокладки пробежала от Киркенеса до Гамбурга (дата — «1940, декабрь»). Сговор английских торговцев и немецких промышленников подтвержден в ряде мемуаров.
Изучение документов, переданных в распоряжение Грибова, помогло уточнить также назначение конвоя из пяти немецких подводных лодок, которые в 1942 году пересекли Тихий океан. («Помню ужасающее одиночество, — писал Венцель жене. — Значит, Атлантический, а не Тихий океан. В Тихом с нами было еще пять подлодок».)
Лодки доставляли из Японии важнейшее военно-стратегическое сырье, а именно кобальт. Он был остро необходим немецко-фашистским войскам на Восточном фронте. Но Япония еще не воевала с Советским Союзом. Во избежание огласки приходилось соблюдать особую осторожность.
А Цвишен был специалистом по таким «бесшумным» операциям. Поэтому он и находился в составе конвоя. Но, видимо, отстал от него где-то на полпути к Германии — Венцель исключил Атлантику из этого перехода.
Атлантику «Летучий» пересекал с другими целями, и, надо думать, неоднократно. Пространство между Европой и Южной Америкой можно почти сплошь заштриховать линией прокладки.
Как сказано в письме: «Наша подводная лодка выполняет назначение шприца, в котором содержится подбадривающее для этих фольксдойче. Впрочем, в шприце бывает и яд».
2
Но Грибов не сомневался в том, что «Летучий» действовал также у берегов Центральной Америки.
В одном документе в полнамека сказано о какой-то диверсии, подготовлявшейся в районе Панамского канала, по-видимому, о взрыве шлюзов. Кто должен был осуществить взрыв и почему не осуществил, так и не выяснено до сих пор. Однако Грибову не верилось, что Цвишен со своей командой мертвецов мог остаться в стороне от такой крупной военно-морской диверсии.
Впрочем, здесь начиналась уже область непроверенного. А в подобных случаях профессор делал прокладку осторожным пунктиром. Это означало как бы вопросительно-неуверенную интонацию.
Когда-то он пытался лаконично выразить смысл той или иной «раскладки». Сначала это была «Вува», «Вундерваффе», то есть секретное оружие, потом — «связной военных монополистов». Сейчас Грибову представляется наиболее исчерпывающим такое определение: «ход морским конем».
Да, каждая операция, в которой участвовал «Летучий Голландец», может быть названа: «ход морским конем».
Но самый свой замысловатый ход Цвишен готовился совершить под конец войны. И связано это было с так называемым «последним пассажиром».
Шарфюрер Бюркель, эсэсовский шофер, доставивший профессора Виттельсбаха из Кенигсберга в Пиллау, предполагал, что этим пассажиром был не кто иной, как сам Гитлер. Напротив, из письма Венцеля жене явствовало, что профессора вызывали к нему, к Венцелю, что подтвердила в своих показаниях и дочь профессора Виттельсбаха.
Однако это ничуть не поколебало предположение о том, что «Летучий Голландец» ждал в Пиллау Гитлера и готовился принять его на борт, чтобы доставить в новое тайное логово за океаном, на одном из притоков Амазонки.
Прорваться на запад из Балтийского моря в конце марта или начале апреля 1945 года не удалось, Цвишен докладывал об этом. Он ушел из Пиллау в шхеры. Но с «последним ли пассажиром» на борту или без него, вот в чем вопрос.
Соответственно поиски Летучего Голландца нужно было перенести из южной Балтики в восточную. И этим полагалось заняться теперь Шуре Ластикову. Он как бы принимал эстафету поисков у вдовы Шубина.
Вот почему прокладка курса, оббежав на карте весь земной шар, уперлась в конце концов в выборгские шхеры.
3
Что же может представлять из себя эта шхерная Винета?
Профессор ищет аналогий. Он знает, что под конец войны часть Германии ушла под землю. Туда «провалились» некоторые военные заводы, аэродромы, штабы, склады. Под Кенигсбергом, например, располагался второй, «подвальный», Кенигсберг, который был частично затоплен гитлеровцами перед капитуляцией.
Нечто подобное наблюдалось и в шхерах.
Когда-то Шубин шутил, что «гранит на Карельском перешейке изъеден саперами, как пень древоточцами».
В этой связи вспомнился случай на Аландах. О нем рассказал Грибову один из его учеников, который был членом Союзной Контрольной комиссии, проводившей в 1946 году демилитаризацию Аландских островов.
Работа подходила уже к концу. Воздвигнутые укрепления были взорваны или подготовлены к взрыву. Неожиданно в комнату, где заседала комиссия, вошел старый рыбак. Он не поздоровался, даже не назвал своей фамилии, положил на стол какую-то бумагу и так же безмолвно удалился. Участники комиссии с удивлением увидели, что на оставленной бумаге нанесена часть схемы укреплений. Рассмотрев ее, они убедились в том, что утаен большой склад оружия.
Офицеры отправились к указанному месту. Это был небольшой, почти не посещавшийся людьми остров, а их в Аландском архипелаге более шести тысяч. Глубоко в расщелине скалы запрятаны были ящики с автоматами, карабинами, разобранными пулеметами. Кто-то пытался укрыть тлеющие угольки войны, готовясь в будущем раздуть их.
Быть может, «Летучий Голландец» также спрятан в каком-то подводном гранитном гроте, где и ожидает нового трубного гласа?..
Грибов встал из-за стола и, подойдя к окну, приоткрыл фрамугу. Почти сразу в комнату ворвался бой часов.
То били куранты на каланче пожарной команды бывшей Адмиралтейской части, часы широкого дыхания и неторопливой, старомодной рассудительности.
Грибов привык к ним. Они были педантичны и напоминали о себе каждые пятнадцать минут. Сначала негромко отсчитывали: «раз, два, три», потом более внушительным, низким голосом говорили: «бам-м!».
Их бой похож был на перезвон колоколов, отдаленный, приглушенный, как бы идущий из-под воды… Почему именно из-под воды?
Вернувшись к письменному столу, Грибов задумался над этим неожиданно пришедшим сравнением. Оно связано с Винетой? Конечно. Сейчас все мысли связаны с Винетой.
