— Это что-то опасное? А как вы узнали, что это те самые журналы? А что за человек, у кого они были? Преступник? Ой, я боюсь...
— Не будем терять времени. На ваши вопросы, я, если бы и мог, все равно не имел бы права отвечать. Но мне известно пока не намного больше, чем вам. Пока... А вот вы на мои вопросы отвечайте и, по возможности, точно и подробно. Первый: когда появились эти журналы в поле вашего зрения? Сразу, как приехал муж?
— Да, он их выложил с пачкой других журналов и газет. Свежих, купил, пока домой шел. Но обратил мое внимание на этот. Интересно, говорит.
«Сименон, ясно, что интересно», — подумал Пеночкин, а вслух спросил:
— А где взял, ничего не сказал?
— А зачем? Мне и неинтересно. Принес и принес. Что это событие что ли какое? Ценность какая что ли? Почитали да выбросили...
— Понятно... Может, кто из товарищей по бригаде почитать дал?
— Не думаю. Там, как я поняла, охотников до чтения нет. Им бы выпить только...
— Ну, а что за люди? Где живут, чем занимаются, как зовут, возраст какой.
— Ничего не знаю. Тенгиз ничего о них не рассказывал. Бригадира, вроде, Аликом звать. Корреспондент еще какой-то, с работы за пьянку выгнанный. Но как звать, не знаю. И еще каких-то двое.
Выгнанного за пьянку корреспондента, пожалуй, можно будет найти. Даже в таком большом городе не так-то уж много подобных феноменов. Но ход размышлений следователя прервал лейтенант Петров. Похоже, он включился тоже, заинтригованный:
— Так ведь там, где они работали, им пришлось предъявлять паспорта. А уж денег-то без паспорта точно не выдадут... Наверняка все данные есть в бухгалтерии...
А ведь верно! Пеночкин с благодарностью глянул на Петрова.
— Хорошая мысль! Но где они работали? Это-то вы, думаю, знаете?
Женщина замялась.
— Да говорил Тенгиз, вроде...
— Ну как же, муж на целый отпуск уезжает, а вы даже не знаете куда? — и Пеночкин глянул на женщину с неприязнью: вот бабы, — лишь бы деньги мужик привез, а откуда — неважно. Где он их, каким способом заколачивает, роли не играет. Лишь бы побольше...
Но Зульфия вдруг встрепенулась:
— Ой, совсем забыла. Письмо Тенгиз ждал перед отъездом. Не дождался, велел переслать, как придет. И адрес оставил.
— Вот это дело! — вырвалось у Пеночкина. — И где же этот адрес? Дома поди?
— Сейчас посмотрю. Может, здесь где завалялся.
И она снова стала рыться в своей безразмерной сумке. Извлекла оттуда пачку бумаг, стала перебирать их, приговаривая: «Захватила на всякий случай кой-какие Тенгизовы бумажки...»
Этот поиск увенчался успехом. Что он даст, этот результат, для главного поиска — сказать трудно. Но Пеночкин впился в бумажку глазами с надеждой.
— Ну что ж, — пробормотал он, — сорок километров это не так уж и много...
О расстоянии он знал: ему приходилось бывать в обозначенном на бумажке населенном пункте.
Ничего не поделаешь: чтобы узнать адреса людей, живущих поблизости, которые ходят рядом, придется проделать эти сорок километров туда и обратно. Причем, срочно. Машину для такого дела начальство, конечно, разрешит взять. Надо идти договариваться.
— Решили ехать? — спросил Петров. — Возьмите и меня с собой. Как-никак мне ведь тоже поручено вести этот поиск.
— Согласен, — даже немного обрадовался Пеночкин.
* * *
Алик проснулся от настойчивого стука в дверь. Как-будто кто-то долбил прямо по мозгам. Собирая все печатные и непечатные проклятья, Алик пошел открывать. Интерьер в его комнате не изменился: на столе — пустые бутылки, стаканы, консервные банки, засохший хлеб... Натюрморт, не радующий глаз...
Нарушителем утреннего равновесия оказался Витек. Разноцветные его глаза от многодневного запоя были еще более разноцветными. Под левым, голубым, темнел совершенно безобразный фонарь.
— Ого, — прокомментировал это обстоятельство Алик, — в темноте на чей-то кулак налетел?
— А-а... Пусть не лезут. — Витек вошел в комнату и сел на продавленный стул. — Бугор, поправиться надо. Душа с меня вон...
Он дохнул чем-то мерзким, огненно-зловонным.
— Всем поправляться надо. А ты что же, бабки уже спустил?
— Да бабки есть, только где ж сейчас возьмешь по утрянке?
Алик не стал больше томить гостя и томиться сам. Он пошарил под кроватью и извлек на свет божий бутылку коньяка. После шабашки он перешел исключительно на коньяк, свой любимый напиток. Но, конечно, мог и отступить при случае от этого правила...
У Витька загорелись глаза. Даже лиловый его фонарь, казалось, стал испускать теплые инфракрасные лучи.
— А где наш кент заклятый, старый висельник Фадеич? — поинтересовался Алик, откупоривая бутылку.
— Вчера был жив. Но плох. Дорвался до своего любимого «Цитрусового»...
— Ниче, старпер выдающийся, у него печенка луженая, не то что у нас с тобой. Ну давай, чтобы... стоял, и бабки водились!
Они чокнулись и выпили по полстакана золотисто-рыжего напитка о трех звездочках. Витек залил свою дозу в нутро единым махом и занюхал «мануфактурой» — собственным рукавом. Алик цедил медленными глотками, наслаждаясь вкусом и ароматом.
— Ах... — крякнул он. — Хорошо, падла, пошел...
За стеной заиграл магнитофон.
— А вот и сервис. Музон. В самый кайф. Слышь, Витярик, будь другом, сваргань-ка чифиру по старой памяти.
— А где у тебя чай?
— Возьми в холодильнике. Черт бы все побрал! Чая в продаже не стало. Этот-то в буфете ресторанном у одной лахудры знакомой отцепил. Дожили, твою маму...
Витек извлек из холодильника пачку чая. Пустая кастрюлька стояла на холодильнике. Нашарил в кармане спички, пошел на кухню.
Так пускай же по кругу косяк,Наполняй же мозги желтым дымом...Как ты был, так ты будешь босяк,Не любимый, никем не любимый...
разрывался за стеной магнитофон.
«Чертовы песни у этого придурка. Все про одно и то же, — в размягченном мозгу Алика эта мысль возникла уже в который раз. Думая об этом, он стал не спеша одеваться. Составил в угол пустые бутылки — там уже скопилось изрядно всевозможной разнокалиберной стеклотары. На этом утренний туалет, равно как и уборка комнаты, были завершены.
Возвратился Витек, бережно неся кастрюльку с черным дымящимся пойлом.
— А-ах... Вкусно пахнет, — весь подобрался Алик, принюхиваясь. — Перелей в банку. Вон в ту, литровую.
Они стали пить чифир прямо из банки, крякая и отдуваясь, передавая по очереди банку друг другу.
Так глотай же коричневый яд,Чтобы сердце сильнее забилось,Чтобы горе, тоска и печальНу хоть на миг, хоть на время забылись... —
гнусаво выводил неведомый певец.
— Тоже вот, говорят, чиф — наркотик. — Алик глотнул из банки. — А по мне и хрен на него. Хорошо мне идет, нервы успокаивает. Особенно с «кониной».
