равно – честно делали свою работу. Мы свято верили, что от наших профессиональных качеств и знаний зависит чистота событий для истории. Мы были уверены, что правда – за нами… А на самом деле, нас всё глубже и глубже опускали в пучину событий, из которых выбраться никому и никогда уже не удастся. Правда, действительно, была за нами… Только это была наша правда, и почему-то с правдой других она не соприкасалась.
Именно нам повезло, потому что благодаря мудрости и жертвенности наших настоящих командиров мы не обагрили свои руки кровью людей из государства под названием Советский Союз. В нас стреляли, а мы, в обратку, – нет! Нас ненавидели, а мы любили всех, конечно, за исключением наших злейших врагов-капиталистов, и верили в справедливость наших поступков.
Теперь именно Розин показал пример и гражданской ответственности, и правил поведения, и сам принцип действий.
Так или иначе, это были великие шаги человека и гражданина нашей страны. Только таким самопожертвованием и риском можно было сейчас показать пример, чтобы народ продолжал верить в справедливость народной власти и не скатился в пучину гражданской войны. Он словно говорил: «Верьте нам, люди! Мы всегда будем на стороне закона и справедливости!»
Было понятно, что ни постановлений суда, ни каких-либо прокурорских бумаг не будет… Нашим начальникам отделов «Вымпела» и «Альфы» пришлось взять, таким образом, груз ответственности на себя, рискуя своими жизнями. Кроме того, рискуя своими званиями и карьерами, они впервые тогда начали разговор с руководством КГБ страны и республики о придании всем событиям законного статута.
Но все события в стране, приказы начальства и наши действия, пока, что называется, «доказывают обратное»: мы летим в пропасть! Это – неправильный путь. Интуитивно, с помощью чувств, неподвластных объяснениям, тем более тогда – в отсутствие осознания происходящего до конца, нам пришлось изменить его траекторию самим.
Правда, мы в своей истории уже имели и другой опыт решения межнациональных конфликтов. Мы все об этом хорошо знали. Это сталинский, жёсткий путь… Ну, так если идти им, то надо как минимум быть решительным и жёстким… Или даже жестоким! Таких приказов мы пока не получали. Наоборот, в распоряжениях руководства часто присутствовали нерешительность и неопределённость. А если бы было наоборот?
Вернувшись в Управление, на небольшом командирском совещании в своём отделе Инчаков сказал:
– Надо предложить, чтобы из офицеров ОУЦа, наших штабистов, была бы создана специальная группа для обработки информации, которая поступает от местных оперработников. Без решения этой группы и отработки ею плана мероприятий никуда не выезжать! Надо сократить эту суету и метания по городу. Надо систематизировать и заняться плановой отработкой и территории, и объектов…
Все до одного поддержали это предложение. А Розин взялся довести его до руководства.
* * *
В этот день, ближе к вечеру, мы в третий раз выехали на штурм Дома культуры завода Шмидта!
Когда наши автобусы шли по уже неплохо изученной нами дороге в направлении проведения «супер» – операции, в автобусе стоял такой настрой, как будто бы нас везут… на какое-то невиданное представление:
– Это просто дикость какая-то! Цирк уехал, а клоуны остались! – шумели одни.
– Третий раз едем в Дом культуры! Интересно, что там могло измениться за эти несколько часов? – говорили другие.
– Если бы кто-то со стороны снял бы нас на плёнку, получилась бы лучшая в мире кинокомедия… Штурм пустого, заколдованного дворца…
– Штурм пространства из ничего…
– Чёрной дыры… Лишь бы нас туда не засосало!
При виде автобусов два вечных старика у входа встали и любезно стали приветствовать наше очередное стремительное нашествие на их здание. Несмотря на комичность происходящего, план штурма соблюдался в деталях. Стремительность, скорость, напор и уверенность. Сейчас это, правда, напоминало, некое учебно-тренировочное занятие на полигоне. На этот раз все двери были предусмотрительно открыты хозяевами клуба, и мы, не задерживаясь, осмотрев помещение, стали докладывать руководству в Центр «об успешно проведённой операции».
Разговаривать с директором Дома культуры я не смог и специально выбирал маршруты движения по зданию так, чтобы не встретиться с ним.
Получалось, чем больше мы метались по городу, тем больше сторонников появлялось у этого фронта, тем смешнее и беспомощнее выглядели потуги силовиков в поисках решения проблемы. Для себя я решил: «Главное – ни в кого не стрелять. Здесь, в городе, с нашей стороны не должно быть ни единого выстрела…» У нас начало появляться ощущение, что партийные органы и власть в сегодняшней ситуации вообще не знали, как поступить. Находясь в самом центре событий, мы не видели и не чувствовали «руководящей силы» партии. Что: их в городе нет? Есть только мы, которые не очень знают, что делать. И задач, чтобы разобраться в ситуации, нам не ставят. Даже намёка не дают, спросив: «А что вы думаете по этому поводу?»
Нас успешно используют в беге на неизвестную дистанцию с такой интенсивностью, что времени даже оглянуться вокруг не хватает. Нам никто и не ставил задачу разобраться в происходящем и высказать своё мнение. Нас погрузили на самолёты и привезли сюда. А может быть, правильнее и важнее было бы поставить задачу не побегать с устрашающим видом по городу, а послать наше подразделение вглубь происходящих событий с целью разобраться в процессах и отрегулировать внутреннюю составляющую диспозиции организаторов националистических выступлений и в Армении, и здесь, в Азербайджане. И надо было это делать ещё тогда, в прошлом, или даже позапрошлом году, или хотя бы той осенью… Мы ведь считаемся разведкой специального назначения. Куда уж более специальная ситуация! Ведь в других странах мира мы способны были решать такие проблемы. Почему же здесь мы всего лишь «автоматчики»? А может быть, сегодняшние руководители не знают, кто мы такие? Может быть, нас считают таким же подразделением внутренних войск или милиции «для проведения арестов». Только это аресты более значимых преступников? Чушь и ерунда. Они знают, кто мы.
Даже наша психологическая готовность для решения поставленных задач была им известна. А она была заточена только на победу. Жертвенность каждого офицера – и «Вымпела», и «Альфы» – была на уровне, граничащем с безрассудством и сумасшествием. Меня просто поразил случай, произошедший всего пятью днями ранее, когда наш Юрий Игнатьевич Инчаков неожиданно свалился с высокой температурой. Жар был такой, что он лежал на сцене актового зала за кулисами этого огромного помещения, заботливо укрытый тремя лётными куртками: своей, моей и Кшнякина. Наш Юра нешуточно заболел.
Почему в актовом зале? Да потому, что первоначально весь наш отдел поместили здесь. Мы с Юрой выбрали место за кулисами и устроили свои спальные места в свалке
