— Вы ничего не путаете, кавалер? — спросил Ульрих на сей раз с искренним удивлением.
— Я цитирую его столь же точно, как следует цитировать Библию, да простит мне Господь столь нескромное сравнение. Он сказал: «…к сожалению, миром…» — это дословно.
— А может быть, он все же оговорился? — предположил Альберт. — Перепутал две части фразы? Допустим, он хотел сказать, что не осудит вас, если поединка не будет, и не осудит также, если он, к сожалению, состоится?!
— Вряд ли, — покачал головой де Ферран, — я пять лет исполняю поручения его светлости и могу поклясться, что он никогда не путался в словах. Что же касается меня, то я, господа, также никогда не перевирал ни слова в приказах, которые его светлость изволил передавать через меня.
— Тогда следует предположить, что маркграфа с какой-то стороны устраивает этот бой? — заметил Альберт.
— Точнее, — поправил де Ферран, — это значит, что он его устраивает с любой стороны.
— Как это понимать? — нервно спросил Ульрих.
— Вот этого я в точности не знаю, да и если бы знал, не сказал, потому что такого проступка маркграф мне и впрямь не простил бы. Одним словом, господа, одному из вас необходимо отказаться от прав на замок, и, разумеется, маркграф предпочтет, чтоб это были вы, мессир Ульрих.
— А как думаете лично вы, кавалер?
— Разве я не начал эту беседу с того, что предложил вам отказаться?
— Меня интересует все же, почему вы адресуете свое предложение именно мне, если действуете не в интересах маркграфа?
— Мессир Ульрих, вы лично мне очень симпатичны. Я был бы очень огорчен, узнав, что с вами вследствие вашей недальновидности произошло что-нибудь непредвиденное…
— Недурно! Звучит почти как угроза, не правда ли?
— Мне не хочется быть излишне откровенным, мессир Ульрих, но вам я все же скажу: если даже предположить, что вы каким-то образом убедите племянника отказаться от прав на замок без боя, то у вас будет мало шансов вступить во владение.
— Ого! — воскликнул Ульрих. — Значит, что-то или кто-то помешает мне это сделать? Не так ли?
— Есть некоторые обстоятельства, о которых я, как верный вассал его светлости, обязан молчать даже под пыткой…
— Вообще говоря, вы уже сообщили достаточно, чтобы маркграф мог усомниться в вашей преданности… — испытующе глядя на де Феррана, произнес Ульрих.
— Ну что вы! — спокойно улыбнулся де Ферран. — Я не сказал и не сделал ничего, наносящего ущерб маркграфу, скорее наоборот… Кстати, у вас не появилось желания уладить дело миром, это, поверьте, намного продлило бы ваше…
— …Земное существование? — досказал Ульрих с понимающей улыбкой. — Нет, пока я такого желания не испытываю, но не исключено, что со временем оно придет…
— Господь наставляет вас на правильный путь, мессир Ульрих! — сказал де Ферран, поднимаясь из-за стола. — Позвольте мне осушить этот кубок за здоровье графа Альберта де Шато-д’Ора, вассала его светлости маркграфа!
Де Ферран выпил при гробовой тишине зала. Все понимали, что это было донельзя оскорбительно для Ульриха, да и для Альберта тоже.
Тишину разорвал громовой бас Жана де Бриенна, в подпитии большого задиры:
— Вы, кавалер, не рыцарь, а холуй маркграфа!
— Барон, — вежливо поклонился де Ферран, — считать ли вашу оценку достойной того, чтобы о ней узнал его светлость?
— Его оценка относится не к его светлости, а к вам, сударь! — сказал Альберт. — Считаю своим долгом попросить вас освободить наше общество от своего присутствия… Полагаю, вы спокойно доберетесь до Визенфурта, если вовремя воспользуетесь моим советом.
— В таком случае позвольте откланяться! — поклонился де Ферран и, четко печатая шаги и звеня шпорами, вышел из зала в сопровождении оруженосца.
— Ну и пройдоха! — сказал Альберт. — Но, по-моему, он искренен. И ничего плохого маркграфу не сделал…
— И не сделает! — усмехнулся Ульрих. — Более того, вся эта болтовня велась по приказу маркграфа. Просто меня хотят запугать, а вас сделать более жестким в своем убеждении не отдавать замок без боя…
— Ну, меня жестче не сделаешь, — сказал Альберт, горстями запихивая в рот квашеную капусту, — да и вас запугать трудновато, мессир Ульрих!
— Вот тут вы не правы, — заявил Ульрих, — я всегда боюсь непонятного. По мне, уж лучше встать одному против пяти бойцов, силу которых я знаю, чем выйти одни на одни против совершенно незнакомого противника…
— Ну, мою-то силу вы вчера видели, — улыбнулся Альберт. — А вот вашу я знаю только понаслышке.
— Не советую вам испытать ее на практике, дорогой племянник. Я стар, но кое-что еще умею. А из вас может получиться прекрасный воин… если наш бой этому не помешает.
— Значит ли это, что сейчас я еще не противник для вас?
— Если откровенно, без обиды — то да.
— Что же, пасть от вашей руки не меньшая честь, чем победить вас! — с кривой усмешкой произнес Альберт.
— Не шутите со смертью, мессир Альберт. Вы слишком молоды, вам еще жить да жить! Насколько я помню, у вас через неделю свадьба…
— Да, — краснея, сказал Альберт, — верно… И тем не менее я не боюсь умереть. Я всегда мечтал умереть как мужчина, в открытом ристалище, в битве с сильнейшим противником, а не на пуховой кровати, под причитание наследников, готовых вцепиться друг другу в глотки…
— Мне в юности хотелось только одного — побеждать! — Ульрих тронул седую бороду. — И я побеждал, черт побери! Франческо, вина!
Осушив поданную ему здоровенную чару, Ульрих закусил моченым яблочком и сказал сердито:
— Все Шато-д’Оры не боялись смерти. Мой отец, а ваш дед, мессир Альберт, мир праху его, выехал против маркграфа, будучи убежденным, что погибнет, — и погиб. Ваш отец, Гаспар де Шато-д’Ор, мой несчастный брат, с пятнадцатью латниками пошел в атаку на пятьсот лучников маркграфа. Марко был среди этих лучников, он помнит… Люди Гаспара после первого же залпа получили по десять-пятнадцать стрел… Ваши дед и отец умерли за то, чтобы наш род всегда был господином в своих вотчинах, а не управляющим у маркграфа… Шато-д’Оры могли быть вассалами только у самого короля! — Ульрих хватил кулаком по столу, опрокинув кувшин с вином и едва не облив при этом Клеменцию. Подхватив кувшин, Ульрих поднес его к губам, и рубиновый напиток искристой струей с бульканьем полился в его луженую глотку…
— Так вот! — сказал он, осушив кувшин до дна. — За то же самое пойду в бой и я, хоть сейчас, хоть через неделю! А вы, сударь, племянник мой, за что вы пойдете в бой? За право быть вассалом у маркграфа?
