Тотчас разосланы были записки старшим начальникам двух упомянутых выше групп, которые мы переименовали в правую и левую колонны: перейти в наступление на ст. Пелагиада правой колонне – вдоль той же балки с ручьем, левой – вдоль железной дороги. Движение начато исполнением, когда сумерки уже спустились на землю. Откуда-то поступили сведения, что на одной из железнодорожных будок, по счету 2-й или 3-й от ст. Пелагиада к нам, идет пьянство каких-то большевистских командиров и что впереди нее лишь небольшая их передовая часть.
Двинулись вперед. В полутемноте подошли к будке, а в следующей, в двух верстах, по упомянутым только что сведениям, должны были быть уже большевики. Помню, в этот момент с тыла кто-то привез страшно обрадовавшее тогда нас известие, что в Новороссийск прибыли союзники. Весть эта мигом облетела всех и еще сильнее подняла настроение. Особенно возликовали изголодавшиеся по снарядам батареи, когда им сказали, что теперь они будут стрелять, сколько душа пожелает. Под это известие две легкие батареи тут же у будки снялись с передков и в полной уже темноте открыли неистовую стрельбу по следующей железнодорожной будке, с какой наводкой – я уже и не знаю. Только стрельба эта произвела на всех необычайно бодрящее впечатление, а на противника, если он там, действительно, был, вероятно, ошеломляющее. Пехота наша продвинулась дальше к Пелагиаде, противника не встретив: то ли он исчез под влиянием нашего необычного наступление, то ли – еще ранее, под влиянием подхода конницы генерала Врангеля с их левого фланга и тыла. Вернее – последнее.
Так мы и заночевали. Штаб – в будке. Наутро мы предполагали продолжить наступление. Включили телефон в линию, чтобы говорить со ст. Рыздвяная, штабом генерала Боровского. Часов в 10 – еще никто не ложился спать, сидели и оживленно беседовали по поводу прибытия союзников и возможных благоприятных перспективах – вдруг вызов по телефону: «Откуда?» «Монастырь под Ставрополем!.. Штаб генерала Врангеля!..» Мы так и присели, что называется, от обалдения. От имени генерала Врангеля сообщалось, что его войсками Ставрополь взят и что он просит начальника 3-й дивизии немедленно прислать ему пехотную части для упрочения занятия города. Мы ответили о своем положении и сообщили, что будет сейчас же выслан «слабый числом, но сильный духом доблестный Самурский полк». Последний и в самом деле после всех боев под Татарка – Ставрополь насчитывал в своих рядах не более 300 штыков. Но дух в нем был бодр, как, пожалуй, ни в одной из прочих частей дивизии. Вот вам и солдатский полк с группой старых самурцев, офицеров настоящего 83-го Самурского полка!
Ночью же полк был отправлен, и к утру он был уже в монастыре, к полному удовлетворению штаба генерала Врангеля, который был нам признателен за наш благородный жест: разбитая дивизия после целого дня отступления при первой же просьбе соседа в не выясненной еще для себя обстановке выделает в помощь своему победоносному соседу на решительный пункт треть своих сил.
Самурский полк 1-го и 2-го оказал 1-й конной дивизии генерала Врангеля очень большую услугу. Противник еще был в городе, а у вокзала пытался контратаками снова овладеть им, но доблестные самурцы отразили все атаки противника и совместно с частями 1-го Кубанского стрелкового полка 2 ноября совершенно очистили город от большевиков.
1 ноября мы заняли ст. Пелагиада и с. Михайловское. Противника до обеда нигде обнаружено не было. 2-й офицерский полк занял с. Михайловское и даже выдвинулся вперед дальше на высоту, восточнее его. Части 2-й дивизии были левее, в районе селения Пелагиада. Мы со штабом снова (который уже раз!) были на ст. Пелагиада[267].
После полудня показался и противник. Весь горизонт, примерно на фронте Пелагиада – Михайловская покрыт был непрерывной цепью противника. Она двигалась в западном и юго-западном направлении, на сс. Пелагиада и Михайловское. Долго, до вечера, с крыши одного полуразрушенного строения у ст. Пелагиада мы наблюдали за движением большевиков. Их цепям, казался, счету не было, не видно было им ни конца, ни края, как говорится. Наши силы сравнительно с ними представлялись жалкой горстью. На горизонте же за пехотой против с. Михайловское появилась было неприятельская батарея. Однако после нескольких очень удачных выстрелов нашей мортирной она поспешно куда-то скрылась к востоку. До позднего вечера цепи противника все двигались медленно, временами подаваясь вправо (по нашей руке). К сумеркам часть их вошла в северную окраину с. Михайловское, там же появился и автомобиль с пулеметами. До темноты все же наши части держались в Михайловском и восточнее его, а потом, во избежание неожиданных сюрпризов ночью в огромном селении, были отведены назад к ст. Пелагиада. Боевых столкновений в этот день никаких у нас не было. Ночевали мы на будке, 1-й от станции, в двух верстах к северу-западу. На этой будке мы уже бывали ранее. Вообще все будки от ст. Пелагиада и почти до ст. Рыздвяная хорошо были нами «изучены».
Ночь прошла спокойно. Наст упивший день у нас ничем не ознаменовался особенным. Противник, заняв окончательно Михайловское, распространился своим левым флангом почти до железной дороги. Днем он здесь был сбит нашим огнем и поспешно несколько откинулся назад. Больше оживления было на фронте 2-й дивизии. Здесь большевики сильно нажимали на наши слабые части в с. Пелагиада и потеснили их.
В ночь на 3-е мы неожиданно получили приказ от генерала Боровского – 2-й и 3-й дивизиям отойти на отдых: первой – в с. Михайловское, второй – в ст. Рождественскую. Ночью же мы уже были в знакомой нам станице. Отход наш, хотя и не вынужденный, был все же неприятен. Оставалось какое-то чувство неудовлетворенности. Но, когда мы добрались до спокойного отдыха в кроватях, «физика» взяла свое.
Животное довольство, кажется, поглотило все остальные чувства.
Наутро 3-го к нам прибыл назначенный заместителем полковника Дроздовского генерал Май-Маевский[268], который и вступил во временное командование 3-й дивизией. Впервые я услышал о Май-Маевском и увидел его. Наружностью своей он, выражаясь мягко, никак не мог привлечь в свою пользу. Среднего роста толстая и неуклюжая до безобразия фигура с посаженной на ней без шеи головой. Лицо большое, некрасивое, рябоватое, большое, с длинным носом и маленькими неопределенного цвета, умными и хитрыми глазками, с некоторым выражением добродушия! Вот приблизительный портрет, запечатлевшийся в моей памяти, этого генерала, игравшего впоследствии крупную роль и кончившего ее бесславно. Быстро довольно Май-Маевский стал вникать во все стороны положения дивизии и осваиваться со всем, что сюда относилось. Первое впечатление было, что 3-я дивизия получила умного начальника. И в самом деле, в значительном уме и опытности ему нельзя было отказать. По натуре это был большой барин, любивший, видимо, себя усладить в жизни. Во всяком случае, первое, что бросилось нам в глаза, это способность его хорошо и обильно пожрать. Аппетитом обладал всегда завидным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
