В таком же костюме, сверкающем золотом и серебром, во главе своего блестящего отряда ехал верхом на рослом, красивом и горячем коне изящный маркиз Монсерратский. Высокий султан, торчавший кверху и составленный из перьев снежной белизны, прикреплялся к высокой феске бриллиантовым аграфом. Его горделивый и ретивый конь гарцевал под ним, постоянно порываясь взвиться на дыбы, фыркал, косил глаза и в каждом движении проявлял свою горячую кровь. Только очень искусный наездник мог управлять этим нервным и капризным животным. Таким и являлся маркиз, который, держа в одной руке поводья, а в другой жезл военачальника, казалось, не обращал внимания на коня, хотя и заставлял его подчиняться своей воле. Однако этот самоуверенный, импозантный вид маркиза и его власть как вождя были скорее показными. Рядом с маркизом на спокойном иноходце ехал низкорослый старикашка с бритой инквизиторской физиономией, одетый во все черное. Этот жалкий и тщедушный всадник, представлявший такой контраст с великолепным маркизом, был одним из депутатов Венецианской республики, посылаемым в стан крестоносцев для наблюдения за действиями военачальников, которым она вверяла свои войска. Вместе с тем это был главный, хотя и неофициальный агент по политическим и торговым делам республики и ее шпион.
Маркиз Конрад Монсерратский, потворствуя всем слабостям короля Ричарда, успел до известной степени снискать его расположение к себе. Лишь только он подъехал к подножию холма Святого Георгия и уже собирался приветствовать короля и английское знамя, как король, выдвинувшись несколько вперед, воскликнул:
– А, это вы, маркиз Монсерратский, во главе ваших лихих страдиотов и, как всегда, в сопровождении своей мрачной тени! Встречая вас вместе, я всегда в затруднении – кого из вас считать военачальником.
Любезная улыбка заиграла на устах маркиза Монсерратского, но не успел он ответить любезностью на полушутливый тон приветствия короля Ричарда, как Росваль яростно бросился со своего места, порвав поводок. Чуткое животное стремительно кинулось на гарцевавшего пышного маркиза, вскочило на его коня, схватило всадника за горло и стащило с седла.
Нарядный красавец скатился на песок, его феска слетела с головы, а испытанный конь бешеными скачками помчался в лагерь.
– А-а, собака напала на след зверя! – воскликнул король Ричард. – Она не ошиблась, я ручаюсь. Клянусь святым Георгием, она ловко вцепилась в златорогого оленя!
– Однако оттащи ее, – обратился Ричард к нубийцу, – чего доброго, она придушит этого титулованного негодяя.
Не без труда оттащил мнимый нубиец своего пса. Рассвирепевшее животное, схваченное и удерживаемое сильной рукой за ошейник, продолжало, яростно рыча, вырываться, чтобы свести окончательные счеты со своим врагом. Тем временем на месте происшествия собралась целая толпа зрителей, преимущественно страдиотов-офицеров и лиц из свиты маркиза Монсерратского. Увидев своего предводителя в таком весьма неприятном, постыдном положении, они, подняв его с земли, разразились яростными криками:
– Изрубить на куски раба и его пса!
В ответ на их требования раздался грозный и могучий голос короля Ричарда, покрывший их бешеные крики:
– Ни с места! Мертвым ляжет тот, кто осмелится дотронуться до этой собаки. Животное лишь исполнило свой долг с помощью того чудесного чутья, которым наделила его природа! Выступи вперед, маркиз Конрад Монсерратский, я обвиняю тебя в подлом преступлении!
Между тем на месте происшествия собрались и другие военачальники крестоносцев. Тогда маркиз Конрад, на лице которого попеременно отражались то стыд, то злоба, то удивление, то тревога, выступил вперед и воскликнул с пеной у рта:
– Что все это значит?.. В чем меня обвиняют?.. Чем я заслужил такое позорное обращение со мной, вождем отряда крестоносцев, и эти оскорбительные слова английского короля? Так-то держит английский король Ричард Львиное Сердце еще недавно данное им слово не нарушать мир и согласие среди союзников – вождей крестоносцев.
– Уж не обратились ли в глазах английского короля вожди Крестового похода в зайцев и диких коз, которых можно травить собаками?! – воскликнул глухим голосом мрачный великий магистр ордена тамплиеров.
– Вероятно, здесь какая-то ошибка или недоразумение: нужны очень веские доказательства, чтобы кого-то открыто в чем-либо обвинить! – заявил король Французский.
– Искушение врага рода человеческого! – воскликнул, подняв глаза к небу, архиепископ Тирский.
– Наверное, это происки сарацин, – добавил граф Шампанский. – Надо немедленно повесить собаку, а раба отправить на плаху.
– Повторяю: никто, кому дорога жизнь, не дерзнет дотронуться до них! – раздался громовой голос Ричарда. – Подойди сюда, Конрад, и если осмелишься, оправдайся, сними с себя преступление, в котором тебя благодаря своему инстинкту уличило это умное животное. Заяви как честный человек, что ты никогда не оскорблял Англии и не ранил тяжело собаку.
– Я никогда не дотрагивался до знамени, – торопливо проговорил маркиз Монсерратский.
– Ты сам себя выдал, Конрад, – сказал Ричард, – это твоя совесть подсказала, что речь идет о знамени, ведь о нем никто и не заикался!
– Разве ты не наделал шума по всему лагерю, когда пропало знамя? – воскликнул почти в исступлении маркиз Монсерратский. – А теперь ты хочешь взвалить на владетельного маркиза и твоего союзника преступление, совершенное, по всей вероятности, каким-то мелким вором ради золотой вышивки и золотых кистей! Неужели тебе не стыдно, основываясь на реакции собаки, обвинять в воровстве товарища по оружию?
Между тем крики и шум усиливались. Король Французский, опасаясь, чтобы не началась кровопролитная схватка между сторонниками Ричарда и Конрада Монсерратского, счел за лучшее отпустить свои войска в лагерь, а сам остался примирить спорящих.
– Князья, графы, маркизы и вы, благородные вожди крестоносцев, – сказал он, – вы ссоритесь в присутствии людей, готовых сию же минуту поднять мечи друг на друга за оскорбления своих полководцев. Ради Бога, умоляю вас, пусть каждый из вас отведет свои войска в лагерь, а мы через час соберемся в шатре верховного Совета и там обсудим это происшествие и постараемся восстановить мир и согласие между нами.
– Я вполне согласен с предложением моего брата, короля Французского, – ответил Ричард, – хотя лично желал бы, чтобы этот блестящий маркиз был допрошен тут же, пока не успел оправиться от своего позора, но повторяю: я принимаю предложение короля Филиппа.
Вожди крестоносцев согласились с предложением Филиппа и тотчас отправились к своим войскам. Вся местность, окружавшая холм Святого Георгия, огласилась криками воинов и звуками труб и рогов, призывавших солдат под знамена. Войска пришли в движение, воины спешили занять свои места в строю, и вскоре вся армия крестоносцев строем двинулась по направлению к лагерю. Предложение французского короля, несомненно, оказалось эффективным, так как предупредило кровопролитие в войске крестоносцев. Происшествие с маркизом Монсерратским, по понятиям воинов, было делом, затронувшим их честь и требовавшим возмездия с оружием в руках. Англичане считали, что они полностью правы, что оскорблена их честь, и весьма неприязненно относились к крестоносному войску прочих европейских держав, считая других завистниками славы Англии и доблестей короля Ричарда Львиное Сердце. Что же касается вождей и военачальников крестоносцев прочих европейских государств, то, несмотря на недавно состоявшееся примирение, многие из них и даже те, что еще утром провозглашали Ричарда достойнейшим из полководцев, снова громко обвиняли его в непомерном честолюбии, властолюбии и невыносимой надменности. По всему лагерю крестоносцев шли толки, суды и пересуды о случившемся на смотре, каждый пересказывал и объяснял его по-своему. Недостатка в вымыслах не было, многие опасались угрожающих последствий. Говорили даже, что когда обо всем узнала королева Беренгария со своей свитой, то кто-то из них упал в обморок.
