Через несколько секунд яркий луч света вспыхнул метрах в ста от Широкова.
— Видите? — спросил Диегонь.
— Вижу.
— Направьте трубку в противоположную от корабля сторону, и вас толкнет обратно. Но помните: чем сильнее вы будете нажимать на рычажок, тем быстрее будете двигаться.
Вскоре Широков присоединился к своим спутникам.
— Я очень испугался, — откровенно признался он.
— Неудивительно, — сказал Мьеньонь. — Кто угодно мог испугаться.
После своего невольного полета в пространство Широков стал гораздо увереннее обращаться с ракетой. Вместе с каллистянами он приблизился к месту, где находилась шахта поврежденной подъемной машины.
Оказалось, что метеорит попал как раз в щель люка и заклинил его. Металл был смят и вдавлен внутрь. Самого камня нигде не было видно.
— Метеорит разбился при ударе и превратился в пыль, а может быть, даже в газ, рассеявшийся в пространстве, — сказал Диегонь. — Но подъемная машина вышла из строя.
— Да! — Мьеньонь покачал головой. — Ремонт возможен только на Каллисто. Но посмотрите, какая чудовищная сила удара! — прибавил он.
— А что будет, если второй метеорит выведет из строя другую подъемную машину? — высказал Широков внезапно пришедшую в голову мысль.
— На Каллисто исправят повреждение, и мы выйдем из корабля.
— А если это произойдет сейчас, сию минуту?
В свете своей лампы Широков увидел, что Мьеньонь улыбнулся.
— Тогда, — ответил он, — звездолет доставит на Каллисто наши трупы. Но этого не может случиться. Встреча космического корабля с метеоритом вдали от звезд — исключительно редкий случай.
У ФИНИША
Последний год полета показался экипажу космического корабля длиннее, чем все предыдущие. Чем ближе была желанная цель, тем медленнее шло время.
Все чаще и чаще у каллистян и их земных товарищей в разговорах друг с другом, в работе и просто во внешнем поведении проявлялось ясно видимое нетерпение. Все чаще Диегоню приходилось отвечать на вопрос: «Скоро ли?».
Все знали, что звездолет будет на Каллисто в определенный, заранее рассчитанный день и что не во власти командира ускорить наступление этого дня, но все-таки спрашивали.
Одиннадцать лет, или двадцать два года по-земному, каллистяне не видели своей родины (то, что для них самих прошло меньше лет, не меняло дела), не знали, что произошло на ней за это время, как жили их родные и друзья и живы ли они сейчас. Охватившее их нетерпение теперь, когда родная планета стала так близка, было естественно и понятно.
Что касается Широкова и Синяева, то их нетерпение имело другую причину. Они оба покинули Землю, желая увидеть и узнать другую планету, и всеми силами души стремились к ней. Три года, которые они должны были провести на Каллисто, были их целью, ради достижения которой они терпеливо переносили годы пути.
И нельзя было забывать, что если для каллистян заканчивающийся межзвездный рейс был последним в их жизни (трудно было предполагать, что кто-нибудь из них решится еще раз лететь на Землю), то для двух людей он был только первым. Им предстояло в будущем еще одиннадцать земных лет провести на звездолете.
У Широкова и Синяева в последний год резко возросла тоска по Земле. До сих пор они бессознательно обманывали себя мыслями о Каллисто. Теперь, когда полет заканчивался, перед ними все яснее вставала картина обратного пути к Земле. Нетерпеливо ожидая финиша, они, возможно не сознавая этого, стремились уже не к тому, чтобы приблизить день прилета на Каллисто, а другой день — когда звездолет унесет их на Родину.
Им так же этот последний год казался нескончаемым, но, когда он подошел к концу, они с удивлением убедились, что он прошел очень быстро.
Давно уже были включены двигатели. Теперь они работали на торможение, уменьшая скорость корабля на десять метров в секунду.
Переход от невесомого состояния к повышенной тяжести был более ощутимым и более болезненным, чем в первый раз, когда этот процесс происходил в обратную сторону — от тяжести к отсутствию веса. Уже не полторы недели, а почти два месяца экипаж корабля вынужден был провести в постели. Искусственный сон на этот раз не прошел бесследно: люди чувствовали себя после него плохо и только спустя несколько дней, благодаря энергичным мерам Синьга, пришли в нормальное состояние. Это объяснялось тем, что организм, и в частности сердце, привык работать в условиях невесомости и внезапная тяжесть в сочетании со ставшей ощутимой повышенной массой была очень тяжелой нагрузкой.
К моменту, когда люди встали с постели, звездолет уже замедлил скорость до двухсот двадцати тысяч километров в секунду, и его масса, а также масса всего, что на нем находилось, была только в полтора раза больше нормальной.
Теперь корабль летел как бы в другую сторону. При отлете с Земли весь первый год относительное направление его полета было вверх. Солнце все время находилось внизу.
Затем направление вообще не существовало для экипажа. А теперь сила тяжести была направлена в сторону Рельоса, и звездолет, как казалось, летел прямо вниз. Чтобы видеть Солнце, Синяеву приходилось направлять свой телескоп в зенит.
Люди опять привыкли ходить по полу, подниматься и спускаться по лестницам, пользоваться столами и креслами, ложась в постель, чувствовать, как она прогибается от тяжести тела.
Но переход к обычным условиям не сразу проник в сознание. Многие члены экипажа долго не могли привыкнуть соразмерять свои движения с той автоматичностью, которая свойственна людям на Земле и на Каллисто. Синяеву пришлось даже несколько дней пролежать, так как, спускаясь, он забыл о лестнице и сильно расшибся, упав со значительной высоты.
— Не огорчайтесь! — шутил Синьг, оказывая ему первую помощь. — Когда мы летели к Земле, трое из нас пострадали так же, как вы.
— В два раза меньший процент, — морщась от боли, но невольно улыбаясь, ответил Синяев. — Нас двое, а вас двенадцать.
Настал, наконец, день, когда Диегонь, собрав в центральном посту весь экипаж, торжественно объявил, что звездолет вступил в пределы планетной системы Рельоса.
— Через четыреста восемьдесят часов мы будем на Каллисто, — сказал он.
Можно себе представить, какой радостью отозвались эти слова в сердцах каллистян. Их черные лица осветились словно внутренним светом. Даже всегда невозмутимый Мьеньонь заметно повеселел.
Широков и Синяев от всей души поздравили своих дорогих друзей.
Дни стали идти гораздо быстрее.
Разговоры не умолкали, но если раньше они велись о Каллисто вообще, то теперь стали носить личный характер. Каллистяне говорили о своих близких, о планах своей дальнейшей жизни и на время потеряли со своими гостями общий язык.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
