В словах Андуина не было лишнего бахвальства. Он действительно обладал могущественным даром и глупо было бы это отрицать или скрывать. Андуин все равно оставался все тем же отзывчивым и мудрым не по годам мальчиком, каким Джайна помнила его.
Тарион тоже изменился мало. Ей хотелось верить в это.
Сейчас он спал, в ее комнате и на ее кровати. Раньше Джайна и не догадывалась, что такие обыденные действия и события могут доставлять столько тихого, материнского счастья. Материнство непросто далось ей и даже сейчас его слишком мало, как ей кажется.
Ее сын бессмертен. Нелтарион тоже. Кое-что меняется, действительно, меняется, когда твой сын обладает могущественным даром. Но, к сожалению, не все.
Джайна плохо помнила первые минуты после телепортации из Грим-Батола. Хотя, казалось бы, они должны были врезаться в ее память, но они словно скрылись в клубах аметистового тумана. Слишком много магии для обычной смертной. Она сама вся светилась, даже ее кожа и волосы.
Она следила за одним только Тарионом, которого Нелтарион тут же передал на руки Малфуриону. Друид тоже был там. И Алекстраза, и консорт Королевы.
Но когда Нелтарион не устоял на ногах, никого не оказалось рядом. Кроме нее. Она все еще держала за его руку, хотя это было необходимо только для телепортации.
Она помогла ему встать, кажется, она обратилась к кому-то за помощью, и этот кто-то оказался Хейдив. Пандарен не смог бы никому доверить уход за Аспектом Земли.
Нелтарион поглядел на Джайну. Она помнит аметистовый отблеск на его доспехах. Она светилась, как тыква на Тыквовин, с той лишь разницей, что внутри нее вместо свечи было много, чересчур много древнейшей магии.
А потом он хрипло сказал:
— Спасибо, леди Праудмур.
И вот тогда она остро ощутила и время, и настоящий момент, и всю его переломность, и необратимость для их отношений.
Он сделал свой выбор.
Ей только и оставалось, что отпустить его руку. Смертные волшебницы не виснут на бессмертных драконах, которые их знать не желают. Нелтарион развернулся и ушел. С тех пор они и словом не обмолвились. Даже пока были рядом с Тарионом.
Волшебный дом показал ей внутренние убранства башни Терамора. Тогда Джайна не смогла преодолеть порог, не смогла принять истину и смириться с ней.
Тогда не смогла. Когда она на самом деле оказалась в Тераморе, она, конечно же, перешагнула порог башни, не особо задумываясь о символичности этого поступка. Хейдив был с ними, и это он уложил Тариона на ее постель.
Решение принято. И кое-что больше никогда не изменится.
Джайна запоздало вспомнила о войне в Степях и о том, что Терамор стал главным оплотом Альянса в этом сопротивлении. Покои правительницы могли переоборудовать под нужды военных. Но, хвала Свету, все осталось на своих местах.
Позже, когда Джайна увидела на главной площади трехметровую себя, высеченную в мраморе, и прочла памятную табличку на двери собственной спальни, она поняла, почему башня простояла необитаемой почти полтора года.
Отныне это был «Дом-музей правительницы Терамора леди Джайны Праудмур».
Джайна пока не решила, что делать — жить ей и дальше в музее, переехать в другой дом или потребовать снять табличку и как поступить со статуей, возведенной на средства жителей города.
Вариан первым сказал ей, что ее ждет сюрприз по возвращению в Терамор, но тогда в Редуте она была не в состоянии расспрашивать или шутить на эту тему. Ей хотелось поскорее покинуть Нагорье и оказаться от Нелтариона, как можно дальше.
Теперь она видит статую везде и отовсюду. В ней три метра как-никак. Почему они не ограничились картиной, часто думает Джайна. Написанный маслом портрет висит при входе в «дом-музей». Она могла бы смириться с ним. Когда-нибудь. Но точно не со статуей.
Вдали над морем пронесся колокольный звон, и Джайна открыла глаза. Звездный узор изменился. С тех пор, как Тарион здесь, с ней, небо больше не затягивают пасмурные тучи, принесенные холодными ветрами, каждую ночь она смотрит на звезды и на голубоватый серп луны Азерота. Вторая, бледная и призрачная, луна еще не переродилась. Она появится позже.
Джайна различила огни на палубе приближающегося сухогруза. Жизнь возвращается на круги своя, и теперь у нее снова есть обязанности, как у правительницы этого города. Мирного опять города, хотя и превращенного Варианом в казарму.
Она решила не спускаться к порту по лестницам, чтобы не разбудить ненароком Тариона. Магия должна служить ей, верно? Волшебное перемещение в следующую же секунду переносит ее на дощатый причал, который слегка подрагивает под ее ногами из-за накатывающих волн.
Сухогруз из Пиратской Бухты приближается. Первый за прошедшие полтора года. Как только началась война, гоблины отменили все торговые рейсы в Терамор. И они же первыми написали ей, что безмерно рады ее возвращению и готовы возобновить торговлю. Возобновление торговых путей радовало их куда больше, чем возвращение Джайны, она уверена в этом.
В полуночный час на пристани пусто, а таверны закрыты. Раньше торговцы коротали время за кружкой пива в этих тавернах, ожидая гоблинов. С ними задерживались и посетители, и веселье иной раз продолжалось до утра, когда торговцы возвращались после успешных сделок.
Многое придется восстанавливать, думает Джайна. Она встречает сухогруз одна. Но это не продлиться долго, в этом она тоже уверена.
Джайна оборачивается. Чудо не случилось, статуя стоит все там же. Она касается своего носа и снова думает о том, что нос у нее совершенно другой.
Полы мраморного плаща треплет невидимый ветер. Каменная волшебница воинственно держит в своей руке посох, а вторая рука выставлена вперед, чтобы сразить волшебством любого, кто встанет у нее на пути. Она стала своеобразным оберегом для города, покасамой Джайны не было. Ее считали погибшей, в ее возвращение никто не верил. Слишком много времени прошло.
Конечно, у статуи длинные волосы и та же ненавистная Джайне роба, и плащ послушницы Даларанской Академии. Это без сомнений она, но какой она была два, три года назад. Но никогда у нее не было такого длинного носа. Нет и нет!
Так не может продолжаться вечно, думает Джайна, пока сухогруз швартуется, нужно что-то делать с этой указкой вместо носа.
***
Пока Вариан шагает по мощеному белым камнем городу ночных эльфов, его впервые посещает мысль, что, возможно, все уже позади — и смерть, и тьма, откуда эта смерть приходит. И что даже с войной на какое-то время покончено. Любой войной. Вариан Ринн твердо намерен сложить меч в ножны и показать чудеса дипломатии, если это потребуется.
Нет, Вариан не устал воевать. Война давно стала продолжением его самого, его жизнь это битва, во всех смыслах. Но теперь ему нужно быть осторожным.
Андуин может отправиться с ним на передовую. Его сын доказал свою незаменимость в Гранатовом Редуте. В пылу сражения, копоти пожаров и смрада чудовищных тварей, Андуин начал собственную историю, которую будут и уже начали пересказывать не только подданные Штормградской короны.
С кинжалом в руках его сын стал героем. Вариан мечтал об этом, но о том, какой стала реальность и помыслить не мог. Врагами Вариана были иные создания, из плоти и крови, покрытые шерстью или кожей, с двумя головами, но это редко. Они рычали или изрыгали проклятья на всеобщем, но все они, так или иначе, были смертными.
Его разум отказывался понимать тех, против кого сражался Андуин. Вариан никогда не взобрался бы на грифона в битве и не сделал бы мертвой петли на сумасшедшем ветру, чтобы обогнуть щупальце и следующим ударом снести его напрочь. Он обучал сына, но только в ту ночь понял, что, возможно, теперь и ему есть, чему поучиться у Андуина.
Небо посветлело, но обитатели столицы ночных эльфов увидят солнце только, когда светило достигнет зенита. Всему виной древесные стены по периметру города. Эльфы выстроили город в самом центре одного из Великих Древ Азерота, его кора служила им крепостными стенами, а ветви надежным укрытием. Безумие разгулявшейся в Нагорье стихии не миновало Дарнас, Вариан слышал, что воздушная и водная стихии дали знать о себе по всему Азероту.
Ветер сломал множество, даже самых крепких ветвей. Лесничие Штормграда всегда заблаговременно осматривали деревья в городе, отпиливая отсохшие, представляющие опасность ветки. Но когда твой город выстроен внутри гигантского дерева, в случае ураганных ветров опасность возрастает втрое. Нордрассил древнее и священное дерево, ни одному садовнику не позволено наводить порядок в его кроне.
Ураган буйствовал недолго, но все равно нанес значительные разрушения. С последствиями разгула стихии ночные эльфы боролись до сих пор. Латали крыши домов, вставляли разбитые стекла, оттаскивали те ветки, что рухнули поперек городских дорог.
