Было налажено денежное обращение путем выпуска бумажных денег и установлены новые цены. Другая проблема заключалась в том, чтобы найти фураж для конного корпуса. В этом отношении Лоуренс проявил особую настойчивость из боязни, что в противном случае Шовель может захватить и фураж, и правительство.
На следующий день большая часть намеченных мероприятий была проведена в жизнь, и достигнутые успехи оказались особенно заметны для того, кто видел тогда город в первый раз.
Перед рассветом 2-го произошла суматоха. Лоуренс был разбужен и узнал, что Абд-Эль-Кадер пытается произвести переворот при поддержке своих алжирских сторонников и части друзов, которые были раздражены отказом Лоуренса вознаградить их за запоздалую помощь и которые надеялись таким путем добиться компенсации за утраченную ими возможность грабежа.
Лоуренс и вожди арабов дождались рассвета, разумно предпочитая не лишаться преимуществ лучшего вооружения в свалках на темных улицах. При первом проблеске рассвета Нури Саид двинул вооруженные отряды в верхние предместья города и удачными действиями оттеснил повстанцев к центру. Регулярные части арабов обстреливали прибрежные площади заградительным пулеметным огнем. Заговорщики прекратили сопротивление и стали спасаться бегством по боковым аллеям. Затем Мохаммед-Саид был арестован и посажен в тюрьму; его брату удалось бежать.
Хотя спорадические грабежи и продолжались, революционная попытка была подавлена без помощи войск Шовеля. Укрепление нового режима было облегчено возвращением Али-Ризы, который принял от Шукри-паши бразды правления.
После того как закончилось это восстание, Лоуренс снова мог вернуться к делу организации общественной жизни. В полдень он отправился в турецкие казармы, где увидел две роты австралийцев, охранявших покойницкую. Войдя в нее, Лоуренс нашел помещение заваленным разлагающимися трупами и в нем же больных дизентерией, умиравших в своих собственных нечистотах. Приняв энергичные меры при наличии той слабой помощи, которую мог получить, он навел некоторый порядок и приказал похоронить мертвых.
Когда на следующий день он вернулся, помещение было в таком антисанитарном состоянии, что армейский доктор, который, очевидно, принял Лоуренса за прислуживающего араба, с негодованием обрушился на него за то, что он довел помещение до столь явного нарушения правил гуманности. Лоуренс, чувствуя в этом обвинении мрачный юмор, не мог удержаться от сдержанного смеха; это привело к тому, что врач ударил его по лицу. Лоуренс принял это оскорбление без всякого протеста, чувствуя себя настолько запачканным в целой цепи событий, что еще одно пятно не делало разницы, но скорее имело символическое значение.
Каковы бы ни были те недочеты, которые в дальнейшем могли появиться в новом наспех созданном арабском государстве, они являлись скорее следствием природы материалов, чем следствием самого строительства. Последнее должно было быть выполнено быстро, и в этой быстроте заключается удивительная особенность Лоуренса. Другие диктаторы и созидатели государств имели основание, на котором они могли строить, и время, для того чтобы исправлять свои ошибки; у него же было 24 часа.
И все же 3 октября, когда в Дамаск прибыл Алленби, Лоуренс был в состоянии, по словам Стерлинга, "передать ему город в относительном порядке, почти совершенно очищенным от следов войны, с правительственным аппаратом, функционировавшим легко и быстро". Алленби уведомил Фейсала, который вступил в город на час позже, что он готов признать арабскую администрацию на территории противника к востоку от Иордана и Ма'ана до Дамаска включительно.
Когда Фейсал уехал, Лоуренс обратился к Алленби со своей личной просьбой первой и последней: он просит разрешения передать свои обязанности кому-либо другому.
Алленби возражал, желая, чтобы он отправился в Алеппо, но в конце концов красноречие Лоуренса победило. На следующий день Лоуренс выехал в Каир.
Дамаск оставался для него как память.
В то время как Лоуренс ехал на юг, военные действия развертывались у Алеппо. 25 октября 5-я кавалерийская дивизия достигла предместий в тот момент, когда силы арабов под командованием Назира и Нури Саида наступали на правом фланге. Совместная атака была назначена на следующий день. Однако ночью арабы ворвались в город, и турки его покинули, 29-го арабы новым скачком захватили станцию Муслимия — железнодорожный узел Багдадской и Сирийской железных дорог. Жизненно необходимая магистраль была разрушена, и турецкая армия в Месопотамии оказалась изолированной.
Два дня спустя Турция вышла из войны. Прошло еще 11 дней, и наконец 11 ноября капитулировала сама Германия. В тот же самый день Лоуренс прибыл обратно в Англию после четырехлетнего отсутствия.
В решающие недели подготовки удара Алленби и в период его нанесения почти половина турецких сил, находившихся к югу от Дамаска, была отвлечена арабскими частями; противник был пригвожден на востоке от Иордана хорошо задуманными ложными атаками и "булавочными уколами", парализовавшими нервную систему армии. Эти турецкие силы состояли из 2-го и 8-го армейских корпусов, а также гарнизонов вдоль Геджасской железной дороги, между Ма'аном и Амманом. Общая численность их доходило до 2000 сабель и 12000 штыков, число же состоявших на довольствии было в три раза больше, т. е. около 40000-45000 из общего числа в 100000, находившихся к югу от Дамаска.
Наиболее характерным было то, что при сравнительно незначительной поддержке со стороны отряда Чайтора эти массы турок были парализованы отрядом арабов, численность которого не достигала 3 000 человек и в котором ядро боевых сил едва насчитывало 600 человек.
Это привело к тому, что Алленби был в состоянии сосредоточить 3 армейских корпуса общей численностью в 12 000 сабель и 57 000 штыков против другой половины турецких сил, а в секторе, выбранном для решительного удара, выставить 40 000 штыков и сабель против 8 000 или, другими словами, иметь соотношение более чем 5:1.
Во всей истории борьбы трудно было бы найти столь поразительный случай экономии сил для отвлечения противника. Как ни был мал тот отряд, который проявил столь огромную способность отвлечения, фактически лишь часть его была оттянута от главных британских сил: даже включая гуркасов и египтян, в нем едва насчитывалась сотня людей. Если бы они были оставлены с армией в Палестине, эта горсть людей оказалась бы просто каплей в море. Будучи отправлена в пустыню, она создала смерч, который отвлек на себя примерно половину турецкой армии — фактически более чем половину, если мы посчитаем 12 000 турок, отрезанных в Геджасе. Но даже и при этом подсчете не учитываются турецкие войска в Южной Аравии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
