Я считывал одну за другой цифры с дисплея, сверял с телефоном на карточке Мерриэла. Они были идентичны. Теперь их уже не изменить. Я захлопнул крышку телефона.
Может, он и не догадается, кто звонил. Я, помнится, назвался Кеном, точно-точно, — но, может, ему и в голову не придет, что какой-то бухой Кен и парень, которого он однажды встретил во дворе Сомерсет-хауса… О, черт побери, о чем я только думал? Ведь я ж сам назвал себя Кеном-радиохулиганом или придумал еще какое-то другое прозвище, в равной степени глупое и словно указывающее на меня пальцем, ведь так было дело? Или не так?
Да и это ведь не имеет значения: я же, черт возьми, радиоведущий, я всегда гордился своим характерным, узнаваемым голосом. Даже если сам Мерриэл никогда не слышал ни одной моей передачи и до сих пор не обратил внимания на мое постоянное присутствие на различных теле- и радиоволнах в течение последних нескольких недель или никогда не слышал рекламы, для которой я наговаривал текст, кто-то из его окружения все равно мог меня опознать. А кроме того, на моем мобильнике нет антиопределителя номера, так что его автоответчик наверняка запомнил мой номер, ведь это теперь, похоже, делается по умолчанию. Хотя, может, и не запомнил: вдруг Мерриэл завел себе автоответчик сразу, как только они появились, и тогда у него может оказаться старая модель, которую он так и не удосужился заменить, и она не регистрирует номера входящих звонков?
Ну да, как же.
Даже если бы у него оказался мой номер, как бы он смог узнать, что он мой? Ведь своего номера я ему не давал, не мог же он… Ну да, конечно, такая шишка преступного мира и вдруг не знает, где можно выяснить, кому какой номер мобильника принадлежит. Конечно знает!
Эврика! Придумал! Он сказал, этот Мерриэл, что кое-чем мне обязан. Сказал, что я смогу позвонить ему и обратиться за помощью, если возникнет необходимость. Я стану звонить и звонить ему, пока он не ответит, или даже пойду прямо к нему домой и суну под дверь записку, и попрошу не прослушивать сообщения, записанные на автоответчик, скажу, что таким образом мы будем квиты. Попрошу его просто поверить мне на слово. Ну да, конечно, это не может не сработать. И О-Джей невиновен[128], и аль-Меграхи сидит за дело[129].
Немедленно позвонить! Прямо сейчас! Позвонить и выяснить, включен ли еще его долбаный автоответчик. Отчего подобная мысль сразу же не пришла мне в голову? Потому, что я все еще пьян, меня мучит похмелье, и я паникую из-за самой катастрофической идиотической ошибки за всю историю катастрофических идиотических ошибок.
Я протянул руку к трубке домашнего телефона. О черт, а вдруг ответит он! Вдруг скажет что-то типа: «А, Кеннет, это опять ты. Я только что прослушал твое недавнее сообщение. Оно меня заинтриговало. Я как раз послал нескольких моих коллег пригласить тебя ко мне немного поболтать…»
Ох, мать-перемать!
Набрать номер я сумел только с третьего захода, так тряслись мои руки.
Голос Селии в записи. Ее красивый, четкий, спокойный, безупречный голос. «Оставьте сообщение после звукового сигнала…» Затем серия гудков, означающих, что на пленке уже записаны сообщения; и среди них мое! Мое тоже там, грязное, пьяное, похабное послание, это оно перематывается как раз сейчас! Затем последовал звуковой сигнал. Я не решился оставить еще одно сообщение. Положил телефонную трубку. Итак, похоже, еще никго не прослушивал запись. Самое худшее пока еще не произошло. Если, конечно, Мерриэл не оказался хитрей, чем я о нем думаю, и только делает вид, что ничего не слышал, ничего не знает… Нет, это уже совсем паранойя, не будем умножать проблем, мне и нынешних за глаза и за уши.
Может, наврать ему что-нибудь, подкинув для убедительности крохи правды? Сказать, будто, увидев Селию в тот день на катке, я безумно влюбился в нее с первого взгляда и теперь эта страсть перешла в манию? И я нафантазировал, будто мы любовники, хожу за ней по пятам… Нет, нет, он тогда точно сделает со мной что-то ужасное и, скорей всего, пожелает убедиться, действительно ли между нами ничего не было, так что все равно прикажет меня пытать, чтобы докопаться до истины. А у меня нет никаких иллюзий относительно того, что сумею вытерпеть жестокую боль, — ни ради Селии, ни ради себя самого, ни ради кого-либо еще.
Вспотели ладони. Рот пересох настолько, что даже трудно глотать. Я встал и неверной походкой пошел на кухню выпить воды. Домашний телефон зазвонил на втором глотке, я поперхнулся, и вода веером разбрызгалась по ковролину, словно из пульверизатора.
— Слушаю?
— Кеннет? — Это звонила она. Наконец-то. По-прежнему живая, все еще не исходящая криком в агонии, все еще способная разговаривать. Теперь она могла говорить, — Что случилось?
Я ей рассказал. За всю свою жизнь, которая вскоре легко могла преждевременно оборваться, я не встречал больше никого, кто остался бы настолько спокоен перед лицом столь ужасного и неумолимого несчастья.
Она имела полное право заголосить, завизжать, наорать на меня, но она только задала пару разумных, сдержанных и относящихся к делу вопросов, чтобы уяснить для себя некоторые темные места в моем сбивчивом, то и дело переходящем в истерику повествовании. Затем я услышал ее вздох.
— Ясно, — сказала она, — Сейчас я в Шотландии, гощу у друзей неподалеку от Инвернесса. Джон лазает по пещерам в Средней Англии, в национальном парке Пик-Дистрикт. Он должен вернуться сегодня вечером или завтра утром.
— Сегодня вечером? О господи.
— Это зависит от погоды. Если пойдут чересчур сильные дожди, пещеры затопит и тогда там не очень-то полазаешь. Как он сказал, от этого и зависит, когда он вернется.
Я провел рукой по лицу.
— Можно ли прочитать записи на автоответчике с другого телефона?
— Нет. Джон специально выбрал такую модель, где это невозможно, чтобы никто со стороны не вычитал чего лишнего.
— Хорошо, хорошо, это хотя бы дает нам отсрочку, по крайней мере, до тех пор, пока он не вернулся домой — Я стоял, прикрыв глаза, и качал головой. — Ох, Сели, у меня просто нет слов сказать, как я сожалею. Я не знаю, просто не знаю, с чего начать, чтобы сказать тебе…
— Хватит, Кен. Нужно подумать. Итак… Bien[130]. Я скажу, что мне срочно нужно вернуться, и попрошу поскорей отвезти меня в аэропорт. Так что прилечу следующим же рейсом. Я могу оказаться дома раньше его и стереть запись на пленке.
— О, конечно, пожалуйста, да, да.
— Тогда пошла прощаться с хозяевами, — И я услышал, как она с шумом выдохнула. — Да, начинается веселенькая жизнь. Позвоню, как только получше выясню обстановку.
— Сели!
— Да?
— Я люблю тебя.
На этот раз я услыхал отчетливый вздох.
— Хорошо, — проговорила она. — Ладно. Скоро поговорим.
И телефон отключился.
Я отхлебнул воды, руки все еще тряслись. Невидящим взглядом посмотрел вверх. Все еще жив. Мы оба все еще живы. Пока — хорошо. Пока — никаких пыток, мучительной смерти. Она вернется. Она возвратится как раз вовремя, чтобы все уладить. Блистательная, невозмутимая, изобретательная Селия засучит рукава и сама вытрет пол, уничтожит следы, которые оставил у нее в доме страдающий поросячьим поносом идиот любовник. Благослови небо эту умную, сексуальную, великодушную, потрясающую и прямо-таки фантастическую женщину. Она имела полное право не захотеть со мной больше разговаривать, могла раз и навсегда вычеркнуть меня из своей жизни и до самого ее конца — надеюсь, весьма отдаленного — устраивать перед тем, как лечь спать, ритуальное предание анафеме тупого, мерзкого идиота, каковым я, вне всякого сомнения, и являюсь, — но ничего, лишь бы только она осталась в живых, чтобы делать это, лишь бы мы оба остались живы. Мы не должны пострадать от моей глупости. Я отпил еще воды и сказал себе, что настанет время, когда мне самому захочется над всем этим посмеяться.
Через сорок минут опять позвонила Селия и сказала, что аэропорт в Инвернессе закрыт на сутки по причине тумана.
— Тебе нужно бежать, — сказал я; во рту опять пересохло. — Это все, что мы в силах сделать. Беги. Скройся. Чем дальше, тем лучше. О господи, Сели…
— Нет-нет, — возразила она суховатым тоном. — Я выясню, когда следующий рейс на Лондон из Абердина, Эдинбурга или Глазго, а затем найму автомобиль, чтобы поспеть к ближайшему рейсу. Если смогу, закажу себе чартер, самолет или вертолет. Времени останется меньше, но все равно можно успеть. Но есть и другая возможность.
— Какая?
— Ты проникнешь в дом.
— Как? Ключи от него есть еще у кого-то? Кто-то сейчас в доме?
— Нет. Там никого не должно быть. У прислуги выходной.
— Тогда как же?
— В садике позади дома, в углублении искусственного камня лежит запасной ключ.
— Вот как?
Это показалось мне странным: слишком уж как-то дешево, что ли, и рискованно, для дома в таком фешенебельном районе.
