отодвинулась, он придвинулся к ней, она снова отодвинулась. Сильная рука скользнула на талию удерживая, Богдан придвинулся в упор.
— Лапы убери!
— Лекс, руки.
— Лапы!
— Руки и не уберу. Ты вся дрожишь. Замёрзла?
— Нет! Мне запарилась!
— Постоянно орёшь, меня это бесит, — сел позади неё обнимая обеими руками и крепко прижимая к груди дрожащее тело, в мгновенье преодолев сопротивление. — Маленькая, злобная, вредная колючая девочка.
Она чувствовала, как бьётся его сердце, быстро и неровно.
— Уверен, что девочка?
— А это мы сегодня и узнаем.
Она тут же пихнула локтем по рёбрам, брюнет только засмеялся и крепче обнял пытаясь унять дрожь.
Желания сопротивляться не было совсем, только обида побеждённой грызла изнутри. А главное всё шло по плану. Нет, она не планировала измотавшей окончательно потасовки, но безошибочно почувствовала, что Богдан сдался. Теперь всё в её руках, рыбка на крючке. Сможет ли она, справится ли… Крепко обнимает именно тогда, когда это надо, он будто чувствует, что ей именно сейчас так необходимо. Внутри разрывает агония поражения и непонимания. Руки не те. Запах не тот. А ощущение покоя есть. Богдан прижался к её щеке своей. Алекса зажмурила глаза и вздохнула, он еле касаясь поцеловал в висок. От боли в душе хотелось кричать. Она не сможет. А что мешает? Его больше нет, и не стоит ждать, это по детски глупо. Цель уже совсем близко и пути назад нет. Дрожь не отступала. Богдан крепко сжал прижимая к себе и даря уверенность и покой.
— Давай прямо сейчас решим непонятки между нами и никому ничего портить не будем. Я же знаю, ты можешь быть нормальной.
— Я нормальная! — заорала и попыталась вырваться.
— Тише, тише, — пресёк попытки выскользнуть из рук. — Нормальная ты, только ведёшь себя, как ребёнок, а чаще, как дура. Я же знаю ты не такая.
— Я такая дура. Не нравится иди отсюда.
— Вот что за детский лепет?
— Отвали от меня, — начала брыкаться Алекса.
Он сильно сжал, целуя мокрые волосы, передавил в секундном порыве. Не смотря ни на что и даже на то, что очень хотел отшлёпать по заднице за все пакости, обнимать сейчас было самым желанным. Таким трепетным моментом дарящим непередаваемые ощущения.
— Хватит обижаться, — она притихла, — ты нравишься мне любая и одновременно бесишь, возможно однажды я тебя придушу. И ты специально выводишь, у тебя даже способы привлечь внимание придурошные, можно просто улыбнуться или ещё что. Но нет, ты издеваешься, доводишь до белого каления, а потом обижаешься. Лекс, я так не хочу. Так же ненормально. Не хочешь кстати извиниться?
От признаний парня внутри вскипела огненная лава. Любая? Любая значит!? Так и поверила!
— За что?
— За Дашу. И за остальные слова, которые я сегодня от тебя услышал. Очень неприятно.
Алекса непроизвольно хохотнула. Он сжал сильнее, в желании встряхнуть паршивку.
— Больно! — ослабил объятия, болевшее запястье нежно погладил пальцами.
— Я жду.
— Чего?
— Хватит придуриваться. Без этого никак?
— Никак.
— Извинений жду. Я извинился, за то что сделал больно.
— У меня от твоих извинений меньше болеть не стало, — пробурчала Алекса.
Богдан поднес запястье к губам и несколько раз поцеловал. Алекса непроизвольно затаила дыхание, но нашла в себе силы вредничать и дальше.
— Всё равно болит.
— Странно, должно было помочь.
— Лекарь из тебя так себе, ну по крайней мере в этом смысле точно.
— Ну.
— Я не буду извиняться, — дрожь медленно отступала, напряжение спадало. Согрел паршивец.
— Почему?
— Потому, что ты жадина.
— Почему это я жадина?
— Знаешь почему!
— Лекс, ты взяла машину без спросу. Тебе надо было задницу надрать.
— Ты мою задницу не трожь, я уже предупреждала. Подумаешь взяла, да потому, что ты жадный.
— Ла-а-дно, это обсудим позже. Сейчас важнее о заселении. Но ты подумай о том, как извиниться… Интересных способов много.
— А что с заселением, вроде решено с заселением. Чтобы никто не ругался все остаются там куда и въехали, я остаюсь в комнате, а ты на диване. Извиняться не буду никакими способами, ты сам меня вывел, сам виноват. Все, точка, разговор окончен.
— А может ты на диване? Борзая такая, — зашипел он ей в ухо.
— Я девочка! — возразила Алекса.
— Сразу вспомнила, да не там где надо. Девочка, ты боишься спать со мной в одной комнате? Кровать большая.
— Не смеши мои тапки. Тебя боюсь!? Ха!
— Значит решено, сплю в комнате. Буду обнимать тебя чтобы кошмары не снились.
— Ага, размечтался!
— Трусиха.
— Сам трус!
— Мы заселены вдвоём, — отрезал Богдан. — Ради спокойствия всех остальных. Лекс, подумай о других, не только о себе.
— П-ф-ф… В первую очередь я подумаю о себе. К тому же ты можешь спать на диване, поместишься.
— Я не буду спать на диване. Я буду спать рядом с тобой.
— И домогаться.
— Озабоченная, — не удержался, легонько куснул за плечо, она дёрнулась.
— Это ты озабоченный. Постоянно лапаешь меня. Тебе кто-то разрешал?
— А тебе так не нравится я смотрю. Так, сиди тихо, — предупредил её попытки вырваться. — Давай по-взрослому разговаривать. Димке ты должна сказать, что мы с тобой остаёмся в комнате, я поддержу. Ради его спокойствия. Решили?
— Ничего я не должна, ничего не решили.
— Скажи да, — поцеловал в шею, Алекса вздрогнула от неожиданности, — Трусиха.
— Сам такой!
— Лекс, да? — мурлычет на ушко, обдавая кожу жарким дыханием.
По её спине пробежала ощутимая дрожь, уводя мысли далеко от нужного направления и как ему это всё время удаётся, сбивать её с курса.
— Да.
— Ты моя умничка, — поцеловал в щеку обжигая холодную кожу губами.
— Не твоя.
— Будешь.
Она улыбнулась против воли. Самолюбие воспарило над головой. Точно попался кобель.
— Мечтай.
— Уже мечтаю. Видишь, какая милая ты можешь быть, я кажется знаю, тебе ласки не хватает, — погладил растирая девичьи руки, прогоняя холод.
— Достал! Лапы убери. Я не разрешала лапать меня.
Дима стоял у окна и смотрел на парочку сидевшую у реки. Здоровяк Богдан обнимал со спины сидящую между его ног хрупкую девушку, настолько крепко, что это было видно даже издалека. Илья встал рядом выглядывая в окно.
— Вот видишь, договорились. Я считаю вопрос с заселением можно закрыть.
— Она ещё не озвучила своего решения, — упрямился Димка.
— Расслабься. Всё нормально. Она взрослая девочка и далеко не беспомощная. Дурная, но не беспомощная. Что-то тебя прёт, расслабься. Стареешь брат, стареешь.
Дима глянул на друга, да не стареет он, он кажется сходит сума, как проклятый выпадает из реальности в прошлое. И не может спокойно смотреть на так знакомо скандалящую парочку, неравнодушен, больно колется потеря ещё одной трепетной девичьей души. Сам себя не понимает,
