Никон принимал посольство на следующий день. Стремясь во всем затмить прием у царя, он исходил не из какого-то государственного расчета или тонко задуманной личной игры, но из одного лишь упрямства и желания быть всех милостивее и уж конечно великолепнее.
Патриарх мог бы принять посольство и сразу после царя, но не поторопился, ибо вечером 13 марта послы ездили к боярину Борису Ивановичу Морозову, а наутро 14-го их принял боярин Илья Данилович Милославский. Никон хотел, чтобы послы почувствовали разницу, чтоб ощутили ступень!
После обычных посольских речей судья Богданович и полковник Тетеря с тревогой ожидали вопросов о церковных делах, в которых оба были не сильны и не особенно сведущи, но услышали иное. Патриарх попросил зачитать ему «Статьи Богдана Хмельницкого».
«Статей» было одиннадцать, а главными, как всегда, были о численности реестра, о судах и самоуправлении, избрании нового гетмана по смерти старого, о жалованье войску и о приеме иностранных послов.
Никон выслушал статьи, подумал и сказал:
– Просите шестьдесят тысяч реестра – стану молить государя, чтоб было по сему. Просите, чтоб в городах ваших урядники были из ваших же людей, из украинцев, – стану молить государя, чтоб было по сему. Гетмана, как и прежде, избирать вам на ваших казацких радах. Но вот о жалованье и о послах не мне решать. Ныне государь собирает большое войско для войны, и казна оскудела. Послов же о добрых делах принимать и отпускать вам по-прежнему, но так как у государя ныне с польским королем война, то с польским королем гетману без соизволения его царского величества ссылаться нельзя.
Почуяв в Никоне реальную власть, послы ударили челом, прося патриарха, чтобы он стал их ходатаем перед Алексеем Михайловичем. Речь шла о поместьях. Богданович хлопотал о грамоте на владение местечком Старый Имглеев, а Тетеря – на местечко Смелая. Было у них и еще одно челобитье – просили для себя и потомства права на несение службы или в Войске Запорожском, или в судах городских, или в земских наравне со шляхтою Киевского воеводства, то есть права на приобретение потомственного шляхетства.
Никон свое покровительство послам обещал, тем более что сам гетман Хмельницкий в запросах на земли не постеснялся. Наряду с местечками и слободами Медведовкой, Борками, Жаботином, Каменкой, Новосельцами он хлопотал о большом городе Гадяче со всеми угодьями.
После торжественного приема украинские гости были приглашены к столу. Никон в трапезную явился в иных одеждах, поражая гостей драгоценными каменьями запоны, панагии, креста, перстней.
Провожал Никон послов уже в третьей перемене. За столом был в изумрудах и рубинах, на провожании – в сапфирах и бриллиантах.
Покидали послы Патриарший двор, точно зная, кто в Москве ныне и заглавного важнее.
22
15 марта царь устроил смотр рейтарскому войску на Девичьем поле. В царскую свиту были приглашены послы Войска Запорожского Богданович и Тетеря. Прибыл на учения со своею свитой из митрополитов, архиепископов, архимандритов и игуменов – патриарх.
– Гляди! Никон! – подтолкнул Савву его новый товарищ по рейтарскому строю мордвин Сенька. – Мой отец с ним из Вельдеманова в Макарьевский Желтоводский монастырь пешком хаживал.
Савва все еще никак не мог очнуться от своей беды, не мог взять в толк, была ли сном вся прежняя жизнь или теперешняя снится.
В руках у него – длинная шпага, за поясом – два пистолета, у седла – ружье. На голове железная шапка, грудь закрывает зерцало – рейтар. Он – Савва-колодезник – рейтар!
Чудно-то чудно, да только вся тысяча здесь – такие же горемыки. Взять Сеньку-мордвина. На ярмарке выпил лишнего, погулял, пошумел – проснулся в тюрьме. Его и посадили-то всего на три дня, а тут и заявись патриарший человек князь Дмитрий Мышецкий. Всех сидельцев – в кандалы, в Москву, а в Москве – в солдаты. Это и был Никонов щедрый дар царю. Нет, не со своих земель набрал патриарх тысячу воинов. Своих крестьян Никон для себя берег.
– Савва! – зашептал Сенька. – А что, если я Никону-то в ноги кинусь?! Ведь меня от семерых отняли. Семерым деткам я был кормилец. Отпустит небось! Свой же он нам человек, мордвин. С Суры мы ведь все!
– Где наша не пропадала, – согласился Савва. – Нас в рейтары беззаконно забрали.
Ученье уже заканчивалось, когда Сенька-мордвин увидел, что вокруг Никона народа поменьше стало, послы от него отошли, бояр тоже рядом нет. Подъехал, спешился, упал перед патриархом на колени. Залепетал по-мордовски и по-русски. И Никон благословил его.
Савва видел: благословил – руку дал поцеловать. Но тотчас Сеньку окружили патриаршие боярские дети и увели.
В тот же день, ввечеру, Сеньку привезли в рейтарскую слободу на санях под тулупом. Поднял Савва тулуп, а там живое кровоточащее мясо. Сколько Сенька батогов отведал, сказать было некому. Сам он в память не приходил.
– Так-то вот с челобитьями в ножки кидаться, – сказал рейтарам поп, за которым сходили, чтоб грехи бедному Сеньке отпустил.
Сенька поскулил-поскулил да и затих, не откликнувшись ни на имя, ни на молитву.
В ту ночь Никон глаз не сомкнул. Мордвин-рейтар из головы прочь не шел. Малый человек – ни жизнь его, ни смерть не могла хоть сколько-то пересечься с судьбою патриарха, повлиять на ее державный ток. Дуновение ветра было более значимо, чем жизнь и смерть несчастного мордвина. О смерти его Никон знал, среди ночи посылал узнавать.
Мордовия вспоминалась.
Двенадцать вельдемановских источников, яблоневые сады, отцовская изба. Так вдруг и шибануло в нос сгнившим от коровьей мочи сеном. Ничего особенно неприятного в этом запахе не было, но Никон не поленился встать с лебяжьего пуховика – помазал виски и под носом благоуханным маслом, привезенным кем-то из восточных церковных владык.
Однако ж запах масла не перебил того давнего, шибающего на всю келию из памяти.
Никон сел на лавку, прислонясь головой к холодному окну.
И вдруг вспомнил песню. Старую, мордовскую.
Ой, село, село, село звонкое,Наш Большой Толпай, село славное!Ой, Большой Толпай, село славное,У подножья гор ты раскинулось.У подножья гор ты раскинулось,Вдоль по бережку быстрой реченьки.Ой, по бережку быстрой реченьки,А на бережке том – урочище,А в урочище том – прогалина.Ой, в урочище том – прогалина,На прогалине – часты яблони…
А дальше про березоньку, про кукушечку, что седых на постель зовет, а молодых мужчин будит засветло в поле работать…
Куковать начнет в пору завтрака —Будит всех девчат, всех молоденькихУмывать лицо, чесать волосы.Умывать лицо, чесать волосы,В лапотки обуть ножки тонкие.В лапотки обуть ножки тонкие,По селу пройтись по родимому.По селу пройтись по родимому,Петь красивые песни звонкие!
– За что же я убил-то его? – спросил себя Никон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
