свое место на полу, я вижу, как на его лице появляется новый вид отчаяния – знание, что все двери начали закрываться.
Следующие несколько часов тянутся медленно. Наша жизнь застыла вокруг убийства Фостера, и теперь все, что остается – это ждать. Нам кладет руки на грудь, а подбородок сверху. Лам у стены, его спина упряма в своей несгибаемости. Я не могу не восхищаться им за это. Чжоу то засыпает, то просыпается, и время от времени у него дергается нога или вырывается стон. Интересно, через какие ужасы он прошел. Интересно, какие ужасы ждут нас.
Я смотрю на Нельсона и вижу, что он наблюдает за мной.
– О чем ты думаешь? – спрашивает он.
– Они даже не дали нам слова. На нашем собственном слушании. Совсем как в Калифорнии.
Нельсон глубоко вздыхает.
– Не так давно, – говорит он, – какой-то суд в Калифорнии постановил, что все азиаты мигрировали в Америку через Берингов пролив. Он сказал, что мы превратились в индейцев. И поскольку у индейцев практически нет прав в этой стране, у китайцев тоже не должно быть прав. То, что произошло сегодня, меня не шокирует.
– Уильям, – говорю я. Не могу поверить, что поиск выхода занял у меня так много времени. – Мы напишем ему. Он, должно быть, уже у «Шести компаний». Он придумает, что делать. Попроси написать письмо, прежде чем нас увезут, Нельсон. Они должны позволить нам хотя бы это.
Нельсон опускает глаза и вздыхает.
– Не думаю, что он сможет помочь нам там, где мы оказались сейчас, Джейкоб.
Это не тот ответ, который я хочу услышать. Это не тот Нельсон, которого я знаю.
– Что случилось с твоей надеждой? – кричу я. Лам вздрагивает, но ничего не говорит, вместо этого наблюдает во внимательном молчании. – Мы еще не умерли, мы даже не осуждены! И все же ты ведешь себя так, как будто все уже случилось.
Он складывает и разводит руки. Он не смотрит на меня.
– Так что будем просто ждать, – говорю я. – Будем ждать и примем все, что произойдет. С таким же успехом нам могли бы и языки отрезать.
– Посмотри на него, – рявкает Нельсон, указывая на Чжоу. – Ты действительно думаешь, что мы чем-то отличаемся от него? У нас могут быть языки, но в глазах суда, в глазах этих людей мы одинаковые. Наша речь не имеет значения. Неважно, что слова, которые вылетают из наших уст, английские – суд все равно смотрит на уста, произносящие эти слова. Для них мы всегда будем иностранцами.
– Должен быть способ, – говорю я. Слова бессмысленные и глупые, но мне все же хочется верить. Нельсон отворачивается от меня.
Лам впервые прерывает молчание.
– Возможно, сейчас стоит хорошенько отдохнуть, Джейкоб, – говорит он.
Чжоу – единственный, кто слышит ее молчаливое появление, чувствует запах ее духов сквозь вонь. Она не просит охранников разбудить нас и не стучит в дверь. Она стоит с убийственным спокойствием, пока Чжоу не начинает будить нас одного за другим, и когда я открываю глаза, то вижу знакомую фигуру, достойную зависти фигуру, ожидающую снаружи.
– Кэролайн?
Нельсон встает рядом со мной и подходит к двери камеры тремя короткими шагами. Девушка отступает.
– Что ты здесь делаешь? – шепчет он.
Нам и Лам тоже проснулись, разглядывая эту девушку, которая изменила все. Кэролайн поднимает голову. Первыми в поле зрения попадают ее губы. Потом розовый носик и, наконец, глаза, блестящие и влажные. Я понимаю, что она не переставала плакать. Но есть что-то еще в ее глазах, гроза, которая вот-вот разразится.
– Я пришла убедиться сама, – говорит она.
– Кэролайн, – говорит Нельсон, спокойно и увещевательно. – Ты же не могла поверить, что я причиню вред твоему отцу. Пожалуйста, позволь мне объяснить.
– Отец умер. Говорят, это был ты.
Нельсон делает шаг назад.
– Ты же не можешь верить тому, что говорят другие. Ты должна помнить меня. Помнить нас.
Кажется, пауза, неуверенность в ее глазах, которые хотели верить ему. Кажется, воспоминание о счастливых днях в доме ее отца, когда ее младший брат подпрыгивал, Нельсон смеялся, а она была полностью опьянена красивым молодым человеком с обширными знаниями. Но затем она видит перед собой пятерых грязных китайцев в камере, дверь, которая отделяет ее от нас, и Нельсона, который больше не держит скрипку и которому больше нечему ее учить в музыке. Ее лицо меняется, неуверенность уходит. И тогда я понимаю, что она приняла окончательное решение.
– Какой ты тупой, – говорит она. – Закон не позволил бы нам быть вместе.
– Законы можно изменить, – говорит Нельсон.
– Это то, что ты сказал ему перед тем, как убить, – говорит она, ощетинившись. – Не могу поверить, что позволила тебе прикасаться ко мне, грязный узко…
Но ее останавливает другой голос, незнакомый и сильный.
– Я думаю, вам следует уйти, – говорит голос.
Мне требуется мгновение, чтобы понять, что это мой собственный голос.
Она впервые смотрит на меня. Меня поражает ее красота, страшная в гневе, надменность, сияющая на ее лице, когда она видит мой маленький рост, мой мрачный взгляд. Я не отвожу глаз, как в тот день на рынке не отвела их от торговки рыбой. Кэролайн смотрит на меня, но не видит.
– Пусть вас повесят, – говорит она.
– Уходи, – говорю я снова, и мой голос становится только громче, громче, пока мне не кажется, что он вот-вот прорвется сквозь дверь. – Пошла отсюда!
Она поворачивается. На этот раз мы слышим цоканье ее каблуков по камню. После того, как она ушла, единственное, что осталось, – это аромат ее духов, похожий на запах магнолии.
9
Судя по тому, как охранники приветствуют нас утром, кажется, что они собираются сопровождать нас на грандиозное торжество.
Нельсон спрашивает, позволят ли ему написать письмо.
– Конечно, вы можете написать письмо, – говорят они и вручают ему ручку и бумагу. Нельсон что-то черкает, затем передает их обратно. Охранник, который берет письмо, смотрит на него, затем комкает записку в переднем кармане мундира.
– Отправите сегодня? – спрашивает Нельсон.
– Конечно, отправим сегодня, – говорит охранник. Он смотрит на других охранников и усмехается. Внизу ждет шериф Бейтс с очередной повозкой.
– Шериф, – умоляет Нам. Но шериф не смотрит на него, и Нам замолкает. Он знает, что шериф больше никогда не посмотрит ему в лицо.
– Это нелепо, – говорит Лам вместо Нама. Его тоже игнорируют. Нас загружают в повозку по одному. Кандалы на ногах тугие, и я спотыкаюсь о ступеньку, когда забираюсь в повозку, и приземляюсь к ногам Нельсона.
– Ну-ка, Джейкоб, – говорит он, поднимая меня связанными руками. –
