faire tuer,
mais pour un grand homme… [1303] и он опять пожал
плечами… Сколько воды утекло с того завтрака . Помню [1304] с каким любопытством французы
( France, Octave Mirbeau (157), Rouannet (158), Longuet (159), [1305]) разглядывали патентованного
русского meneur des foules [1306], задавали ему вопросы через добровольных переводчиков… И какие
пошлости с важностью «вождя» преподносил Гапон! Совестно было слушать…
Ну вот теперь уже не долго дожидаться. Самая пора [1307] показать [1308], что «может
собственных Дантонов земля российская рождать…» (160)
[***]
…Сегодня год, как ушел из жизни Обнинский (161). Как бы он теперь был счастлив!
Бросился [1309] бы в самую кручу [1310] русского [1311] урагана … – никакие [1312] бы цепи его не
удержали [1313]… Еслиб можно было предвидеть!.. Какие [1314] все мы слепцы!.. «Эх, как бы
знатье», говорил он мне с загадочной улыбкой в последний день…
Теперь его друзья-приятели [1315], которым он так щедро и безумно [1316] раздавал себя и
которые подмигивая [1317] и [1318] щурясь [1319] и тихонько сворачивали в «проулок», когда он
бился, как рыба об лед – теперь они – члены Временного Правительства…
[***]
Воскресенье, 26 марта
Революция, по-видимому, принимает перманентный характер. Выползли, словно [1320] грибы
после дождя, жрецы, для которых она является самоцелью. А. Ф. Кони (162) любил рассказывать из
своих судейских воспоминаний про одного студента [1321]-армянина, который на все вопросы судей
отвечал утвердительно [1322]: «Были на таком то собрании? – Был. – Участвовали в таком-то
заговоре? – Участвовал!.. “Зачем вы это делали?” – Потому что я лублю рэволюцыю!» с пафосом
восклицал армянин. Вот и у нас теперь таких «любителей» несть числа. Как бы и нам, новоиспеченным «республиканцам» [1323] не пришлось скоро вздыхать: «O, qu′Elle était belle sous l›Empire!»… [1324], (163)
Первым делом, конечно, «пролетарии» [1325] побросали работу. По улицам бесконечные
процессии «трудящихся» шествуют [1326] с красными флагами и надрываются: «Вы жертвою
пали»… (164), [1327] «Вставай, подымайся рабочий народ»… (165) «Это будет последний
решительный бой» (166), тоже поют, но не очень бойко. На всех площадях и бульварах словесные
«ристалища». На Пречистенском бульваре (167) около Гоголя (168) и на Тверском около
Пушкина (169) непрекращающиеся митинги (170). День и ночь ораторствуют [1328]. Меньшевики на
большевиков, большевики на всех… [1329] «Сарынь на кичку!..» (171) – Старая русская история: лупи
друг дружку на радость врагам. Чего только не требуют! И все сию минуту! Вынь да положь! Помилуй
Бог, обдумать… [1330] Митинговые резолюции гласят: «Немедленное осуществление 8-и часового
рабочего дня»!.. Немедленная социализация земли», дабы сие уже было фактом до созыва
Учредительного Собрания… Такое же категорическое требование «немедленно» созвать
Учредительное Собрание – притом непременно в Петрограде, ибо там Совет рабочих депутатов может
оказывать «давление» (!) на Временное Правительство. Партийные органы: «Социал-демократ»,
«Вперед» (172), «Известия» и др[угие] (каждый день появляется новый выразитель «широких масс»), ежедневно обливают помоями это новорожденное Временное Правительство; обвиняют его, что оно
бросается в объятия «царскому палачу» (генералу Алексееву! Вот так палач!..) – что оно вместе с
Бьюкененом (173) и французскими банкирами преследует «империалистские» идеалы и т[ак] д[алее].
Ничтоже сумняшеся действуют большевики. Они [1331] порешили – ни много ни мало – заключить с
немцами мир помимо «буржуев» и обратились с воззванием к немецким «товарищам», рекомендуя им
«свергнуть» Вильгельма, не стесняясь [1332] с барышническими планами «врагов пролетариата». На
этот клич немецкие «товарищи» ответили в Vorwaerts (174) в таком смысле, что «мы мол не
нуждаемся ни в чьих советах, никому не позволим вмешиваться в наши дела и навязывать нам ту или
другую форму правления». Большевики не смутились, обругали Vorwaerts [1333] «социал-предательским прихвостнем [1334] капитализма» и продолжают «через головы» буржуев и «социал-соглашателей» взывать, чтобы солдаты бросали оружие… Тем временем, немцы на
Стоходе (175) уничтожили четыре наших полка (176). Рабочие [1335] совсем [1336] сбиты с толку
доктринерами [1337], фанатиками [1338] и [1339] тупыми полуграмотными сектантами, – это в
лучшем случае! [1340] А в худшем – их водят за нос [1341] провокаторы [1342] бывшей охранки, перебежавшие к новой власти. Они [1343] болтаются [1344] вместе с солдатам и целые дни по улицам
и «митингуют» (новый глагол!). Заводы останавливаются, снаряды, говорят, уже тратятся из
запасов… [1345] Мужички [1346] тоже проникаются революционным духом [1347], начинают рубить
помещичьи леса и жечь усадьбы. На железных дорогах хаос и невообразимое озорство беглых солдат.
Они вваливаются [1348] без билетов в вагоны первого класса, выгоняют пассажиров, а если им это не
удается, они влезают на крыши вагонов и все время бьют ногами, ружьями, кулаками по вагонной
крыше, чтобы мешать «буржуям» спать. Что будет?.. «Что день грядущий нам готовит»… (177) не
угадать…
Весна наступила «дружная» – и ждут большого половодья. А когда вода [1349] схлынет… немцы
пойдут на Петербург… Может быть, нас опять выручит чудо. Россия ведь страна чудес… Только
жутко… очень жутко…
[***]
Суббота, 1 апреля
Завтра Пасха. Первое Светлое Воскресенье свободной России… Когда и как
всё [1350] «образуется» – ни один мудрец не скажет [1351]. Одно несомненно: совершилось нечто до
того великое, мифическое, что оно исключает всякий поворот к прошлому. Может быть, нам придется
пережить весь ужас террора и все мы, сегодняшние «граждане» окажемся [1352] des «ci-devant [1353]», будем голодать и прятаться от новых сыщиков пуще чем от старых. И все же «старое в землю
зарыто» – а за это можно и претерпеть…
[***]
…Целый день народ. Устаешь слушать рассказы, читать газеты. Вся жизнь сейчас – фантастический
синематограф… Как гудят колокола! Как-то особенно торжественно… Вся Москва у
заутрени… (178) Наши все ушли. Дома только я да Юлия Ивановна (179) – наша
старая [1354] латышка.
Воскресенье, 2 апреля
…Совсем тепло, – а [1355] солнца нет. Первая Пасха свободной России… [1356] С утра льется
«малиновый» звон (180) кремлевских колоколов. Кому только [1357] они на своем долгом веку не
звонили, кого не отпевали, кого не венчали! Так хочется уловить в этих [1358] с детства родных
переливах – новые звуки… Так [1359] хочется верить, радоваться, а на душе печаль и трепет перед
Неизвестным.
[***]
…Был Борис О. (181) В [1]905 г. он был пылкий студент-«кадет», живой, остроумный, член гонимого
полицией [1360] студенческого «центрального органа». После университета он
скоро [1361] выделился из алчущего «практики» легиона помощников присяжных поверенных – и
занял видное место в рядах [1362] уголовных и политических защитников. Теперь он – восходящая
политическая
