Мы видели зарю свободы. Наши дети и
внуки будут жить в свободной России…
Такие [1195] речи слышатся с утра до ночи в самых разнообразных кругах Московской
интеллигенции…
О войне [1196] не говорят, о ней точно забыли… Все увлечены волшебным превращением рабской
«Пошехонии» (112) в свободнейшую на земном шаре страну. В церквах больше не возглашают
долголетия «благочестивейшему»… И «всему царствующему дому». Придворные поставщики
сбивают гербы со своих лавок [1197], (113).
Все это до того нереально… Фата-моргана [1198], (114). На чем же все это держалось?.. Где же эти
незыблемые устои?.. Почему их никто не защищает? Где же эти блестящие кавалергарды, императорские стрелки, гусары, драгуны, казаки? Неужели это была только балетная декорация
вокруг картонного дуба? [1199] Толкнули ногой – все [1200] рассыпалось и провалилось [1201] в
трап!.. [1202]
Слишком, слишком все головокружительно [1203], неправдоподобно… и потому страшно…
…Забегал Бальмонт. Он в экстазе… [1204] Не человек, а пламень [1205]. Говорит, Россия показала
миру пример бескровной революции. Мрачный М. на это [1206] возразил:
– Подождите! Революции, начинающиеся бескровно, обыкновенно [1207] оказываются самыми
кровавыми.
[***]
…Сегодня, на Красной площади был парад Народных войск (115). Командовал парадом полковник
Грузинов (116). Зрелище было торжественное и очень красивое. Мы смотрели [1208] на него из
огромного окна магазина Сапожникова (117), где нас встретили [1209] сияющие приказчики, наши
приятели. Сияли впрочем только молодые. Старики расхаживали по магазину, опустив глаза и стиснув
зубы. Молодые мотались от окна к окну, победоносно поглядывали на «старших» [1210], смеялись и
громко выражали свои чувства [1211]. «Силища-то. Силища какая!» – «И этакую-то красоту не сумел
Николай удержать!.. Будет! попользовался… Теперь сами себе служить желаем» [1212]. Седой с
проплешиной [1213] кассир только глаза вскинул на говорящего, чуть-чуть пожал плечами, вздохнул и
ничего не сказал…
[***]
Вторник, 7 марта
…В Москве столпотворение Вавилонское. Все, что способно двигаться, писать, считать, болтать –
все это расхватано по разным «комиссариатам», «исполнительным комитетам» и
разным [1214] организациям [1215]. Вместо полиции действует «милиция». Это значит, что вместо
вышколенных для [1216] наблюдения за уличным порядком городовых, мечутся студенты, вооруженные винтовками, (которые то и дело выпадают из их непривычных рук), на места
околоточных поставлены помощники присяжных поверенных, а вместо приставов важно
распоряжаются присяжные поверенные. Все эти новоиспеченные «граждане» уже до смерти устали –
и через месяц такого «управления» Москва, вероятно, обратится в Бедлам. Поразительно, до чего мы, русские, несмотря на все наши претензии, неоригинальны. Вечно кричим о своей «самобытности» – и
вечно рядимся в чужие платья. Уж если революция, то – тюлечка в тюлечку [1217] – по французскому
словарю! Милиция, комиссары, декреты… Скоро, вероятно, и календарь перелицуем. Пойдут у нас
плювиозы, мессидоры, фруктидоры (118). Как бы до термидора (119) не докатиться. И «товарищи»
ожили! Несть числа фракциям и группам… [1218] Левые, правые, меньшевики, большевики, пораженцы, оборонцы... Против [1219] [1]905 года они [1220] расцветились [1221] в [1222] самых
неуловимых оттенках [1223]. Действуют они куда бесцеремоннее, чем в [1]905 году. Вламываются в
разные учреждения с заявлением [1224], что такое-то [1225] помещение [1226] им «удобно» и они его
«реквизируют»… [1227] Пока их успешно выпроваживают, но объясняются по каждому случаю очень
пространно, уговаривают, убеждают [1228] – в надежде, что они скоро «устанут» и отстанут [1229].
Вероятно, это приведет в обратному результату. Эти господа войдут «во вкус» и пойдет такое
безобразие, что все начнут вздыхать о Горбуновском «становом» … (120) Сегодня, например, какая-то
фракция [1230] анархистов [1231] пожелала реквизировать университетское имущество для
«народа»… Мандата от «народа» эти «печальники» не предъявили и [1232] университетские сторожа
(тоже «народ» и тоже без мандата) их прогнали.
[***]
Московским комиссаром назначен доктор Н. М. Кишкин (121). Комиссариат помещается в генерал-губернаторском доме… (122) Если тени могут страдать [1233], то как [1234] должна
содрогаться [1235] тень великого кн[язя] Сергея Александровича! (123) Во [1236] что историческая
Немезида [1237], (124) превратила его роскошный, недоступный для простых смертных дворец!
Миллион комиссий, комитетов, заседаний, собраний, на которых мелькают, вертятся, приходят, уходят, странные люди, громко произносящие такие запретные слова, за которые вела [1238] прямая
дорожка туда, куда «Макар телят не гонял»… Все мужчины с ног сбились. Весь день в бегах.
Политические дамы носятся по городу как листья в бурю… «Ах, чем это кончится, боже, чем это
кончится, чем!»…
[***]
В Москву прибыл Керенский (125). Был в суде, посидел в Совете Присяжных Поверенных, держал
себя очень «просто» – и всех очаровал. Керенский несомненно восходящая звезда нашей
новорожденной революции, ее Камилл Дюмулен (126). В Думе [1239] он был один из немногих
«красных», которого почти [1240] все, кроме крайних черносотенцев слушали, даже [1241] любили, ему прощали [1242] его истерические [1243] «выпады» за молодой задор, за хлесткую, но не злобную
манеру речи, за то, что [1244] он больно иногда «царапал», но никогда [1245] не бил ломом. А теперь, когда он, с разрешения «партии» (Керенский трудовик) вошел в правительство, он [1246] сразу
завоевал симпатии [1247] «буржуазных» министров, которые видят в нем [1248] «буфер» между
старым и новым… «Левые» считают его своим, а «правые» довольны его [1249] заверением, что он
«не Марат» (127) – и что русская революция несет с собой не [1250] месть, а свободу и
справедливость. Точно [1251] по ман[овен]ию волшебного жезла, у молодого министра оказалось
многое множество приверженцев и тьма поклонниц. Его превозносят выше небес, называют
«надеждой России», восторгаются его пламенным красноречием, повторяют его «крылатые» слова, засыпают его красными цветами… Обижены на него только судьи. И в самом деле! Министр жал руки
курьерам, а судьям не оказал никакого [1252] поощрения…
[***]
Среда, 8 марта
…Обедал Бальмонт. Он все в том же [1253] состоянии [1254] ликующего пафоса [1255]. Читал
свои новые стихи, три гимна: «В единении сила», «Слава солдатам» и «Слава Народу» (128). Говорит, что [1256] Рахманинов (129) пишет на эти слова музыку. Гимны [1257] всем очень понравились. Меня
эта поэзия à thèse [1258] не трогает. Мне [1259] очень совестно, но когда я слушаю такую
торжественную декламацию, я никогда не могу отделаться от одного воспоминания из далекого
детства. У нашей няни была огромная чашка с рисунком [1260]. Над букетом роз и фиалок два голубка
с конвертом в клюве, а кругом вьется золотыми буквами стишок: « – Так позвольте же вас
проздравить [1261] с днем ваших именин»… Вот и мы теперь «прозравляемся» [1262]…
[***]
Суббота, 11-ое марта
Приехал из Петрограда С[ергей] А[ндреевич]
