во всем раньше. Я просто был слишком увлечен Вайолет, чтобы думать об этом.
— Она сказала, что вчера должна была рассказать мне две вещи, но рассказала только одну. — Рич отставляет свой кофе, делая видимое усилие, чтобы оставаться спокойным, когда его стальной взгляд встречается с моим. — Так может, ты мне расскажешь? Я спрошу только один раз и ожидаю, что ты будешь честен со мной.
Я сглатываю, и мой пульс подскакивает, когда я даю дрожащий кивок.
— У вас с Вайолет что-то было?
Я едва могу дышать. Я не хочу говорить ему об этом, потому что именно из-за этого мы расстались, но подозреваю, что теперь уже слишком поздно.
И если честно, я так устал ему врать. Я больше не могу.
— Да, — хрипло говорю я.
Его глаза темнеют от ярости, и он смотрит на меня, потеряв дар речи.
— Все кончено, — добавляю я, но от этого не становится легче. Мы оба знаем, что я совершил худший из возможных поступков и предал его.
Он долго молчит, позволяя мне терзаться чувством вины. Наконец он говорит: — Ей всего двадцать пять.
— Я знаю, сколько ей лет.
— Как молода, ты имеешь в виду.
Это немного раздражает. Да, она молода, но ей не восемнадцать. Она сильная женщина, знающая себе цену, и мне кажется, он не всегда отдает ей должное.
— Она взрослая женщина, — напоминаю я Ричу.
— Она моя дочь, Кайл. Она была уязвима после потери работы, а ты решил сделать шаг? Как ты мог…
— Эй, подожди минутку. — Я поднимаю руки. — Все было не так.
Рич складывает руки и смотрит на меня с вызовом. — Тогда что же произошло?
Я колеблюсь. Что я скажу, что я боролся с ней, как мог, но она довела меня до точки невозврата? Я никогда не смогу вот так бросить ее под автобус. Если я собираюсь потерять Рича из-за этого, я могу хотя бы сделать так, чтобы она не потеряла и его.
— Ладно, — пробормотал я, выдавливая из себя очередную ложь. Но эта ложь — для Вайолет. — Это была… это была моя идея.
Я быстро поднимаю взгляд. — Я никогда не давил на нее или что-то в этом роде. Она была заинтересована, но… да, я спровоцировал это.
Лицо Рича краснеет от ярости, на виске пульсирует вена. Я никогда не видел его таким злым, и от этого у меня учащается пульс. Теперь нам не будет возврата. Нашу дружбу уже не спасти, и в этом виноват я сам.
— Я доверял тебе, — выплевывает он. — Я просил тебя о помощи. Я просил тебя присматривать за ней, ради всего святого, а ты вместо этого воспользовался ею.
— Я не… Я имею в виду, она не ребенок. Она…
— Для меня она ребенок. Ты знал это. Она моя маленькая девочка, Кайл. Мой единственный ребенок.
Его губы скривились в отвращении, но он все еще не повысил голос. Я ожидал, что он закричит, может быть, ударит меня, но он лишь молча смотрит на меня, глаза дикие от ярости.
Это еще хуже. Намного, намного хуже.
Я хочу сказать ему, что влюблен в нее, что это не только физическая связь. Что за последние два месяца я почувствовал себя более живым, чем за последние два года, и что я думаю, что она чувствует то же самое, хотя и ушла. Что мы не сказали ему, потому что не хотели причинять ему боль, что мы чувствуем себя ужасно из-за предательства и пожертвовали друг другом ради него.
Но потом я вспоминаю Вайолет, стоящую вчера в прихожей с трясущимися руками, как она радовалась, что Рич не знает правды, как боялась его подвести. Не мне говорить ему об этом, не мне рисковать, чтобы он обвинил ее. Она сделала свой выбор, и теперь я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы защитить ее от последствий этого.
— Так вот почему ты не взял мои деньги? — спрашивает Рич, его лицо искажается от возмущения. — Потому что ты решил забрать мою дочь?
— Господи, — бормочу я, вдавливая ладони в глазницы. — Ты, наверное, шутишь. Да ладно. Ты же знаешь меня, Рич.
— Я думал, что знаю. — Он отходит, качая головой, его глаза холодно смотрят на меня. — Но человек, которого я знал, никогда бы так не поступил. После всего, что я для тебя сделал…
Его слова — как удар в самое нутро, но это то, что я заслужил. Я делаю последнюю попытку защитить любимую женщину, надеясь, что моя мольба прорвется сквозь его гнев. — Пообещай, что не станешь обижаться на Вайолет. Она не виновата.
Впервые я думаю, что он действительно может ударить меня. Его глаза расширяются от недоверия, и он делает шаг вперед, кулаки дрожат на его боку.
— Конечно, она не виновата, — скрежещет он. — Это ты здесь обладаешь властью. Ты должен был знать лучше. Я думал, ты лучше.
На мгновение он задумывается о том, чтобы ударить меня, а затем стремительно поворачивается на пятках, пиджак от костюма летит за ним, пока он идет через фойе к входной двери. Затем он делает паузу и, обернувшись, говорит: — Никогда больше не разговаривай ни с кем из моей семьи.
— Рич… — начинаю я, но бесполезно: он уже распахивает дверь и спускается по ступенькам, и я ничего не могу сказать, чтобы хоть немного изменить ситуацию. Он обижен, и после всего, что я сказал, я его не виню. Я бы чувствовал себя точно так же на его месте.
Мой старый психотерапевт однажды сказал мне, что один из способов справиться с тревогой — это проследить за любыми переживаниями до их наихудшего возможного исхода. Он сказал, что если так поступать, то в случае крайней необходимости всегда можно справиться с худшим сценарием.
Что ж, худшее уже случилось. Я потерял любимую женщину и лучшего друга всего за двадцать четыре часа. Мне понадобится много времени, чтобы собрать свое сердце и свою жизнь воедино, но я все еще здесь. Я переживу это, как пережил все остальное.
Я делаю несколько прерывистых вдохов, чтобы успокоиться, затем оцепенело гружусь в машину и начинаю долгую дорогу домой.
38
Вайолет
На следующий день мне удается вылететь из Нью-Йорка ранним рейсом и приехать домой, чтобы успеть переодеться перед тем, как отправиться в офис.
Моя квартира выглядит точно так же, когда я наконец-то вхожу внутрь. Не знаю, чего я ожидала. То, что я прожила целую жизнь и стала другим человеком за
