достоинство, с которым они держались (несмотря на то, что были закованы в цепи и окружены врагами), говорило о величии их непокорных душ. Принцессы, затаив дыхание, не сводили с них глаз. Принимая во внимание, что, запертые среди женской прислуги, они никогда не видали, кроме черных рабов и грубых рыбаков побережья, никого из мужчин, мы не станем удивляться, что появление трех юных, наделенных мужественной красотой кавалеров произвело немалое волнение в их сердцах.
– Ступал ли кто-нибудь по земле благороднее этого кавалера в малиновом! – вскричала Саида, старшая из сестер. – Посмотрите, как гордо он держится! Точно все окружающие – его же собственные рабы.
– Обратите внимание на кавалера в синем! – воскликнула Сораида. – Сколько в нем изящества, сколько грации, сколько мужества!
Нежная Сорааида не молвила ничего, но в душе отдала предпочтение кавалеру в зеленом.
Принцессы не отрывали взоров от пленников, пока те не скрылись из вида; затем, глубоко и печально вздохнув, они отошли от окна, взглянули одна на другую и уселись, мечтательные и томные, на свои оттоманки.
Вошедшая спустя некоторое время Кадига нашла их все в том же положении; они сообщили ей обо всем, что видели, и даже высохшее сердце дуэньи было тронуто их рассказом.
– Бедные юноши! – воскликнула она. – Готова поручиться, что их плен причиняет немало страданий прекрасным и знатным дамам их родины! О дети мои, вы не имеете ни малейшего представления о жизни этих кавалеров у себя дома! Сколько доблести на турнирах! Какое поклонение дамам! Какие ухаживания и серенады!
Любознательная Саида зажглась любопытством. Она была ненасытна в своих расспросах и заставила дуэнью поведать о днях ее юности и нарисовать живописные сцены родной страны. А когда речь зашла об испанских женщинах и их красоте, прекрасная Сораида стала лукаво поглядывать в зеркало и прихорашиваться, тогда как Сорааида с трудом подавила горестный вздох, услышав о серенадах при лунном свете.
Всякий день любознательная Саида возобновляла расспросы, и всякий день рассудительная дуэнья повторяла свои рассказы, которые выслушивались ее питомицами с глубоким вниманием, хотя зачастую и прерывались нежными вздохами. Наконец благоразумная старая женщина поняла, что допустила ошибку. Она привыкла смотреть на принцесс как на малых детей; между тем они успели на ее глазах неприметным образом вырасти, и теперь перед нею цвели три прекрасные девушки брачного возраста. «Пришла пора, – решила дуэнья, – оповестить об этом султана».
Однажды утром, когда Мохамед Левша восседал на диване в одной из дышащих прохладою зал Альгамбры, из крепости Салобренья прискакал раб с посланием благоразумной Кадиги, поздравлявшей его с днем рождения дочерей. Раб одновременно доставил султану изящную маленькую корзинку, которую украшали цветы и внутри которой на ложе из виноградных и фиговых листьев покоились персик, абрикос и нектарин, яркие, покрытые пушком, еще смоченные росой и едва только созревшие. Монарх был сведущ в восточном языке плодов и цветов и сразу разгадал смысл аллегорического подношенья Кадиги.
– Итак, – сказал он себе, – опасный период, о котором толковали астрологи, наконец наступил: мои дочери достигли брачного возраста. Что же предпринять дальше? Они скрыты от взгляда мужчин; они под неусыпным надзором благоразумной Кадиги; все это отлично, но они все же не у меня на глазах, как это предписали астрологи. Я должен собрать их под свое крылышко и надзора за ними не доверять никому.
Сказав это, он повелел приготовить к их приезду одну из башен Альгамбры и отправился во главе отряда телохранителей в Салобренью, чтобы лично доставить оттуда принцесс.
Прошло почти три года с тех пор, как Мохамед лицезрел в последний раз дочерей. Он едва поверил глазам при виде той поразительной перемены, которая в столь короткий срок произошла в их наружности. За это время они переступили тот поразительный порог в жизни женщины, который отделяет угловатую, еще не развившуюся и безмятежную девочку от прелестной, застенчивой и мечтательной девы. Этот переход подобен переходу от плоских, высохших и скучных равнин Ламанчи к роскошным долинам и живописным холмам Андалусии.
Саида была высокого роста и хорошо сложена; ее манеры были свободны и взгляд проницателен. Она вошла смелым, решительным шагом и низко поклонилась Мохамеду, чтя в нем скорей своего властелина, чем родного отца. Сораида была среднего роста, с обворожительным взглядом и плавной походкой, и ее блистательная красота казалась еще более ослепительной благодаря роскошному платью. Она подошла к отцу с улыбкою на устах, приложилась к его руке и приветствовала его стихами прославленного поэта, чем доставила монарху неизъяснимое удовольствие. Сорааида была застенчива и робка, ростом поменьше сестер, и в ее красоте было что-то молящее, ищущее ласки и покровительства. Она не была предназначена повелевать, подобно старшей сестре, или обольщать, как вторая, но скорее была создана, чтобы безраздельно отдаться любви и в этом найти свое счастье. Она робко, едва не падая от волнения, подошла к отцу и хотела поцеловать его руку, но, взглянув на него и увидав на его устах родительскую улыбку, уступила порыву души и бросилась ему на шею.
Мохамед Левша разглядывал своих обворожительных дочерей с гордостью и одновременно с тревогой, ибо, восторгаясь их красотой, он вспоминал предсказанья астрологов.
– Целых три дочки, три дочки, – бормотал он про себя, – и все в брачном возрасте! Вот они – соблазнительные плоды Гесперид, уберечь их может только дракон!
Готовясь возвратиться в Гранаду, он выслал гонцов с приказанием, чтобы никто не смел выходить на дорогу, по которой ему предстояло проехать, и чтобы при приближении принцесс все двери и окна были наглухо заперты. Сделав это, он выехал во главе отряда, состоявшего из черных всадников страшного вида, облаченных в сверкающие доспехи.
Вслед за султаном на прекрасных белых лошадках, покрытых бархатными, расшитыми золотом, волочащимися по земле попонами, ехали закутанные в покрывала принцессы. Удила и стремена у лошадок были из золота, на шелковых поводьях сверкал жемчуг и драгоценные камни. Лошадки были увешаны маленькими серебряными бубенчиками, мелодично звеневшими, когда они шли легкою иноходью. И горе тому несчастному, который, заслышав звон бубенцов, замешкается на проезжей дороге, – страже было приказано беспощадно рубить такого.
Кавалькада приближалась уже к Гранаде, когда на берегах Хениля ей встретился небольшой отряд мавров, сопровождавший нескольких пленных. Солдаты не успели сойти с дороги и незамедлительно пали ниц, приказав пленникам последовать их примеру. Среди пленных находились те самые кавалеры, которых принцессы видели из окна павильона. Они или не поняли приказания, или были слишком горды, чтобы ему подчиниться: стоя во весь рост, разглядывали они приближавшихся всадников.
Султан возгорелся гневом и пришел в ярость при виде столь дерзкого ослушания. Обнажив
