— Э, нет, — не согласился бывший дворецкий. — Мы всё оставим как есть. Всё это нам может пригодиться.
Утром у нотариуса была оформлена купчая на дом Мещеряковых на имя некоей дамы Лилии Королевич, которая живёт где-то в Европе. От её имени сделку совершил её дворецкий, купивший дом Мещеряковых. Сама же бывшая хозяйка дома, после скандального происшествия ни разу не показавшаяся на людях, тихо и незаметно покинула город, уехав из него по Николаевской почтовой дороге. Она сделала это ночью, когда все горожане спали, улицы были темны и мертвы, и только монотонный осенний дождь сопровождал карету, нескончаемым потоком проливаясь на неё.
* * *
Снова утро. Такое же серое и монотонное, как все предыдущие. Лиля знала, что и этот день не принесёт радости, как и все остальные. Уже давно ничто не радовало её здесь, в этом краю.
Она сидела на подоконнике и смотрела в окно. Отсюда, сверху, из своей мансарды, она видела разноверхие крыши Латинского квартала. Как же она устала здесь, устала душой! Лиля чувствовала, что наступил её предел, больше ей не выдержать в чужой стране. Пора домой…
Вошёл дворецкий. Он принёс ей кофе.
— Дворецкий, — сказала Лиля, отпив глоток. — Нам пора домой.
— Лиля, — с мягкой укоризной начал тот, — у тебя опять хандра. Это пройдёт…
— Не надо, не говори больше ничего. Я знаю каждое твоё слово, которое ты произнесёшь. Мы уже ездили в Альпы, на Лазурный берег и в Карловы Вары. Я больше никуда не хочу. Я хочу домой.
Дворецкий замешкался. У него был аргумент, но он колебался: стоит ли произносить это вслух, не заденет ли это Лилю, не сделает ли это ей больно. Но, в конце концов, кажется, что это единственная возможность образумить отчаявшуюся эмигрантку, все остальные он исчерпал в прошлые разы.
— Лиля, — решительно заговорил он, не будучи уверенным, что скажет свою мысль до конца. — А как же твои воспоминания? Тебе не больно будет возвращаться туда, где тебя…
— Поди-ка вон, — тихо и твёрдо сказала Лиля.
Дворецкий ушёл. Лиля машинально рассматривала давно знакомую ей чашку, а потом в отчаянии швырнула её об стенку. Да, да, он прав! Что ей делать? Здесь она не может, не хочет находиться, а на родине все помнят о её позоре, начнут пальцем тыкать, в лицо смеяться. А если не начнут? Может, все уже давно забыли про неуклюжую невесту, которой жених дал отставку прямо у алтаря. Разве людям больше не о чем посудачить, кроме как столько лет помнить об этой истории? Вполне возможно, что все давно забыли о ней, одна Лиля помнит и никогда не забудет — потому что это произошло с ней. И ей кажется, что все об этом помнят, а на самом деле каждый занят собой больше, чем всеми остальными жителями планеты, вместе взятыми.
Лиля безотчётно ощущала необходимость возвращения. Хотелось ли ей вернуться? Бесспорно, да. Хотелось ли ей вернуться именно сейчас? Нет, именно сейчас она не хотела бы вернуться, но… Но недавно что-то пришло к ней: то ли это первое детское воспоминание, то ли сон, то ли её собственное воображение ей это нафантазировало. Она сама не знала, не могла разобраться в этом, и это мучало её. Если только это было наяву, надо ехать в Херсон как можно скорее. Но было ли это на самом деле или это лишь плод её фантазии?…
Студентка Сорбонны Лилия Королевич снимала в Латинском квартале хорошую квартиру в верхнем этаже с мансардой. У неё была прекрасная спальная комната с альковом, но она полюбила эту мансарду и обосновалась здесь. Пространство было не прямоугольным, как везде. Пол намного шире потолка, стены покатые, низкое чердачное окно — всё это было необычно и даже загадочно. Лиля любила, чтобы всё было не так, как принято у всех. И действительно, было не как у всех: слуга жил внизу, в роскошной квартире, а Лиля, по сути, на чердаке. Но ей безумно нравилась эта мансарда, и если она о чём-то и будет жалеть, уехав из Парижа, так это об этой мансарде.
— Ужин подавать? — вновь вошёл дворецкий.
Лиля долго изучающе смотрела на него, потом ответила:
— Попозже.
Как она и ожидала, он пришёл не только за этим.
— Лилечка, мы в этом месяце не собирали студентов. Давай сделаем вечеринку, я составлю меню, ты только назначь день.
— Пожалуй, мы таки проведём вечеринку. Но ты мне зубы не заговаривай, я знаю, что ты хочешь меня отвлечь от моих намерений. У нас будет прекрасная оглушительная прощальная вечеринка, а потом мы уедем.
— Лилечка, а как же учёба? Тебе надо получить диплом, а потом уже ехать на все четыре стороны.
— Дворецкий, мне надоело зубрить философов в университете, так ты ещё тут философствуешь. В конце концов, деньги мои и я решаю, где жить. Я приняла решение. Может быть, мы сюда ещё вернёмся. А может, и нет — если я вступлю в права наследования. — Она помолчала, подумав, что, пожалуй, не стоит на эту тему говорить здесь и сейчас. — Ступай, пиши меню. Будем гулять с размахом, по-русски! Пусть Сорбонна запомнит студентку из России.
Глядя вслед дворецкому, закрывшему за собой дверь, Лиля подумала, что, пожалуй, не стоит ему ничего знать. Хоть и преданный, а всё равно холоп.
Лиля вернулась в этот город такой же ненастной ночью, какая была и при её отъезде. Правда, не было дождя, как тогда. Ветер нещадно трепал афиши на круглых тумбах и нёс по городу жёлтые листья.
Проезжая в экипаже по знакомым до боли улочкам, Лиля едва удерживала себя от желания выскочить из него, петь и танцевать. «Я снова здесь, снова, снова!!!» Чувствам, переполнявшим её, явно было тесно, но она боялась их выплеснуть, ведь она вовсе не местная жительница, а особа, жившая долгие годы в Европе, и вот теперь впервые решившая посетить свою недвижимость, купленную её доверенным лицом в Херсоне.
Лиля сквозь вуальку изредка роняла взгляды на сидевшего рядом дворецкого. Тот был непроницаем. Его не волновал факт приезда в родные пенаты, тем более что для него тут родного не было ничего. Он опасался другого. Опасался быть узнанным. Хотя, собственно говоря, лично ему это не грозило. Кто мог знать в лицо какого-то конюха из помещичьего дома? Но вот Лилю могли узнать. Слишком много шума наделала тогда та история со свадьбой — не каждый день случается подобное. Наверняка Машу не забыли и хотели бы узнать, как сложилась её дальнейшая судьба. А теперь будут приглядываться к новой хозяйке Машиного дома, сравнивать с прежней. А, сравнивая, могут найти немало общего…
«Не должно такого случиться, — убеждал себя он. — Лиля стала совсем другой, и не только внешне». Да, она повзрослела, изменила причёску, у неё появились манеры, которые и не снились ни одной губернаторше, не говоря уже о провинциальной девочке Маше. Но самое главное — она стала совершенно другой личностью. Уверенная в себе, раскованная, со своими убеждениями, с женской игривостью. Есть, правда, одно «но». Если к ней придут свататься, она или упадёт в обморок, или в ярости спустит кавалера с лестницы. А если такое будет повторяться не один раз, то это может навести на некоторые размышления… «Надо будет поговорить с Лилей на эту тему», — подумал дворецкий, и в этот момент их пролётка остановилась у хорошо знакомого им обоим дома на Витовской.
Прислуга встречала их у дверей. Они давно распорядились о замене прислуги. Пока хозяйка была в Европе, управляющему было дано указание сократить до минимума количество слуг, необходимых лишь для содержания дома, а затем заменили и управляющего и оставшихся слуг.
Лиля с трепетом вошла в дом, мило улыбнувшись встречавшим, а кого-то даже потрепав по щеке. Знакомый с детства запах домашнего очага закружил голову. Лиле даже показалось, что ноги её ослабли и теряют опору. Но, как и положено хорошей артистке, она послушно шла за теми, кто вёл её по дому, показывая комнаты и другие помещения. Она не видела, за кем шла, не слышала, что ей говорили. Она жадно рассматривала всё вокруг себя, успевая вовремя ответить на вопрос или сказать дежурный комплимент бывшим хозяевам. «Всё те же обои на стенах…Та же мебель…» А вот и кресло-качалка, в которой старик Мещеряков любил сиживать с газетой и трубкой в руке (ко рту он подносил её чрезвычайно редко). Бывало, он засыпал с газетой в этом кресле-качалке, укрытый клетчатым пледом, и тогда зловредный кот Васька забирался на колени к деду и тоже засыпал, запуская коготки в плед и выдёргивая нитки. Потом от бабушки Мещеряковой за вредительство попадало обоим.
