– Теперь – сюда.
Мочала в коридоре стало много больше. И запах… да. Тот самый запах якобы духов. Он усилился…
Алексей остановился. Снайпер за спиной тоже остановился – мгновенно. Хорошая реакция… Потом Алексей начал понемногу пятиться назад, назад… открывая на ходу тубус, вынимая Аникит…
Изменился свет. Кто-то спускался в колодец.
Алексей почувствовал движение снайпера и предупредил жестом: не стрелять.
Они вжались в какие-то ниши, прикрылись мочалом. Мочало оказалось не совсем мёртвым: оно чуть пульсировало, чуть притягивалось к телу, будто под действием статического электричества.
Глаза с трудом различили того, кто спустился и остановился, присматриваясь… принюхиваясь… прислушиваясь…
Обезьяна. Он плохо разбирался в их породах. Не горилла и не павиан. Может, шимпанзе.
Что-то было не так с этой обезьяной…
Он не успел понять, что с нею не так: обезьяна молнией метнулась вперёд, отбросила прикрывающее Алексея мочало. Он уронил меч. Обезьяна повисла на его шее и заголосила:
– Алексей Данилыыыч!..
У неё было лицо Вали Сорочинской.
Танкам наконец дали "добро". С грохотом они катили по бетонке, сооружённой не так давно для транзитных грузовиков. Впереди шли два гаишных "уазика", разгонявших рупором на обочины особо тупых – кто не желал уступать дорогу танкам. Такие водители существовали только в воспалённом воображении гаишников, и потому тем более следовало проявлять рвение.
Глава девятая
Мелиора. Временная столица
– Брат, – прошептал кесарь. – Прошу тебя, не уезжай…
Однако взгляд Светозара скользил над его левым плечом, уходя далеко. Кесарь уже оглядывался непроизвольно в поисках чуда, притягивающего этот взгляд, но видел только серый умирающий снег, выпавший не в срок. Тёплая карета ждала, конвой ждал, и всё, что можно было сказать, было сказано.
Ветер дул отчаянно сырой, пронзительный – и дул будто бы с болот.
– Последние дни покажутся нам месяцами, потом – годами, – глухо сказал Светозар. – Крепись, брат мой, крепись. Смерть неизбежна так или иначе…
– Отчаяние пожирает меня, – признался кесарь. – Что будет завтра? Мор?
– И мор пройдёт… Пророчества можно читать так – а можно иначе. Где поют о великих героях – взгляни на пораженных ими. Где скорбят об умертвиях – сочти живых. Где грезят исходом – будь с остающимися. Смотри на тень и сам будь своею тенью. Прощай, любимый брат мой.
– Прощай…
И потом, когда карета уже почти скрылась (дымок из печной трубы и верх полозьев саней, притороченных сзади на случай новых снегов в пути), кесарь сказал ещё раз:
– Прощай. Любимый брат мой.
Он повернулся к дому. К временной – и последней – своей столице. Жёлтые доски, серая парусина, чёрная грязь дорог и прогалин… Широко шагал навстречу новый этериарх, акрит Степан Далмат, не жалея для грязи светлых мягких саптахских сапог. Подошёл, коснулся лба. Отмыто-голубые, почти белёсые глаза, коричневые круги вокруг. Веко дёргается.
– Говори.
– Вода в колодцах, государь. Пить – невозможно… Горька, как жёлчь.
Кесарь зажмурился.
– А в ручье?
– Горчает с каждой минутой…
Наверное, это и есть конец.
Кесарь снова посмотрел на мир. Всё вокруг было чужое. Что ж, подумал он спокойно, чужого не жалко.
Дальше он помнил себя отрывочно, как очень пьяный человек. Вот он оскальзывается на грязи, разъезжаются ноги… он видит заполошно летящих птиц, спасающихся от незримого хищника… он замирает, стянув только один сапог, и о чём-то напряжённо думает… у него на коленях тот зловещий сундучок, о котором мало кто знает и о котором он и сам желал бы забыть… медный ключ…
Он ещё колебался некоторое время. Потом достал со дня сундучка книгу в свинцовом переплете.
Кузня
Ах, до чего же изменилась Кузня за минувшие месяцы! Венедим оглядывался по сторонам, силясь узнать места, но нет – словно прошли века…
Пока тянулось необитаемое преддверие, ещё можно было примириться с этим неузнаванием – но вот-вот начнутся нижние горизонты. А в них… в них неплохо бы кое-что знать заранее.
Если он не найдёт тот колодец, то – можно возвращаться… Почему-то только сейчас он понял, сколь мизерны у него шансы на успех.
Унылая пустошь тянулась, тянулась, тянулась… Плотная спёкшаяся земля, поросшая чёрной колючей то ли травой, то ли травоподобным кустарником, перемежалась как бы осыпями – но не на склоне, на равнине. Острый щебень и рыхлая глина. И совсем редко встречались приподнятые над общей плоскостью острова, где росла нормальная трава, всё ещё пригодная коням, и где стояли корявые необыкновенно твёрдые деревья с древесиной пусть не горящей, но жарко тлеющей – наподобие углей. Такие костры могли гореть долго, давая тепло в могильно-холодные здешние ночи.
Днём и ночью небо закрывали низкие тучи. Венедиму порой начинало казаться, что отряд его кружится на месте, возвращаясь вечером туда, откуда уходил утром. В строгом смысле так оно и должно было быть…
Пустошь оборвалась внезапно. Земля, поросшая чёрной травой, кончилась, но вместо очередного глинисто-щебенчатого участка оказался замытый плотный склон, уходящий в слабый опалесцирующий туман, почти дымку – впрочем, очень надёжно скрывающую перспективу. Прошлый раз путь вниз открывался совсем иначе, но Венедим уже понял, что не стоит ждать соответствия…
Они спускались долгие семь часов и в самом конце спуска едва не проскочили – уставшие и в сумерках – мимо того, что искали. Заметила Живана.
– Командир! Вон там…
Будто огромная буква П из каменных столбов с каменной же перекладиной – сливалась с фоном горного склона и почти пропадала.
– Привал, – скомандовал Венедим. – Ищите место…
Место, сколько-нибудь пригодное, нашли только в полутысяче шагов ниже по склону.
После полуночи Венедим поднялся к колодцу. С собой он взял одного Камена, да и того оставил в отдалении, не разрешил подходить близко.
Тьма стояла не такая кромешная, как казалась вблизи костров. Серый свет сочился сквозь тучи, находя щели и истончения. Изредка туманным пятном проступало некое ночное светило…
Такой же интенсивности, но – зеленоватый свет исходил из колодца, с невидимого дна его. Зеленоватый свет и запах тлена. Венедим захлестнул верёвку за каменный столб, потянул, проверяя узел. Бросил верёвку вниз. Перекинул ноги через край колодца и стал спускаться, упираясь подошвами в шершавую кладку.
Иногда ему казалось, что камни подаются под ногами.
Дно колодца возникло внезапно. Зеленоватый свет обманул его, и Венедим попросту не увидел зеркально-гладкой поверхности воды – пока не коснулся её.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
