Побежал, всё так же пригнувшись, проведать Степанова, проговорили с ним с полчаса. Мельника винтовку отдал Степанову, обещал передать.
Обстрел ослаб. К длинному южному оврагу, где закрепилась моя рота, уже не перебегал, а шёл. Вместе с Шилом, его ребятами и группой сапёров, загрузившись, как мулы, минами и ящиками с Ф-1. Эти сапёры умели ставить растяжки – я им этот нехитрый партизанский приём из будущего показал ещё в процессе формирования батальона, чем заслужил репутацию минёра-виртуоза, хотя не смог бы обезвредить ни одной мины. За ночь команда Шила должна была зачистить овраг, а сапёры – заминировать. Пока же они расположились в наших окопах – роту я отводил, оставив Шилу лишь один станковый пулемёт с усиленным до трёх человек расчётом.
Пока рассеянной группой – чтобы все не погибли разом от шального снаряда – шли на новый рубеж, я инструктировал расстроенного Кадета.
– Ну почему я? – ныл он.
– Отставить, сержант Перунов!
– Это нечестно! Что думаете, я не вижу, что вы меня просто отсылаете?
– Да, сержант, отсылаем. Потому что хотим, чтобы ты, сержант, стал генералом. Генералом, понял? И ты можешь им стать!
– И ты можешь! И комбат!
– Нет, Миша. Ничего ты не понял. Я уже умер, Ё-комбат – тоже. Он ещё на границе погиб душой, вместе со своим погранотрядом. Его существование приносит ему только боль. Каждую ночь – боль. Ты потом это поймёшь. Сейчас постарайся понять вот что, на будущее. Твоё, офицерское будущее.
– Сейчас нет офицеров.
– Это и плохо, что ты судишь о вещах по обёртке. Всяк, посвятивший себя защите Родины и ведущий в бой людей – офицер, как его ни называй. Ты-то должен это понять, ты же потомственный военный. Но дело не в этом. Постарайся понять, а потом суди. А понять надо следующее: завтрашний бой не имеет смысла, не рационален. Задачу свою мы выполнили, большего от нас никто не может потребовать. Завтрашний бой – самоубийство рот батальона.
– Вообще не понял.
– И я об этом. Я тебе постараюсь объяснить, ты постарайся понять. Если не поймёшь – хорошим командиром не станешь. Так вот, с точки зрения военного искусства дальнейшее наше пребывание здесь – профанация на грани преступления. Нас осталось на полноценную роту, учитывая видимость звёзд и, значит, завтрашнее появление авиации у противника, про пушки можно забыть. А утром на нас выйдет танковая дивизия. Час-полтора боя – и всё! Исходя из этого, комбат сейчас же должен отвести свою часть в тыл на переформирование, спасти батальон, тем более что приказ такой он получил. Но… Позади нас, восточнее, только та самая истощенная дивизия. На марше. Больше никого. Отойти – значит, открыть дорогу танкам на восток, на Москву, Липецк, Тулу – куда они там нацелились? Так что, Миша, тылы уходят, ты готовишь место для отхода в лес, а мы ещё будем держать немца. Сколько Бог даст, столько и будем держать. Зубами.
– Я это понимаю! И я тоже хочу остаться!
– Не это ты должен понять! Пойми главное. А главное – не бой, а то, что будет после боя. Мы будем зубами держаться, а как зубов не станет – отойдём в лес. А там ты должен подготовить всё не для боя, а для спасения тех, кто выживет. Ты должен сделать отсечные позиции, завалы, ловушки с помощью сапёров. До лесопилки должны дойти только наши, а немцы должны остаться. Тебя я назначаю командиром лагеря и отряда. Если не придёт ни комбат, ни я, то ты должен оторваться от врага, лесами вывести людей на соединение с нашими частями. Понял? Жизнь всегда важнее самой геройской смерти. Ты должен спасти всех, кто выживет. На дороги не суйся, веди отряд лесами. Вспоминай, как я учил маскировке. Вас будут искать, преследовать. Маскировка – главное. Ты помнишь, чему я учил?
– Помню, – буркнул Миша.
– Вот и хорошо. Ну, тогда забирай эту канцелярию, топай к Тарасу, он тоже тебя проинструктирует – он же организовывал там «базу подскока», и дуй туда, осмотрись. Позже я буду присылать людей. Командуй, сержант Перунов! Надеюсь, ещё увидимся!
Мы обнялись, потом я подтолкнул его в сторону Тарасовой ямы, сам подозвал взводного, обрисовал ему диспозицию и наметил линию обороны, поставив задачу по её подготовке:
– Все окопы, дзоты, огневые на нашем участке надо соединить ходами сообщения, всё со всей тщательностью замаскировать. Я проверю! А завтра ещё «проверяющие» прилетят и с пикирования накажут нерадивых. В окопах и огневых сделать запасы патронов, гранат, воды. Огонь предполагается такой плотности, что поднос боеприпасов будет невозможен, всем запастись заранее. Школеров, молодец, царствие ему небесное, успел нас затарить под завяску. Задача ясна?
– Так точно! Придётся опять всю ночь бегать и копать, копать и копать. Сна не будет.
– Покой нам только снится. Ребята, к этому дню мы шли всю жизнь! Родина нас кормила, обувала, одевала, воспитала такими, какие мы есть. Неужели в самый ответственный момент, момент истины, мы не найдём в себе силы ещё чуть-чуть пересилить себя, чтобы подготовиться как следует и защитить Родину, родителей своих, родных своих получше? Чтобы убить нелюдей этих побольше? Не пропустить? Не сумеем перебороть себя, не найдём силы – грош нам цена! И матери наши будут не гордиться нами, а разочаруются в нас. Хотите ли вы, чтобы враг проехал по вашей родной улице на танке или мотоцикле? Нет? Тогда убейте его тут, чтоб дальше не прошёл! А чтобы убить немца, надо подпустить его на расстояние уверенного поражения и остаться в живых до этого. Поэтому – копаем и бегаем, потом копаем, копаем, копаем! И всё маскируем, прячемся. Вы должны видеть врага – он вас нет, вы должны попадать в него – он не должен понять – откуда в него прилетело. Сюрприз надо фашистам заготовить, чтобы удивились. До смерти удивились! Так я думаю. Но сначала – ужин! Айда жрать, мужики! Впрок надо натрескаться и на завтра запастись – тылы мы на восток отправляем, чтобы не мешались под ногами.
Пожрать – это всегда пожалуйста! Весело гомоня, остатки роты заполнили «Тарасову яму».
Минутка размышлизмов не в тему (либерастам – не читать)
Всё-таки хорошо, что я оказался среди энкэведешников! За всё время ни разу – ни паники, ни трусости, ни сомнения. Герои! В штыковую на немца – как на празднике Масленицы в стенку кулачного боя – морды горят, глаза блестят, зубы скалят! Перед танком никто не вскочил, не побежал! Ждали, кидали гранаты, бутылки. При ранении орали, но не скулили, не причитали. Моральное состояние батальона – боевое, несмотря на потери. Как там в американских пособиях: «при потерях за один бой больше десяти процентов личного состава подразделение теряет боеспособность», а у нас от роты осталось двадцать процентов осталось – нормально. Приуныли, конечно, но о бегстве никто и не помышляет. Я им сообщил, что тылы уходят, и всяк боец тут же понял, что это пушистый зверёк песец подкрался, что завтра – «наш последний и решительный бой», но вон, зубоскалят, гуляш наворачивая. Орлы! Чудо-богатыри!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
