Чтобы выработать все детали слияния, понадобился почти год переговоров, и то юристам пришлось допоздна засиживаться в своих кабинетах, чтобы в срок закончить всю работу над документами. В результате обмена акциями Уильям оказался самым крупным акционером – с восемью процентами – и был назначен управляющим и председателем совета директоров нового банка. Тони Симмонс остался в Бостоне в качестве вице-председателя, а Тэд Лич – в Нью-Йорке в качестве другого вице-председателя. Новый инвестиционный банк получил название «Лестер, Каин и компания», но его по-прежнему называли банком Лестера.
Уильям решил дать в Нью-Йорке пресс-конференцию, чтобы проинформировать широкие финансовые круги об успешном слиянии, и назначил её на понедельник 8 декабря 1941 года. Пресс-конференцию пришлось отложить, поскольку за день до указанной даты Япония атаковала Пёрл-Харбор.
Подготовленные пресс-релизы были отправлены в газеты, но утром во вторник им – по понятным причинам – было уделено не слишком много места. Но недостаток информации в прессе уже не занимал центральное место в мыслях Уильяма.
Он никак не мог найти подходящий момент и не знал, как сказать жене, что он хочет идти на войну. Когда Кэтрин узнала об этом, она была в ужасе и сразу же попыталась отговорить его.
– Ты думаешь, что можешь сделать что-то такое, чего не могут миллионы других?
– Не знаю, – ответил Уильям. – Только я уверен в одном – я должен сделать то, что в данных обстоятельствах сделали бы мой дед и отец.
– Они, безусловно, выступили бы в защиту интересов банка.
– Нет, – ответил Уильям без раздумий. – Они выступили бы в защиту интересов Америки.
КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ
24
Авель прочитал сообщение о создании банка «Лестер, Каин и компания» в разделе финансовых новостей «Чикаго Трибьюн». Основное место в газете было занято анализом возможных последствий японской атаки на Пёрл-Харбор, и он бы даже не заметил короткой заметки, если бы её не сопровождала небольшая, очень старая фотография Уильяма Каина. Настолько старая, что Каин на ней выглядел именно так, как в тот день, когда Авель ездил к нему в Бостон десять лет тому назад. В статье далее говорилось: «Новый банк, возникший в результате слияния нью-йоркского банка Лестера и бостонского «Каин и Кэббот», вполне может стать одним из самых крупных финансовых институтов Америки. Как стало известно нашей газете, акции нового банка находятся в руках примерно двадцати человек, состоящих в родственных или близких дружественных отношениях с той или другой семьёй».
Больше всего Авеля обрадовала именно эта информация: он понял, что у Каина больше нет контрольного пакета. Он перечитал заметку ещё раз. Позиции Уильяма Каина в мире заметно упрочились с тех пор, как они скрестили шпаги, но ведь и Авель не стоял на месте. И ему ещё надо было свести кое-какие счёты с недавно назначенным председателем совета директоров нового банка.
За десять лет состояние группы «Барон» выросло настолько, что Авель вернул своему кредитору все займы и, в соответствии с первоначальным соглашением с ним, обеспечил себе стопроцентное владение компанией в течение оговорённых десяти лет.
Мало того, что он в последнем квартале 1939 года выплатил заём, в 1940 году прибыли группы достигли отметки в пятьсот тысяч долларов. Этот рубеж совпал по времени с открытием двух новых отелей «Барон»: одного – в Вашингтоне, другого – в Сан-Франциско.
Авель за это время стал чуть менее пылким мужем, но отнюдь не менее любящим отцом. Софья, страстно хотевшая второго ребёнка, наконец уговорила его обратиться к врачу. И тогда выяснилось, что Авель страдает олигоспермией [13], возможно, вызванной болезнями и плохим питанием в немецком и русском плену. Флорентина, скорее всего, останется их единственным ребёнком. Авель оставил надежды на рождение сына и осыпал дочь подарками.
Авель Росновский был теперь известен по всей Америке, и даже газеты называли его «Чикагский Барон». К 1941 году прибыли его тринадцати отелей приблизились к миллиону, и новый прирост капитала заставлял его думать о выходе на более широкие просторы.
И тут японцы напали на Пёрл-Харбор.
Авель уже перевёл значительные суммы на счёт Британского Красного Креста, чтобы облегчить участь поляков после ужасного сентября 1939 года, когда нацисты вошли в Польшу, встретились с русскими в Брест-Литовске и ещё раз поделили между собой территорию его родины. Он вёл яростную борьбу в Демократической партии и в прессе, чтобы подтолкнуть нерешительную Америку к войне, пусть даже и в союзе с русскими. Его усилия до сих пор были безрезультатны, но в то декабрьское воскресенье, когда радиостанции по всей стране громогласно сообщали ошеломлённому народу подробности нападения, Авель понял, что теперь Америка обязана вступить в войну. 11 декабря он слушал президента Рузвельта, который говорил, что Германия и Италия объявили войну Соединённым Штатам. Авель очень хотел принять участие в военных действиях, но сначала намеревался объявить свою личную войну и потому позвонил Кертису Фентону в банк «Континентал Траст». За многие годы доверие Авеля к Кертису Фентону сильно выросло, и он продолжал держать Фентона на посту члена совета директоров группы даже после того, как получил полный контроль над нею.
Кертис Фентон ответил тут же, само олицетворение строгости и вежливости манер.
– Какое количество доступной мне наличности лежит на резервном счету группы?
Кертис Фентон вытащил папку, на которой было написано «Счёт №6», и вспомнил дни, когда он мог держать всю отчётность мистера Росновского в одной папке. Фентон просмотрел цифры.
– Почти два миллиона долларов.
– Хорошо, – сказал Авель. – Прошу вас собрать все данные по недавно образованному банку «Лестер, Каин и компания». Узнайте имена всех акционеров, какой процент акций они контролируют, есть ли возможность купить у них эти акции. Всё необходимо сделать так, чтобы об этом не узнал председатель совета директоров банка Каин, а моё имя вообще не должно упоминаться.
У Кертиса Фентона перехватило дыхание, и он ничего не сказал. Как хорошо, что Авель Росновский не видел в этот момент его удивлённого лица! Почему Авель хочет вложить деньги в предприятие, связанное с Уильямом Каином? Фентон тоже читал в «Уолл-стрит Джорнел» сообщение о слиянии двух семейных банков, но из-за Пёрл-Харбора и головной боли жены не придал ему значения. Просьба Росновского оживила его память. Надо будет послать поздравление Уильяму Каину. Фентон поставил карандашную отметку внизу папки с документами группы «Барон», слушая указания Авеля.
– Когда всё выясните, я хочу, чтобы вы доложили мне лично, ничего записывать не надо.
– Да, мистер Росновский.
«Полагаю, что кому-то известно о том, что происходит между этими двумя, – подумал про себя Кертис Фентон. – Но кому, чёрт побери?»
– Я также хотел бы получать от вас квартальные отчёты по каждому официальному оглашению статистики банка Лестера, а также о компаниях, с которыми они связаны.
– Конечно, мистер Росновский.
– Благодарю вас, мистер Фентон. Кстати, группа маркетинговых исследований рекомендует мне открыть ещё один «Барон» – в Монреале.
– А вас не волнует война, мистер Росновский?
– Боже правый, нет! Если немцы доберутся до Монреаля, нам всем придётся закрыться, включая и «Континентал Траст». Впрочем, этих ублюдков побили в прошлый раз, побьют и в этот. Единственная разница состоит в том, что теперь я смогу принять участие лично. До свидания, мистер Фентон.
«Пойму ли я когда-нибудь, что происходит в голове Авеля Росновского?» – подумал Кертис Фентон, кладя трубку на рычаг. В это время Авель Росновский подумал о том, что стоило бы рассказать Кертису Фентону, зачем ему нужны акции банка Лестера, но пришёл к заключению, что чем меньше людей знают о его плане, тем лучше.
Он на время выбросил из головы Уильяма Каина и попросил секретаршу найти Джорджа, который был теперь вице-президентом группы «Барон». Джорж рос вместе с Авелем и являлся его самым доверенным помощником. Сидя в своём кабинете на сорок втором этаже «Барона» в Чикаго, Авель смотрел на озеро Мичиган, но мысли его всё время возвращались к Польше. Удастся ли ему ещё раз увидеть свой замок, который теперь находился на русской территории, в руках Сталина? Сама мысль о том, что немцы или русские оккупировали его великолепный дом, заставляла его…
Течение его мыслей было прервано Джорджем.
– Ты хотел видеть меня, Авель?
Джордж был единственным сотрудником группы, который называл Чикагского Барона по имени.
– Да, Джордж. Как ты думаешь, справишься с нашими отелями пару месяцев, пока я буду в отлучке?
– Конечно, – сказал Джордж. – А что ты задумал? Решил наконец отдохнуть?
– Нет, – ответил Авель. – Я иду на войну.
