― Посвящается всем тем, кто отважно сражался за свои идеалы, чью либо жизнь и собственную, но был повержен. ― он взглянул на меня, и не оставил мне выбора.
― Всем тем, кто больше не с нами, «Реквием по фениксу.»
По бару прошла волна. Люди поднялись со своих мест, забывая о своей трапезе и напитках. Многие зажгли зажигалки, вскидывая руки над головами. Это было потрясающе. У меня дыхание перехватило от этого, и горло болезненно сжалось. Раф мелодично запел в микрофон, бархатным вкрадчивым голосом, но скоро это изменится и боль ворвётся в композицию, чтобы на поражение пронзить тысячью острых спиц.
(Р: ― По крыше, считая капли дождя, Как лезвием тупого ножа, Я поражён, слыша все оттенки зла и краски. В чёрно-белом, ты умело питаешь пожар.
Он пожирал, В пляске смерти, срывая маски. Я не хочу видеть тебя, в плене огня, В камертоне, мелодии драмы!
В затмении сна, В лунный час без меня бродя, бередя Ударами клавиш, старые шрамы. Вот она ― пропасть! Какого-то чёрта, разверзлась, В эпизоде, ночного концерта. Одиноким прекрасным спектром, Изящным ужасом смерти…
Так танцует ворона, над пропастью Сакраменто…
(Синхронно с яркой красной вспышкой освещения, я мощно ударила по струнам, заставляя пространство пошатнутся…)
(В: Доломай или спаси меня! Финальный раунд сумасшествия ― Лёд по грани лезвия. Мы не знали, что это последнее действие…
Мы потерялись в бурном течении, Где ты тонул, исчезла и я Три легиона восстали, на острие забвения, Там, где ты и я ― пали ты и я…
(Р.В: Мы давно попали в сети, Просто наивные дети! Маскарад нам границы чертит, В четверть полночи, свет померкнет. Невзирая на законы речи, Эта встреча в тринадцать, ночи. Не снимайте маски и плащи, скрипачи! В тринадцать ночи, явятся палачи…
(В: Моя цель ― отражение твоей мечты ― Рок-балладами, Одним баррикадами жить, На абордаж брать мачты сцен!
Помосты, увы по кругу рисуют пути, Толкая нас в когти тьмы. Зеркала оказались кривы. Эпическим жанром, тонут наши корабли.
Но это не мы ― Зеркал религия, кривых, Разбита вероломно в прах. Мой страх ― твои слова в тени.
(Р: Закалены забвением, звенья этой цèпи! Прочнее жизни, и прочь беги же… В аду ни к чему кресты, поверьте… В тринадцать ночи, балом правят черти! (В: Я сбегаю, на танец к смерти, На хрупкой жизни нити, Бить в реверансе ниц адской знати! О, Боги, как не кстати…
Оскалами несли, шум проклятий! Вороньей стаей, в небо крик несите, Но мне тебя не разбудить, прости… Обжигают угли, жалят стражей плети…
Так феникс сгорает, над пропастью осыпаясь чёрным пеплом…
Резко взведя руку по струнам вдоль грифа, я поранилась, жестоко срываясь в ярком, до дрожи восхитительном сочетании нот. Над нами вспыхнули белые огни. Маленькая молния прошла сквозь меня, и всё изменило форму и смысл. Я могла подумать, что это был абсолютный катарсис. Боль обжигала, мои пальцы в отчаянном рыдании струн, но я не остановилась… Пространство взорвалось под натиском соло моей гитары. Я ни чувствовала боли, хотя моя рука на грифе была окровавлена. Я не чувствовала боли внутри. Положив кульминацию бурной баллады, словно мощный водоворот, вытягивающий все мои силы, я уронила руки, оставляя гитару свободно висеть на ремне.
Я была опустошена и наполнена одновременно. Я уронила голову. Слёзы падали вниз.
Кровь с моей руки капала прямо на тёмное покрытие сцены.
Моё дыхание было тяжёлым.
Я видела ликование, срыв оваций и десятки огней от зажигалок.
Вот оно ― признание. Самая ценная валюта творца. Не слава и не бабло, ― ничего не заменит этот экстаз от осознания, что ты принят и понят теми, кому открыл свою покалеченную душу. Это подобно вакцине, это лечит и это наполняет меня. Но даже этого едва ли будет достаточно, чтобы спасти меня. Это сильный коллапс выстроенный на противоречии моих чувств. Я не исцелилась вспомнив всё, но больше не чувствую этой кирпичной стены ― и потому я опустошена. Док оказался прав, дышать мне и вправду стало легче.
Раф осторожно взял меля за раненые пальцы, оборачивая их в белый платок. Я не могла отвести завороженного взора от людей. Это был… фурор. Абсолютный пик.
― Вик… ты понимаешь, что ты сделала? ― его голос немного хрипел и дрожал, ведь мгновение назад он пел на пределе своих возможностей, ― Ты написала чёртов хит.
― Мы, Рафаэль. Мы его написали. ― ответила я, не в силах побороть оцепенение мышц. Я зацепилась взглядом за стойку бара. Там был Костя. Мой отец здесь был! И он переговаривался с дядей Вовой. Он встретился со мной глазами и просто подмигнул мне улыбнувшись. Он вне сомнений, прилетел совсем недавно. Он был небритый и растрёпанный. И он был похож на рокера сейчас. Ладно он всегда на рокера похож. Он и есть рокер, в самых лучших традициях. И ещё глаза у него ясные и он слушал Вову в пол уха, глядя на меня. Смотрел, и я знала, что он слышал каждое слово и каждый звук. И он понял кому мы посвятили это. Он не знает, что ошибается, никто тогда и не подозревал на самом-то деле что будет значить эта композиция. Даже я.
Бытует мнение, что Моцарт написал реквием к своей смерти.
«Реквием по фениксу», мы написали не за 20 минут. Конечно же нет. Это был долгий процесс, Раф просто умело свел воедино строки и ноты наболевшие за столько времени. Феникс ― символ возрождения. Ренат в переводе с латыни, «дважды рождённый», или «возрождённый»
Мы хотели, чтобы этот реквием был по Ренату.
Тогда я ещё не знала, что это реквием по любви…
А потом я увидела его. В самом дальнем углу, мужчина в чёрном пальто. Его опущенную голову покрывал капюшон. Когда он поднял взгляд, я утонула в черноте бездны.
Чёрные глаза смотрели в мои. И они мерцали от слёз. По бледному, недвижимому лицу скользили дорожки дождя скорби.
Он плакал. Молча. Неподвижно. Не дыша.
