даже о том, чтобы назвать вора вором. В чем-то это наверное неплохо – не каждый желает лично сопротивляться насилию. Но как же быть с этикой? Ни мораль, ни этика не знают никакого государства. Может этика вообще устарела? Может, вместо человеческой этики настало время государственной? Там, в глубине этой адской машины рождаются идеалы, цели, нормы. Государство становится единственным действующим субьектом, общественным организмом со своим разумом и моралью. Гражданам остается лишь безропотно следовать его предписаниям и изредка высказывать свое мнение, которое впрочем, государству не особенно интересно. Граждане, они ж как дети – что от них можно услышать путного? Да и много их, всем не угодишь. Важно не слушать, а учить, вразумлять, воспитывать. А главное – снабжать законами и наказывать.
И в итоге этой "заботы" большинство граждане действительно становятся детьми. Они уже не против власти. Они приспособились к ней как к силе тяжести, они превратились в ленивых стадных животных. Свобода для них выглядит все более отвратительной, ведь каждому живому существу хочется заботы и покровительства. Власть утешает и защищает, свобода – пугает и отчуждает, и чем ее больше, тем сильнее хочется заботы. Посмотрите на нынешний победивший либерализм. Рынок разрушает семью, создает массы одиночек. Каждый из них беспомощен без государства, они – его дети, одна большая семья.
Вот эта деформация характера человека, лишающая его автономии и превращающая в раба – главный вред "заботливой" власти. Общество формируется и движется вперед благодаря лучшим, масса лишь следует за ними. Но власть, утрамбовывая, подминая население, уничтожает лучших. Массы может и становятся более вменяемые и покладистые, законопослушные и мирные, но ненадолго. Ибо инфантилизация населения, осуществляемая демократической властью, рано или поздно подрывает ее саму. Демократии рушатся не от избытка свободы, как принято считать со времен древних, а от отсутствия автономии и этики. Недостаток автономии – следствие принятия властью на себя моральной ответственности. Управление вообще предполагает ответственность. Управление обществом предполагает моральную ответственность. Открыто насильственная власть вызывает сопротивление и мысли о свободе – как ребенок, вырастая, бунтует против авторитарных родителей, так и угнетенные подданные взыскуют свободы. Результат – освобождение и моральный прогресс. Демократическая власть стремится угодить формально свободным избирателям, принимая за них решения и лишая их фактической свободы – так заботливые родители балуют ребенка, лишая его воли и стимулов к борьбе и труду. Результат – эгоизм и апатия, т.е. моральный инфантилизм, проникающий постепенно в механизмы власти и разрушающий всю конструкцию. Общество загнивает, погружается в аморальность и в конце концов возвращается к насилию, но уже не во имя свободы и общего блага, а во имя эгоистичного интереса. Насилие неизбежно, потому что забота об аморальных переростках не может длиться бесконечно – она истощит любые ресурсы.
Степень подобного морального разложения особенно заметна в социалистических формах государства – устроенных на "благо человека". Там подданные практически полностью лишены возможности влиять на результаты своей деятельности. Власти плотно заботятся обо всех, обеспечивая полный спектр услуг и товаров – от салфеток до песен. Такая медвежья форма заботы еще более кратковременна, чем демократическая, благодаря чему мы имеем редкую возможность наблюдать результат уже сейчас. Атрофия морали, обнажившаяся с крахом системы, показывает, что в обществе не остается вообще никаких моральных сдержек – только биологический эгоизм и зоологическая зависть.
– Обреченность власти
Попытки власти морально оправдать свое насилие заботой и вытекающий из этих попыток разрушительный результат, только показывают всю обреченность системного насилия. Если необьективные формы этики исторически оправдывали самые разнообразные насильственные социальные модели, то обьективная этика начинает с того, что отказывает власти в праве на существование. Она доводит процесс устранения насилия до конца, хоть при этом, к сожалению, не говорит, как ей это удается. С нашей нынешней моральной высоты уже очевидно, что отличие власти от прочего насилия лишь в том, что власть – "узаконенное" насилие, т.е. насилие, которое исторически оказалось возведенным в моральную норму, оказалось принятым по умолчанию естественным ходом вещей. Люди, разумеется, могут придумать любые нормы, но все они этичны ровно настолько, насколько отвергают насилие или на худой конец ограничивают его. Для существования власти нет никаких обьективных причин. Широкое хождение имеет мнение, что власть необходима как раз для охраны норм от ненормальных людей. Сами власть имущие очевидно глубоко нормальны. Логичным продолжением такой наивной позиции будет поход к началам истории и сакрализация власти, признание ее происхождения прямиком от бога. Неясно только, в чем заминка на этом пути к царству божьему.
Первоначально власть требовалась для выживания коллектива, поклонение ей было необходимо, можно сказать детерминированно, и коллективная мораль имела к свободе весьма отдаленное отношение. Когда ненормальных слишком много, шансов у свободы мало. По мере расширения коллектива и утверждения договорных отношений, нужда во власти уменьшается прямо пропорционально укреплению этики и свободы. Чем свободней и этичней люди, тем меньше потребность в выживании, управлении или заботе. Коллектив, и с ним коллективное принуждение, отражаемое в любых видах власти, перестает быть неизбежностью и необходимостью, становится обьектом свободного выбора. Договорные отношения позволяют создавать человеческие общности, а в них социальные модели и структуры, как того хотят участники, без необходимости поддержания их средствами постоянного насилия. Социальное творчество освобождается от пресса власти, всегда заинтересованной в консервации статус кво. Помогает в этом власти, равно как и изобличает ее, постоянный поиск и создание ею внешних и внутренних врагов, раздувание опасностей и массовых истерий. Само наличие власти провоцирует вражду и соперничество – власть мобилизует и направляет насилие, она воспроизводит потребность в выживании и в самой себе.
Насилие может быть добровольным, но подобная добровольность требует явно выраженного, а не подразумеваемого согласия. А такое возможно только в личных отношениях. Договор с посторонним, т.е. договор социальный, отвергает насилие в принципе, поскольку в противном случае он теряет смысл. Поэтому явное, социальное согласие на властвование получить невозможно. Власть имитирует согласие подданных на насилие "легитимацией" – логической фигурой, суть которой сводится к тому, что несогласные не сопротивляются достаточно упорно, бессовестность чего выходит за рамки любой этики, не только обьективной.
Легитимность нынешней демократической власти, со слов ее идеологов, подтверждается тем, что люди добровольно голосуют на выборах. Однако это никак не оправдывает существование власти. Голосуют они, не голосуют, результат всегда один и тот же. И он не может быть иным. Легитимность системного насилия не может быть поставлена на голосование. Более того, если люди не голосуют с достаточным энтузиазмом, власть может легко принудить их к тому. И факты такие есть. Ну,
