— Биохимики свою клетку оживить не могут. Она дохнет! Нужна программа! Ты что написал, сволочь?!!
— А что я написал?
— Ты меня спрашиваешь? Я думал, ты — начальник отдела.
— Да, и что?
— Ленчик, мне не до шуток, скажи, пожалуйста, где программа?
— А что, не работает?
— Не то слово… Сука! Опять "неустранимая ошибка"!
— А-а-а. Это так и должно быть.
— Правда? Да что ты говоришь! — я добавил в голос немного слащавой иронии.
— У нас она тоже все время слетала.
— Гений, твою мать! Зачем же ты ее дал биохимикам?
— А мы ее не успевали дописать. Скажи им, пусть Мат-Кад поставят.
— Ленчик, Мат-Кад не строит графики прямо из пробирки!
— Тогда надо ставить плату.
— Сволочь, зачем мы тебя держим?!! Я сам буду ее ставить? Тебе сказали: нужен график не отходя от кассы. Как ты этого достигнешь не мое дело!
— Мы написали программу, — сказал Ленчик.
— Падла!!! Она же не работает!
— Я что, господь Бог?
— Ленчик, два дня. Либо программа работает, либо сам будешь графики строить. Раз в пятнадцать секунд!
В трубке раздался отчетливый выстрел и крик подыхающего монстра, я услышал, как Ленчик, зажимая трубку ладонью, стучит по клавишам, пытаясь на ощупь найти «паузу».
— Сука! — сказал я и бросил трубку.
Всегда найдется один человек, которому больше всех надо. Его назовут организатором проекта, или еще каким-нибудь ругательным словом, и заставят бегать по этажам, звонить, требовать, просить, писать программы, ходить в лаборатории, не спать ночами, считать на бумажке, сидеть часами в библиотеках, в общем пытаться сделать так, чтобы хоть кто-то хоть что-то сделал. Такой человек знает по чуть-чуть из каждой области, в то время как все остальные участники знают чуть-чуть из своей. Он не пьет чай и вообще не обедает, так как все сотрудники делают это, когда хотят, а он должен договариваться лично с каждым. Он приходит на работу, когда еще темно, потому что отдельные энтузиасты работают по ночам. Он уходит оттуда заполночь, ведь сотрудники по сильной необходимости задерживаются. Иногда он сидит там круглыми сутками, когда эксперименты продолжаются несколько дней. У него ответственейшая должность, он должен пересказывать слова одних другим. Он мальчик на побегушках, с полномочиями царя при конституционной монархии. Ленчик может играть в три-д-экшн, Вячеслав может глушить пиво, Козырев может спать четырнадцать часов в сутки, потому что если программа не будет написана, то Ленчика все равно оставят, он — первоклассный программист и мой личный друг. Если сустав не получится, то Вячеслав сошлется на астрологический прогноз и перенесет сроки еще на две недели, и его тоже оставят! И если Козырев не придет, то добренький начальник лаборатории искусственной клетки, Геннадий Дмитриевич Торопов проведет эксперимент сам! А у меня нет помощников! Я сам должен все знать, потому что, стоит координационную деятельность распространить на двоих, и никто не будет знать о том, что творится с проектом.
Зато, нашему директору все по-барабану. Иногда его спрашивают о чемнибудь, он отвечает. Ведь у него право решающего голоса. Но чтобы сохранить авторитет, он не вмешивается. Все знают, что он ничего не знает, но молчат, потому что он не мешает им работать, точнее бездельничать, и вовремя платит зарплату. А ответственность за завершение проекта на мне. Все отлично устроились. Кроме меня.
Телефон. Это звонит Петр Петрович Кливленд. Начальник отдела дизайна. Нет, подумать только, дизайна! Это — НИИ! Дизайн, как романтично!
— Алло. Виталий Павлович. Мы за последнюю неделю пришли к нескольким важным решениям, — бог мой, какой слог, да это — Пушкин! — одно из них — это, что если вдруг будет ранка, то скругленный винтик это не эстетично. И материал у вас некрасивый, надо…
Я представляю, как этот тридцатилетний подонок, сидит развалившись в кресле, с прилизанными волосами, и глотает кока-колу.
— Петр, ты что, сдурел? Знаешь сколько винтиков в конструкции? Четыре! На них крепится крышечка. Два на два сантиметра. Ты меня понял? Знаешь, зачем они скругленные? Нет?! Козел, а что ты вообще знаешь?!! Так вот, они будут царапать ткань изнутри, поэтому они скругленные и из прочного эластичного материала. Из прочного эластичного материала, понятно? Я не говорю из какого специально, чтобы тебе было понятно.
Сволочь! Зачем мы его держим? Зачем мы целый отдел держим? Чтобы он мне звонил и говорил, что сглаженный винтик — это не эстетично? На разработку крышечки у отдела примитивных механизмов ушло две минуты. Две! А он мне заявляет, что целую неделю думал о скругленных винтиках!
— Хорошо, Виталий Павлович, но еще одно весомое замечание, — Филфак, на одни пятерки! — там, вот у него висюлька под ухом, — я фигею! Мочка это, Петенька, она длинновата, а само ухо отстает.
— Отваливается?
— Нет, так, знаете ли, топорщится. Это вызывает дисгармонию.
Вот, сволочь, а прилизанные волосы в зеркале у него дисгармонию не вызывают? Сейчас, мне безуспешно пытается дозвониться Анатолий Фомич из отдела искусственного зрения, а в это время Кливленд мне докладывает о недельной работе его отдела: "ухо, знаете ли, топорщится". НИИ, блин!
— Оторви его к матери!
— Нет, мы говорили директору его немного прижать, но он ужасно торопился.
Так, даже Очкова достал!
— Петр Петрович, я тебе попозже позвоню. Ладно? Сейчас бежать надо.
— А, подождите, вот еще там на плане прическа на левый пробор, а я…
Бог ты мой, парикмахер! Прическа на левый пробор! Он наверное считает, что волосы будут отлиты из метала.
Сволочь! Лишить бы его зарплаты или хотя бы по морде дать!
Кто там еще?!!
— Здравствуйте, Виталий Павлович! — это Анатолий Фомич не выдержал и пришел самостоятельно.
— Здравствуйте, Анатолий Фомич, — виски уже поседели, ветеран, но поднялся ко мне сам, чтобы продемонстрировать уважение.
— У нас уже глаз готов, пойдемте.
— Пойдемте.
Бывают хорошие моменты. Второй подпроект завершен. Три месяца назад единственный порядочный отдел — "костей и суставов", доложил о завершении разработки костной ткани. Ну, не совсем ткани, ее заменителя. Все прекрасно, даже подобие регенерации сделали. Сейчас работают над суставами, обещают скоро закончить, только вот Вячеслав со своей астрологией… Хрен с ним, зато второй подпроект готов.
Мы вошли в лабораторию. Жевательная резинка в сочетании с крышками от пивных бутылок покрывала пол ровным слоем. Вся мебель была завалена так, что не поместился бы даже коробок спичек. С оптикой ребята работают! На столе, поверх разнокалиберных винтов и гаек, лежала линза стоимостью в полторы тысячи долларов, за которой я сам лично ездил на завод, так как самый дружный отдел в это время праздновал чью-то свадьбу. Несколько молодых людей, напоминающих курсантов военного училища, завидев меня, начали судорожно сгребать со стола карты.
— Вот, модель, — сказал Анатолий Фомич и указал на пластиковый глаз, размером с телевизор.
— Да, да, прямо-таки как нужно, — сказал я, чувствуя, как вскипает ярость, — отдел механизмов сделает ему рюкзак, и в нем он будет носить глаз. А что, предыдущую модель забраковали? Ту, что мне показывали по частям, последние полгода.
— Нет, это же макет, точная копия в масштабе.
Анатолий Фомич кивнул лаборанту, и тот не торопясь подошел к модели и без усилия поднял ее.
— Это чтобы вам проще было, — сказал Анатолий Фомич.
Я проследовал за ним в соседнее помещение, где сквозь стекло холодильника была видна прямоугольная банка с глазом, к которой для удобства созерцания была приставлена линза. Модель действительно была точной копией в масштабе, глаз от нее отличался только тем, что казался жидким.
Я почувствовал, что еще немного и я передушу всех имбицилов в этой комнате… и она вымрет!!!
— Это что уже окончательный вариант? То есть он готов к использованию? — спросил я, стараясь соблюдать спокойствие.
— Да, — с восторгом сказал Анатолий Фомич, — вот — хрусталик, это — радужная оболочка, зра…
Похоже, отделу сейчас придется делать два искусственных глаза для Анатолия Фомича.
— Анатолий Фомич, — сказал я и ласково взял его за галстук, — вы же вроде доктор наук, — интересно, он хоть выпускные экзамены из школы сам писал? — вроде опыт работы имеете, — я резко затянул галстук на его шее, — где нерв, сволочь?!! Ты хоть на школьном уровне биологию знаешь?!!
Курсанты оттащили меня в сторону.
— Нерв? — Анатолий Фомич выглядел смущенным, — это же искусственный глаз…
Я подвел его к окну.
— Видите? — спросил я, — вон там здание. Это — корпус искусственной нервной системы. Вы должны были совместно с ними сделать выход из глаза — нерв.
Я понимаю, что с «ними» хрен чего сделаешь. «Они» восемь месяцев ругались с корпусом искусственного интеллекта, как кодировать информацию. Оба корпуса разработали свои собственные системы кодировки информации и, ничуть не смущаясь, приступили к работе. Когда же, спустя пару месяцев им пришлось пересечься, выяснилось, что все зашло так далеко, что проще переделать все, что уже сделано, чем сделать переводчик из одной системы в другую. Они обратились ко мне, я кинул монету и сказал какой системой пользоваться, с тех пор корпус искусственной нервной системы озлоблен на окружающий мир.
