в дикости лесов». Если стихотворение Батюшкова с его смутным пантеистическим переживанием и обращением к природе как к владычице лишь слегка отдает романтизированным русским православием, то стихотворение Заболоцкого движется прямо к православию, изображая природу в манере, напоминающей Богородицу[320]. Как отмечает Федотов, в русской православной культуре Мария рассматривается не столько как Пресвятая Дева или Владычица, сколько как мать, причем «не только Матерь Божия или Матерь Христова… [но] вселенская Мати, Мать всего человечества» [Федотов 2015: 324]. Богоматерь, как и мать-природа у Заболоцкого, «таит в себе высокий мир дитяти». Она «беременна» в прямом или в переносном смысле, или в обоих сразу, потому что она всегда заботится о будущей жизни. Связывая физические и метафизические аспекты вселенной, эта сложносоставная материнская фигура является воплощением монистической веры Заболоцкого и, в православных терминах, обеспечивает физический аспект совершенно интегрированной двойственной природы Христа [Пеликан 2009: 55–56]. Она связывает прошлое и будущее, в полной мере участвуя в анахроничном смешении стихотворения Заболоцкого. В православном контексте она есть «грань тварного и нетварного», потому что она «перешла грань, отделяющую нас от будущего века». Следовательно, она «является причиной того, что Ей предшествовало, и вместе с тем Она определяет то, что Ей последствовало» [Лосский 2012: 266–267].
Другая связь между богословием и образностью стихотворения проявляется в характеристике матери-природы как «безумной, но любящей». Подобно Богородице, которая, согласно Евангелию от Луки, «…сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем» (Лк. :19), «безумная» мать-природа у Заболоцкого не способна в полной мере осознать значение мира, который она несет в себе. Этот новый мир может стать ориентированным на человека, рационально индустриализированным, что она и видит во сне, но в этом мире есть и другие измерения, которые она в своем человеческом состоянии не может видеть, но может только «слагать в сердце» – гармония, единство, обожение и преображение.
Тогда «сын» матери-природы по Заболоцкому – уже не дальновидный советский промышленный плановик, а обэриутский поэт-визионер, предчувствующий возможность преображения вселенной и стремящийся просветить других. Подобно тому, как устремление матери-природы к пониманию изображается с помощью метафоры видения солнца вместе с сыном («чтоб вместе с сыном солнце увидать»), в молитвах, прославляющих Богородицу, неоднократно упоминается «солнце» просвещения, принесенное через Сына Марии, Иисуса Христа. Например, тропарь Рождества Богородицы, первого двунадесятого праздника литургического года, начинается так: «Рождество Твое, Богородица… возвестило радость всей вселенной, ибо из Тебя воссияло Солнце правды – Христос Бог наш»[321]. Подобным же образом тропарь Сретению Господню начинается следующим образом: «Радуйся… Богородица Дева, ибо из Тебя воссияло Солнце правды, Христос Бог наш, просвещающий находящихся во тьме»[322].
И, наконец, в своем визуальном аспекте стихотворение связано с иконами Богородицы. Очевидным источником могла бы быть икона Знамения Божией Матери, обычно размещаемая в русских православных церквях в центре верхнего ряда иконостаса. В период своего взросления, который Заболоцкий подробно описал в автобиографическом произведении «Ранние годы», молодой Заболоцкий много раз мог видеть разнообразные списки этой иконы. На иконах Знамения Богородица изображается с воздетыми руками (в позе оранты), а образ Младенца Христа размещается в медальоне на Ее груди, в результате чего получается художественный образ матери, которая «таит в себе высокий мир дитяти». Подобным же образом Божия Матерь изображается на некоторых иконах Благовещения, восходящих к «новой» византийской иконографии IX века[323].
Образ спящей матери можно связать с иконами Успения, на которых Богородица изображена «усопшей в Господе». В стихотворении деепричастие засыпая, которое относится к матери, посредством корня сп-, соп-, сып– связано со словом Успение, которое чаще всего обозначает смерть Божией Матери, и с субстантивированным прилагательным усопший, которым в религиозном православном контексте называют умершего. На иконах Успения Божию Матерь обычно изображают лежащей на ложе, как лежит и мать-природа в стихотворении. Рядом с Божией Матерью стоит Ее Сын, который, в противовес с образом Знамения, теперь держит младенца – душу Своей Матери, ожидающую вознесения на небеса, где она исполнится светом Божьего сияния. Можно даже отметить, что иногда на иконах Успения изображается нечто похожее на «сон» матери-природы. На таких иконах совмещены сцены Успения Божией Матери и Ее вознесения, – второй образ помещен в мандорлу, в которой Мария, восседающая на престоле, возносится ангелами на небо [Лосский, Успенский 2014: 321].
Итак, таково завершение стихотворения, которое должно было задать правильный тон первому сборнику стихов, опубликованному Заболоцким после возвращения из лагеря. Беглое прочтение приводит к восприятию марксистской идеи о рациональном преобразовании природы человеком, и стихотворение, казалось бы, действительно начинается с яростной атаки на «романтические» представления о гармонии в природе. Как отмечает Гольдстейн, это был период, когда «было уже небезопасно изображать природу гармоничной» по своей сути [Goldstein 1993: 51]. В то же время стихотворение «Я не ищу гармонии в природе» пронизано видоизмененной религиозной мыслью. Оно лежит в русле традиции, берущей начало в религиозном созерцании. Его основной посыл основан на апофатическом богословии, центральном в православной мысли. И завершается оно изображением питающей матери-природы и Божией Матери, чье иррациональное постижение высшей истины происходит через сон о ее сыне. Несмотря на то что автор, казалось бы, стремится живописать властительную силу разумного человека, человек в конечном итоге оказывается меньше природы, менее значим и гораздо менее могущественен, чем она. И хотя Заболоцкий делает вид, что пишет стихотворение XX века, вся его песнь – блистательный анахронизм.
ПРЕВЗОЙДЕННОЕ БОЛОТО, ПРЕОБРАЖЕННЫЙ МИР
С моей помощью и природа, и человечество преобразуют самих себя…
Растения во всем их многообразии – эта трава, эти цветы, эти деревья – могущественное царство первобытной жизни, основа всего живущего, мои братья, питающие меня и плотью своей, и воздухом, – все они живут рядом со мной. Разве я могу отказаться от родства с ними?
Заболоцкий. Почему я не пессимист
Человек спасается не от тела, а в нем, спасается не от материального мира, а с ним. В силу того что человек является микрокосмом и посредником в творении, его собственное спасение предполагает также примирение и преображение всей живой и неживой окружающей его природы… На «новой земле» будущего века уготовано, разумеется, место не только для человека, но и для животных: в человеке и через человека они разделят бессмертие, и то же случится и с камнями, деревьями и растениями, огнем и водой.
Митрополит Каллист Уэр. Православный путь
В Преображении «на Фаворе не только Божество является человекам, но и человечество является в Божественной славе». Преображение – это телесное и видимое явление Божественной
