Все слышит, паразитка.
— Дверь закрой! — спокойно сказала Марта. — Ну, если вы тут не хотите, чтобы я приняла эстафету, правда, по разным причинам — не мотай головой, Мария, я все поняла по твоему взгляду — то можно я продолжу увлекательную беседу? Пока это бесплатно? Никто меня, надеюсь, этим потом не попрекнет?
— Да нет, Марта, Мария права.
Адам встал и кивнул Йоханану.
— Позови Марка, нам пора.
Как пора? Это что же, он сейчас уйдет — и все? И я его больше не увижу, пойдет опять мотаться по миру, рассуждать о материальной ипостаси Бога и красить полицейские участки, пока его не прирежут где-нибудь у кипчаков, которые и в Бога-то ни в какого не верят. Неужели я снова останусь одна в этом бедламе, в бесконечных ссорах со своей женской родней? Неужели, как бывало, и в этот раз просто пересижу трудный период и опять начну отдаваться толстым финансистам и ненасытным шейхам? Мне же сейчас даже думать о том, что с кем-то придется лечь в постель, было омерзительно. Чуть не до рвоты. Может, пройдет потом?
— А можно мне с вами? — спросила я.
Марк с Йохананом переглянулись и уставились на Адама. А он внимательно смотрел на меня.
— Потом не пожалеешь?
— Не пожалею. — Действительно, о чем мне было жалеть-то теперь? Что я теряла? Нет, если реально оценить ситуацию? Да пошло оно всё!
— Ну, пошли, — просто сказал он и улыбнулся.
Вернулась домой я примерно через год. И это был самый интересный год в моей истории, год, за который я узнала больше, чем за всю прошедшую жизнь, как бы банально это ни звучало.
Для начала я с изумлением обнаружила, что эта троица перемещается пешком. Представляете? Конечно, поезда, а особенно самолеты, стоят денег, но ведь у каждого из них была профессия, и не одна, так что заработать хотя бы на билеты всегда можно было. Но нет, это такой принцип у них был — деньги тратить исключительно на самое необходимое, типа еды, а без лишнего можно и обойтись. Забавно, но таким образом я открыла, что всю жизнь как раз зарабатывала на лишнее, а не на необходимое. Для того, чтобы ходить, нужна одна пара туфель, а не семнадцать, что стоят у меня в шкафу. И все на каблуках. С трудом нашла какие-то старые, вышедшие из моды, кроссовки, которые, конечно же, через месяц развалились. Спутники мои повздыхали, посчитали наличность, и у меня появилась пара на редкость уродливых, но и на редкость прочных ботинок. Вместо юбок и «очень удобных обтягивающих джинсов» мне пришлось купить широкие штаны защитного — немаркого! — цвета. В общем, стала я выглядеть как новобранец, тем более, что волосы пришлось побрить чуть не наголо — мыть их доводилось не каждый день, так что экономили и на прическе. Кстати, короткая стрижка оказалась очень удобной, хотя мне она не идет. Некрасиво, да что там, просто ужасно, но функционально. Так я теперь и выглядела — некрасиво, зато очень прагматично.
Все, что я собрала в дорогу, Марк безжалостно выкинул, несмотря на мое хоть и слабое, но сопротивление. Оставил одну смену белья («запачкается — постираешь, остальное выброси!»), зубную щетку и кое-какие необходимые женщинам вещи («Ну, тут уж с вами ничего не поделаешь!»). Сначала я злилась, зато потом оценила разумность его подхода. Хороша бы я была путешествующая автостопам с чемоданами! А так — небольшая, но вместительная торбочка через плечо. И все.
Шли пешком по обочинам дорог, время от времени «голосуя». Понятно, что четверых никто бы не подобрал, и спутники мои привычно разбились на пары. Так уж как-то само получилось, что мы оказались в паре с Адамом, а Марк — по-прежнему с Йохананом. Вот, оказывается, почему они приезжали в города или на следующий день после Адама, или на день раньше.
Время от времени переходили на иврит — их родной язык, напоминавший гортанный птичий клекот. Когда они беседовали, мне зачастую казалось, что они смертельно ссорятся, но Адам, смеясь, объяснил, что это у них в Иудее такая манера разговаривать. Он и меня начал учить ивриту, и через какое-то время я даже стала немножко понимать, о чем они говорят, распознавала знакомые слова. Некоторые из них моему уху, привычному к хазарской речи, казались ужасно смешными. Например, слова из двух одинаковых частей, такие как «кумкум» — чайник. Или «парпар» — бабочка. Еще одно слово я узнала, вспомнив «Приключения Пантагрюэля» — «бакбук», бутылка. Так звали принцессу у Рабле.
Все они говорили на нескольких языках, я им даже завидовала. Сама-то я хорошо знала только свой родной хазарский, еще немножко говорила на латинском, да по-арабски. А эта троица, помимо родного, свободно общалась и на этих двух, и на русинском, и по-свейски. Думаю, что и остальные языки они знали, просто у меня не было случая в этом убедиться.
И еще кое-что было интересно, хоть и непривычно. За этот год никто из них ни разу не сделал даже попытки со мной сблизиться. Ну, вы понимаете, в каком смысле. Держались они со мной очень уважительно, но я, как каждая женщина, чувствовала, что в этой предупредительности нет и намека на ухаживания, на сексуальный интерес. Они совершенно не обращали на меня вынимания как на женщину, никак не выделяли из своего товарищества, и это было даже немножко обидно. Нет, понятно, что в данной ситуации такие отношения были идеальными, и что любые поползновения перейти грань я бы немедленно и с возмущением пресекла, но вот так вот, даже не попытаться?
И что душой кривить, если бы Адам хотя бы взглядом, хотя бы жестом, намекнул на свою заинтересованность, я бы с радостью кинулась ему навстречу, но он по обыкновению только улыбался, шутил, вел долгие разговоры — и все это совершенно бесплотно, будто он и не мужчина вовсе.
У меня даже на какое-то время возникло подозрение, что троица эта из тех, что интересуются мужчинами, а не женщинами. Но ведь они и друг с другом обходились ровно, без всяких намеков.
Странно, в общем…
Мы ведь и мылись вместе, в банях ли русинских, в хамамах ли бедуинских, а то и просто в реках да озерах. Мне-то что, я голых мужских тел повидала предостаточно, что-то новенькое они мне вряд ли смогли бы продемонстрировать, никакого интереса к их достоинствам я не проявляла, так, посмотрела, убедилась, что всё у ребят на месте — и Слава Богу. А вот настоящий мужской
