взгляд я-то даже спиной чувствую. Нет, конечно, интересовались они женщинами, тут все было в порядке, можете мне поверить. Виду только не подавали.
Просто все мы были товарищами, друзьями, соратниками, шли по одному пути в одну сторону. Вот и все дела.
Через какое-то время я вздохнула и решила не обращать на это внимание, а стать точно такой же. Так ведь легче. Проще. Ну, ведь не обязательно же все мужчины на свете обязаны страстно желать овладеть мной, правда? Я бы не возражала, если бы этого хотел кое-какой конкретный мужчина, но если думать головой, а не тем, чем я двадцать пять лет до этого думала, то так было правильно. Единственно правильно.
Да и как было меня хотеть?
Я сама поразилась, с какой скоростью с человека слетает тонкий налет ухоженности, как только он попадает в неподходящую обстановку. Ногти я остригла еще до выхода — ума хватило, ни о каком маникюре не могло быть и речи, так что по мере отрастания я их просто обгрызала, уж извините за такие подробности.
То, что я все это время не использовала никакой косметики, даже гигиенической помады — понятно, да? И губы растрескались под солнышком, ресницы и брови выгорели так, как у нас, брюнеток, водится: из черных стали рыжеватыми. Кожа высохла, руки покрылись мелкими трещинками, кончик носа постоянно шелушился, от былой красавицы, на которую оборачивались на улице, осталась одна походка — я с детства ходила, держа спинку прямо, осанка у меня была как у балерины.
Если уж мы заговорили о физиологии, то нам, темноволосым, необходимо регулярно делать эпиляцию, если мы хотим демонстрировать окружающим гладкие ноги и еще кое-какие части тела, которые при нашей профессии необходимо брить не только в эстетических, но и в гигиенических целях. Понятно, что за время пути я здорово обрастала, отчего испытывала страшное неудобство, потому что взяла с собой один-единственный бритвенный станок, который всего через месяц уже не брил, а до крови драл волосы. Вот же дура была, думала: «куплю в дороге!», а с этой жизнью — о каком «куплю» могла идти речь?
С прической я уже рассказывала — коротко и криво. Коротко — потому что удобно, криво — потому что Йоханан делал это какой-то механической бритвой. Но я и на это перестала обращать внимание, проблем меньше.
Я никогда не была склонна к полноте, но тут исхудала так, что сама поразилась. Раздень меня, поставь в кабинете биологии — и школьники будут не вожделеть стройную даму, а тоскливо изучать строение скелета. Выперли наружу какие-то кости, о существовании которых я и не подозревала, очертились скулы, ввалились глаза, в общем, в те редкие минуты, что на моем пути попадалось зеркало, я старалась в него не смотреть. Крепче спать будешь.
И, положа руку на сердце, не могу сказать, что я совсем не вспоминала о нежном воздушном белье, аккуратно сложенном на полочке в моей квартирке. О колечках и сережках. Об открытых кофточках и блузках, просвечивающих ровно настолько, насколько нужно. А еще у меня было любимое черное платье в обтяжку, я себе в нем ужасно нравилась, и все говорили, что оно мне очень идет. А еще временами мне до истерики хотелось натянуть тонкие черные чулки, надеть красивые туфли на каблуке, короткую юбку, туго обтягивающую ровные бедра, и пройтись, покачиваясь, своей знаменитой походкой. Хотелось снова умело и ровно накраситься, да так, чтобы казалось, что никакой косметики на мне вовсе нет. Хотелось тряхнуть свежевымытыми и свежезавитыми волосами, хотелось, ловя на себе восхищенные мужские взгляды, как бы невзначай облизывать губы, намекая на некие тайные наслаждения. Я даже пару раз плакала ночами, беззвучно слизывая со щек слезы, до того мне было стыдно выглядеть такой вот уродливой замарашкой. И если быть совсем уж честным, то не раз ловила я себя на непреодолимом желании бросить все к чертовой матери и вернуться домой. Дома, как я мечтала, несколько дней буду отмокать в ванной, а потом выйду к «Интуристу», чтобы заработать хорошие деньги, пойти в ресторан и заказать дорогущих морепродуктов, наесться до отвала, запив всю эту вкуснятину ледяным белым вином. И так — пока не вернусь к той, прежней Марии.
Было это желание настолько сильным, что я была готова прямо сейчас развернуться и вернуться. Но что-то меня останавливало.
Останавливало то, что дорога оказалась самым интересным делом в жизни. И я сама удивлялась, как она стала для меня намного важнее кофточек и туфелек. Странно. Никогда бы про себя такого не подумала.
Эта троица разговаривала с людьми настолько захватывающе, что меня мгновенно оставляла минута малодушия, и я удивлялась, как могла вообще подумать о том, чтобы вернуться, не говоря уж об «Интуристе». Вот дура-то!
Поначалу мы отправились на север. В Чернигове, главном пограничном переходе между Каганатом и Княжествами, русинский стражник долго и подозрительно рассматривал наши паспорта, пытаясь понять, что могут искать в его стране одна хазарка с тремя иудеями.
— Цель вашего приезда в Княжества?
— Туризм, — невинно глядя на пограничника, ответил Йоханан.
Тот задумался.
— Где думаете остановиться?
— В гостинице, в Киеве.
— Сколько у вас с собой денег? — подозрительно спросил служивый?
— Мы обязаны отвечать на этот вопрос? — поинтересовался Адам. — Насколько я знаю, безвизовый режим между нашими странами не подразумевает декларации о наличии валюты. Или я ошибаюсь?
Пограничник хмуро поставил печать и долго смотрел, как мы пытаемся поймать попутку в столицу.
В Киеве Адам как-то стремительно познакомился с монахами из Лавры — он вообще поразительно быстро сходился с людьми — и мы подрядились отштукатурить и покрасить часовню — за еду и ночлег. Меня, правда, монахи выпроводили из Лавры от греха, поселили у какой-то старушки неподалеку. Добрая женщина, немножко говорившая по-хазарски, накормила меня местным блюдом — кислым квасом со сметаной и овощами, постелила чудовищного размера перину, в которую я провалилась как в снег, и укрыла такого же размера стеганым цветным одеялом. Видно, она сходила с ума от одиночества и невозможности ни с кем поговорить, потому что долго расспрашивала меня перед сном о житье-бытье, и все ахала, пока я рассказывала ей придуманную на такой случай биографию. Ну а что было делать? Не правду же говорить. А долго врать — утомительно.
Спутники мои заодно обучали меня премудростям работы штукатура, что оказалось весьма любопытным. Мне даже понравилось. Но, в основном, я у них была на подхвате, подай-принеси.
А монахи, которые не часто видели людей из дальних
