В «Хамерсли» я приехала вовремя. Андре тоже. Мы чуть не столкнулись с ним лбами у швейцара. Но Андре, как джентльмен, пропустил меня вперед. На нем был костюм, но даже в нем он выглядел молодым и спортивным, а не чопорным. Стильный мужчина. Ничего не скажешь. Стильный, умный и симпатичный. Обеспеченный, с хорошими манерами. Я не находила в нем ни единого изъяна, хотя он и черный. Интересно, что скажет моя мать? В этом отношении она ничуть не лучше родителей Брэда.
Андре придержал передо мной дверь, и мы вошли в ресторан. И тут же оба (так что даже рассмеялись) перевели мобильные телефоны в режим вибрационного звонка – так принято, если ужинаешь на людях.
– Словно посмотрелся в зеркало, – пошутил Андре. – Даже не по себе. – Я улыбнулась.
«Хамерсли» при данных обстоятельствах превосходный выбор. У нас не свидание.
Но и не вовсе невинная встреча. Я это понимаю. И он понимает. Об этом свидетельствовало то, как Андре положил руку мне на талию, увлекая в зал. И то, как пылали мои щеки, хотя я изо всех сил пыталась обуздать чувства.
«Хамерсли» – изящное, но не претенциозное место, милое, но без излишнего романтизма – яркий, хорошего тона ресторан, который в реестре любого стильного бостонца стоит на самом верху. Андре зарезервировал столик заранее. Оказывается, персонал знал его по имени. Нас усадили в кабинет в углу, откуда открывался вид на открытую кухню, где шеф-повар в бейсбольной кепке творил что-то магическое.
Мы заказали напитки: Андре – бутылку красного вина, я – газированную воду с долькой лимона. На закуску – козий сыр и креветки. Андре предложил тост за мой успех. Я так сильно чокнулась с ним, что вино выплеснулось на скатерть. Мы рассмеялись.
– Извините, – сказала я.
– Пустяки. Надеюсь, это ваше первое действие из многих, которые вы совершаете с такой радостью и удовольствием.
Кухня оказалась превосходной, и я набросилась на еду. Это не ускользнуло от внимания Андре.
– Замечательно, – удовлетворенно заметил он и широко улыбнулся. – Сегодня в первый раз вижу, что вы съели больше ложечки бульона или листика салата.
И хотя я сказала ему, что не пью спиртного, Андре налил мне бокал вина.
– Такой пустяк не убьет вас. Я прочитал в «Элле», замечательном журнале, что немного красного вина полезно для сердца. Полагаю, вы не читали этой статьи? Попробуйте. Оно из лучших. Обещаю, Ребекка Бака, немного жизни вам не повредит.
Андре оказался прав: вино мне понравилось, и я потягивала его из бокала, пока он не опустел.
Я заказала лососину, он – утку, и мы начали беседу. Андре не предлагал мне выйти за него замуж, и я не касалась этой темы. Мы просто узнавали друг друга. Андре рассказал о своих родителях: иммигранты из Нигерии прибыли в Лондон и преуспели в портняжном деле.
– Теперь понятно, почему вы так безукоризненно ухожены, – улыбнулась я.
– Можно сказать, это семейное. И мама, и отец очень следили за собой.
– У вас есть братья или Сестры? – Мой вопрос удивил меня: я давно уже знаю Андре, но мне неизвестны его семейные связи.
– Да, – улыбнулся он. – У меня шесть братьев и сестер. А я самый старший.
– Bay!
– Вот именно. А вы?
– Я одна. Поэтому родители так разочаровались во мне.
– Неужели есть люди, способные разочароваться в вас, Ребекка? Вы такая одаренная.
– Моя мать – католичка. Ей не по душе мой развод, и она считает, что мне вечно суждено гореть в геенне огненной.
– В самом деле? И как вам от этого?
– Ужасно.
– Понимаю. Но сами-то вы тоже считаете, что катитесь в ад?
– Нет.
– И я того же мнения. Бог благосклонен к вам. Вы хороший человек.
– Спасибо.
– Знаете, родители не всегда говорят то, что думают. Очень многие дали бы на отсечение руки ради своих чад. И в итоге мирятся с детьми. Таковы родители.
– Верно. Не буду обращать внимания. У меня своя жизнь.
– Здравый подход.
Андре рассказал, как рос в Лондоне. Семья была крепкой, надежной, доброжелательной. Я вспомнила своих. Нью-Мексико. Как любила пустыню. Об успехе родителей и предрассудках матери.
– Узнай мать, что я здесь с вами, она не одобрила бы меня.
– Но почему? – Андрё сжался, будто приготовился к оплеухе.
– Потому что вы черный.
Он громко рассмеялся, хотя и поморщился.
– Что есть, то есть. А вы как к этому относитесь?
– Я? – Не ожидала от него такого прямого вопроса, и это смутило меня.
– Да, вы. – Андре прокашлялся и чему-то ухмыльнулся.
– Мне все равно. Да, меня воспитали определенным образом, но, по-моему, Мартин Лютер Кинг был прав, сказав, что людей надо оценивать по их внутренним достоинствам, а не по цвету кожи.
– Добрый старина доктор Кинг. Американцы постоянно толкуют мне о нем. А вы знаете, что не он первый сказал эту фразу?
– Нет.
– Первым эти слова за сто лет до него произнес великий кубинский поэт Хосе Марти.
– Неужели? Мне следовало бы знать об этом – ведь так? А я даже в колледже не изучала Марти.
– Поверьте мне. – Андре сделал несколько глотков вина и поковырял в тарелке. Он казался смущенным и немного расстроенным.
– Извините, – проговорила я. – Я не виновата, что у меня такие родители.
– Ничего страшного. Просто меня всегда поражает зацикленность американцев на расовых проблемах. Вот мои родители выросли в Нигерии и не знали подобных проблем. Перед ними возникали проблемы серьезнее – коррупция чиновников, бедность, насилие. Кастовые и иерархические предрассудки и почти полная невозможность получить доступ к образованию и другим благам. В конце шестидесятых у нас была большая гражданская война. Она вызвала такие трудности, которые американцы не способны представить.
– Понимаю. – Я ничего не знала о гражданской войне в Нигерии, но не призналась в этом.
– Таким образом, – продолжал Андре, – в нас не воспитали расового самосознания. В том смысле, в каком его понимают американцы. У нас этническое самосознание. Я яруба. Американцам это ничего не говорит. А нам – все. Для вас мы все «черные». Это лишает человека личностного начала. Меня всегда изумляло, как здесь ставят расу на первое место. Мне чужда такая система ценностей. – Я поймала себя на том, что тереблю в руках столовые приборы. – С другой стороны, меня настораживает то, как здешние «черные» воспринимают расовые проблемы: они сваливают на цвет кожи все свои неурядицы-. Я не понимаю этого.
Нечто подобное было знакомо и мне.
– С латиноамериканцами то же самое, – ответила я. – Послушали бы вы мою приятельницу Эмбер. По ее словам выходит, что она жертва геноцида.
– Америка – рассадник гнева.
– Да, здесь накопилось много ярости.
