Пока я занимался собой, бойцы собрали своих убитых отдельно, тяжелораненых отдельно. Всего граф потерял убитыми семнадцать человек. Ранены были все. Тяжело — восемь человек. Я подошел к тяжелораненым, которых разместили на фурах с максимально возможными удобствами. Несколько солдат как умели перевязывали своих товарищей, но явно были в растерянности, не зная, что надо делать еще, чтобы помочь.
Маскировка маскировкой, но оставить людей умирать я был не в силах. Выбрал самого тяжелого. Подошел к нему, и, отобрав чистое полотно у солдата, решительно спросил.
— Зелья есть какие-нибудь?
— У нашего костоправа были какие-то, но он погиб, и мы не знаем…
— Быстро его сумку сюда, — приказал я таким тоном, что солдат не посмел ослушаться и бегом бросился к фурам, перевозившим вещи воинов. Вскоре он вернулся, выполнив поручение.
В сумке оказался неплохой армейский набор первой помощи и даже несколько лекарских амулетов. Дальше пошла привычная для меня работа. Я бинтовал, сшивал, присыпал порошками и поливал зельями. Не стесняясь, вовсю использовал лекарские магусы, оставив исцеление на потом. Главное, как и говорили мне наставники целители, оказать сначала быструю магическую и немагическую первую помощь, чтобы выиграть время у смерти. Я покрикивал на солдата, который безропотно мне помогал, и продолжал делать дело, не оглядываясь на окружающих. Когда я успел скомандовать нагреть воды, не помню, но и это кем-то было выполнено со всей возможной скоростью. В какой-то момент приживил отрубленную руку, лежавшую рядом с воином, и даже не обратил внимания. Сделал это как нечто само собой разумеющееся. Кончились тяжелые и я начал помогать легкораненым. Без сожалений разматывал то, что они успели друг другу накрутить, промывал, сшивал, поливал зельями и магусами. В очередной раз омыл руки и повернулся к следующему…, а следующего и не было.
Я устало стал опускаться на землю. Меня бережно поддержали под руки, расстелили плащ, подсунули откуда-то появившуюся подушку и осторожно усадили. Я немного перевел дух и огляделся. Все, кто мог ходить, стояли вокруг меня и смотрели с восторгом и восхищением, как на явление всех Богов разом. Взгляд мой зацепился за фигуру графа. Он смотрел на меня точно так же, как все, но более внимательно и… оценивающе. Я, было, попытался встать, чтобы подобающим образом поприветствовать его — вспомнил, что здесь я слуга, и роль моя еще не закончилась, но он жестом меня остановил.
— Сидите, Алониус.
Я опять же не сразу понял, к кому он обращается, да еще на вы, и рефлекторно обернулся, чтобы посмотреть на того типа, которому разрешили сидеть в присутствии господина. Наконец, до меня дошло, что Алониус это, с некоторых пор, моя скромная персона, и я вновь опустил свой мозговой центр на подушку. Как теперь выкручиваться, и что говорить, мозги, умастившись на мягком, категорически отказывались подсказывать. К графу осторожно подошел лакей и что-то прошептал на ухо. Глаза вельможи блеснули пониманием.
— Вы ведь два года служили у травника? — спросил он.
Меня уже стало нервировать это обращение на Вы. Неужели он обо всем догадался? Нет. Не может быть. Магов, которые могли бы заметить мои игры с лекарской магией, в отряде нет. Но! Он сам мне подсказал. Два года у травника. Как удачно я недавно придумал сказку для лакеев. Пожалуй, может получиться.
— Да, ваша милость. Два года я служил поваром у травника. Он часто просил помочь ему при операциях и при варке зелий. Вот я немного и поднахватался.
— Не хотите ли поработать у меня травником? Предлагаю вам семь серебряных марок в день с еженедельной выплатой жалования, стол и все необходимое для исполнения Ваших обязанностей за мой счет.
— Но у меня нет никакого диплома, ваша милость.
— Бумага меня не интересует. Я видел, что вы умеете и мне этого вполне достаточно.
— Я согласен, ваша милость.
— В таком случае капитан немедленно подготовит договор, и мы его подпишем. И еще… — граф поколебался, но все-таки сказал, — Еще я хотел бы… в свободное время, разумеется, если это вас не очень затруднит, чтобы вы время от времени что-нибудь готовили? Дело в том, что моя дочь очень привередлива в еде. Я сменил уйму поваров, но никто из них не сумел добиться от нее такого аппетита. Я уже забыл то время, когда она просила добавки, а с Вашим появлением это стало обыденным явлением. Я готов доплатить, если потребуется, — и он застыл в ожидании.
— Разумеется, ваша милость, я согласен.
Граф снова принял надменно высокомерный вид и прикрикнул на солдат, чтобы занялись делом. Вскоре капитан принес два экземпляра договора, которые мы с графом подписали. Вопрос с травником был решен, и все вновь вернулось в привычную колею. Разумеется, несмотря на уважительный тон в разговоре со мной и обращение на вы, граф в объятия ко мне не лез и держался как господин со слугой. Вежливо, но без панибратства. Вообще, насколько я понял, он ко всем своим людям относился как к ценному имуществу, которое надо беречь, но с которым и в голову не придет дружить. Однако это относилось не ко всем его слугам. Как я узнал от камердинера, старого знахаря Гортуса, граф с детских лет любил и уважал. Он собирался, как найдет ему замену, оставить его доживать свой век в замке, окружив заботой и почетом.
Отдыхать среди трупов было неуютно и мы, похоронив своих павших под камнями, отъехали от места боя примерно на километр и там уже остановились до следующего дня.
Глава 28
Я так устал, что пройти пешком этот километр до места новой стоянки мне было тяжеловато, поэтому я без колебаний вскарабкался на свое место в фуре. Обитатели встретили меня настороженно. Мне совсем не хотелось зависать между небом — графом, и землей — слугами, поэтому я поспешил всех успокоить, заговорив с ними, как ни в чем, ни бывало. Через некоторое время, убедившись, что я не собираюсь задирать нос и строить из себя важную персону, они оттаяли и оживленно загалдели, вспоминая все ужасы боя, каковой они пересидели в фуре, поглубже закопавшись в вещи. В основном их воспоминания сводились к вопросу, кто что слышал или, кто, что сумел увидеть в щели фуры. Слава Богам, моя встреча с четырьмя красно-синими прошла для них незаметно. Сам я объяснил, что не успел спрятаться в фуре после разговора с графом и залез за камни, где и пролежал все время боя. Недоверия к своим словам я не заметил. Собратья по ремеслу были даже рады, что я оказался таким же как они. То есть совсем не героем. Ну, проявил вовремя таланты на глазах у господина — поймал момент и вошел в фавор. Молодец. Будь они на моем месте — действовали бы точно также. Уверен, что о моем поведении в этой опасной ситуации, и не только моем, а всех слуг, скоро станет известно графу. Во всяком случае, принцип — не успел доложить первым, кусай локти — действует в лакейской среде незыблемо. Впрочем, от слуг никто не ждет героического поведения в сражении. Важно, что с этой стороны я мог не беспокоиться. Похоже, для всех я из образа обычного повара, чуть-чуть травника, не вышел. Другой вопрос, что заметили граф и воины? Я, правда, был немного занят, но вроде не слышал ничего похожего на высказывание: «А этот повар силен. Как он тех четверых уложил!». Буду надеяться, что никто в горячке не заметил. Тем более наша дуэль была в стороне от основных событий. Удивленных возгласов о странной гибели врагов, убитых мной целительской секирой, тоже не слышал. Думаю, никто не стал внимательно рассматривать трупы — собрали оружие и бросили валяться так, как лежали. Ну, а насчет лечения бойцов я и вовсе не беспокоился. Ничего такого, что не мог бы сделать травник, я не натворил. Стоп. Отрубленная рука. Пока не забыл, я достал соответствующий амулет из сумки костоправа, которая теперь было моя по праву, и разрядил его. Всё. Теперь, если даже встретиться знахарь или травник, всегда можно сказать, что использовал амулет. Не верите? Да вот же он — разряженный!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
