Высоко над головой просвистел снаряд, завывая и кувыркаясь в безоблачном воскресном небе. Ридли снова выругался, а потом наугад выбрал одну из дорог и предоставил измотанной лошади перейти на медленный шаг. Пыль отлетала из-под ее копыт в сторону спящего у дороги пьяного солдата.
В нескольких шагах дальше по дороге лежал дохлый черно-белый деревенский пес, застреленный в голову каким-то солдатом, который, вероятно, возмутился тем, что собака досаждает его лошади.
Ридли миновал пса и начал беспокоиться, что Борегар, вероятно, а с ним и Фалконер, ускакал на северо-запад, туда, где слышались звуки сражения, потому что наверняка ни один генерал не остался бы в этой сонной сельской местности, над которой слышался неясный гул, в то время как его солдаты погибают всего в трех милях отсюда.
Потом, когда он поравнялся с краем рощицы, то заметил еще одну странную решетчатую сигнальную башню, стоящую рядом с фермерским домом, а под башней к изгороди была привязана кучка лошадей. На одной из веранд дома находилась группа мужчин в форме со сверкающим галуном, так что Ридли пришпорил лошадь, но как только он заставил ее прибавить скорость, со стороны фермы показался всадник на высоком вороном и поскакал в сторону Ридли. Это был полковник.
— Сэр! Полковник Фалконер! — Закричал Ридли, чтобы привлечь внимание полковника, иначе бы тот промчался мимо.
Полковник взглянул на усталого всадника, узнал Ридли и замедлил темп.
— Итан! Это ты! Едем со мной! Что ты вообще здесь делаешь, черт возьми? Не важно! У меня хорошие новости, просто чудесные!
Утро принесло полковнику одни разочарования. Он нашел Борегара сразу после шести, но генерал его не ожидал и не имел времени на встречу, так что Фалконер вынужден был остудить свой пыл, а часы всё тянулись.
Но теперь он совершенно удивительным образом получил приказы, которых так жаждал. Борегар, желая оживить свою атаку, которая таинственным образом захлебнулась посреди пустых полей за рекой Ран, призвал свежие войска, и Фалконер увидел в этом свой шанс. Он предоставил ему свой Легион и получил приказ перебросить своих людей к правому флангу. Только что прибывшие солдаты генерала Джонстона из армии Шенандоа поставили в качестве подкрепления левому флангу мятежников, в то время как Борегар решил придать новый импульс правому флангу.
— Нам нужен энтузиазм, — пожаловался Борегар Фалконеру, — какой-нибудь толчок. Нет ничего хорошего в том, чтобы играть в кошки-мышки на поле битвы, нужно показать им, где раки зимуют.
Именно этого и ждал Фалконер, шанса повести Легион в победную атаку, которая впишет еще одну славную страницу в историю Виргинии.
— Едем, Итан, — позвал его Вашингтон Фалконер, обернувшись. — У нас есть разрешение атаковать!
— Но они ушли! — крикнул Ридли. Его усталая лошадь не успевала за отдохнувшим жеребцом Фалконера, Саратогой.
Полковник остановил коня, развернул его и уставился на Ридли.
— Они ушли, сэр, — сказал тот. — Я приехал, чтобы сказать вам это.
Полковник прихлопнул муху хлыстом.
— Что значит ушли? — он говорил спокойно, словно не понимая, что за новости только что привез ему Ридли с поля боя.
— Это был Старбак, — объяснил Ридли. — Он вернулся, сэр.
— Вернулся? — недоверчиво спросил полковник.
— И заявил, что у него приказ от Эванса.
— От Эванса! — язвительно фыркнул Фалконер.
— И они выступили к Садли, сэр.
— Старбак привез приказ? А что сделал Дятел, черт возьми?
— Велел полку двинуться к Садли, сэр.
— Под командование этой обезьяны Эванса? — полковник так громко выкрикнул этот вопрос, что его лошадь беспокойно заржала.
— Да, сэр, — Ридли почувствовал удовлетворение от того, что привез эту проклятую новость. — Вот почему я поехал вас искать.
— Но у Садли нет никакого сражения, черт возьми! Это обманный маневр! Ловушка! Генералу всё про это известно! — внезапно разъярился полковник. — Сражение будет здесь! Боже! На этой стороне поля! Здесь! — полковник взмахнул хлыстом, который просвистел в воздухе, испугав и без того нервного Саратогу. — А что насчет Адама? Я велел ему не позволять Дятлу вести себя безответственно.
— Адам позволил Старбаку себя убедить, — Итан помедлил и покачал головой. — Я возражал им, сэр, но я всего лишь капитан, не более.
— Теперь ты майор, Итан. Можешь занять место Дятла, будь он проклят. И будь проклят Старбак! Будь он проклят, будь проклят, будь проклят! Я убью его! Скормлю его потроха собакам! А теперь поехали со мной, Итан, давай! — и полковник пришпорил коня.
Майор Ридли, пытавшийся успевать за полковником, внезапно вспомнил о послании сигнальщика Борегару. Он вытащил запечатанную сургучом бумагу из кармана, размышляя, стоит ли упомянуть о ее существовании полковнику, но тот уже ринулся вперед, пыль разлеталась из-под копыт его лошади, а Ридли не хотел отстать, только не теперь, когда он стал майором и заместителем полковника, так что он выбросил послание и во весь опор поскакал за Фалконером туда, где была слышна канонада.
На покрытой лесом вершине холма, где наспех собранная бригада Эванса отразила первую атаку северян, сражение переросло в мрачную партию с явным перевесом одной стороны.
Для канониров-янки южане являлись лишь способом потренироваться в стрельбе без всякого сопротивления, потому что обе пушки конфедератов были уничтожены, первую сбросило с лафета от прямого попадания двенадцатифунтового ядра, а вторая потеряла колесо в результате попадания другого снаряда, а через несколько минут еще одно двенадцатифунтовое ядро разнесло спицы запасного колеса. Две поврежденные пушки, еще заряженные картечью, которой не успели выстрелить, валялись на краю леса, покинутые артиллеристами.
Майор Бёрд гадал, можно ли что-либо с этим сделать, но не похоже было, что это возможно. Он попытался проанализировать ситуацию и пришел к простому выводу, что войска южан сдерживали многократно превосходящие силы северян, но чем дольше они стояли у кромки леса, тем больше людей теряли, и в итоге, путем столь же неизбежным. как математическое вычитание, никого из них не останется в живых, и северяне пройдут по трупам мятежников и выиграют сражение, а тем самым и войну.
Майор Бёрд не мог этого предотвратить, потому что ни одна умная идея не пришла ему в голову — ни атака с фланга, ни засада, ни еще какой-нибудь путь, как перехитрить врага. Пришло время просто драться и умирать. Майор Бёрд сожалел о том, что попал в такое безнпдежное положение, но не видел ни одного элегантного выхода из него, и потому был намерен остаться на своем месте. Удивительно, но он не чувствовал страха. Он попытался понять причины этому и решил, что просто наделен хладнокровием. Он отпраздновал это радостное прозрение, украдкой бросив полной обожания взгляд на фотокарточку жены.
Адам Фалконер тоже не чувствовал страха. Он не сказал бы, что наслаждается сегодняшним утром, но, по меньшей мере, опыт сражения унял беспорядок из простых жизненных вопросов в его голове, и Адам праздновал эту свободу.
Как и другие офицеры, он слез с лошади, отправив ее назад в лес.
Офицеры Легиона поняли, что враг стреляет из винтовок слишком высоко, чтобы причинить какой-либо ущерб сидящему на корточках человеку, но не настолько высоко, чтобы пули не попадали во всадника, так что они наплевали на драгоценные приказы полковника оставаться в седле и превратились в пехотинцев.
Натаниэль Старбак отметил, что некоторым, например, Траслоу и, что удивительно, майору Бёрду и Адаму, храбрость давалась безо всяких усилий. Они спокойно занимались своим делом, не сгибались под натиском врага, а их ум не затуманился. Большинство колебалось между приступами отваги и трусости, но следовало примеру бесстрашных.
Каждый раз, когда Траслоу бросался вперед, чтобы выстрелить в северян, еще дюжина стрелков бежала за ним, а когда майор Бёрд вышагивал вдоль леса, солдаты улыбались ему, воспринимали его приказы очень серьезно и радовались, что эксцентричный учитель явно не страшится опасности.
Если у этих обычных людей будет крепкая узда, понял Старбак, Легион мог бы сотворить чудо. Было также трусливое меньшинство, сгрудившееся в лесу, где они делали вид, что заряжают или чинят оружие, но на самом деле укрывались от зловещего свиста пуль Минье и с треском разрывающихся снарядов.
Пули и снаряды оставили от бригады Натана Эванса рваную линию скорчившихся в тени у кромки леса людей. Время от времени группы солдат устремлялись на открытую местность, стреляли и стремглав неслись обратно, но теперь орды застрельщиков-янки наводнили луг и при виде мятежников стали стрелять еще яростнее.
Самые храбрые офицеры южан расхаживали вдоль края леса, ободряя солдат и даже рассказывая шутки, хотя Адам, который твердо желал находиться на виду у солдат отцовского Легиона, отказался ходить в тени, а открыто вышагивал на залитой светом местности, громко призывая солдат не стрелять, пока он проходит перед дулами их винтовок.
